Неточные совпадения
И вот этому я бы и
научил и моих
детей: «Помни всегда всю жизнь, что ты — дворянин, что в жилах твоих течет святая кровь русских князей, но не стыдись того, что отец твой сам пахал землю: это он делал по-княжески «.
Кончилась обедня, вышел Максим Иванович, и все деточки, все-то рядком стали перед ним на коленки —
научила она их перед тем, и ручки перед собой ладошками как один сложили, а сама за ними, с пятым
ребенком на руках, земно при всех людях ему поклонилась: «Батюшка, Максим Иванович, помилуй сирот, не отымай последнего куска, не выгоняй из родного гнезда!» И все, кто тут ни был, все прослезились — так уж хорошо она их
научила.
— Молчит-то молчит, да ведь тем и лучше. Не то что петербургскому его учить, сам весь Петербург
научит. Двенадцать человек
детей, подумайте!
О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем
научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие
дети, но что детское счастье слаще всякого.
Вместе с тем ее гневное чувство к Иохиму улеглось окончательно. Она была счастлива и сознавала, что обязана этим счастьем ему: он
научил ее, как опять привлечь к себе
ребенка, и если теперь ее мальчик получит от нее целые сокровища новых впечатлений, то за это оба они должны быть благодарны ему, мужику-дударю, их общему учителю.
Впрочем, на меня все в деревне рассердились больше по одному случаю… а Тибо просто мне завидовал; он сначала все качал головой и дивился, как это
дети у меня все понимают, а у него почти ничего, а потом стал надо мной смеяться, когда я ему сказал, что мы оба их ничему не
научим, а они еще нас
научат.
— Я,
дети мои, ничего не знаю, а что и знаю, то — очень плохо. Но я ей буду читать замечательное произведение великого грузинского поэта Руставели и переводить строчка за строчкой. Признаюсь вам, что я никакой педагог: я пробовал быть репетитором, но меня вежливо выгоняли после второго же урока. Однако никто лучше меня не сумеет
научить играть на гитаре, мандолине и зурне.
— Это не резон; он всегда должен быть здесь.
Дети не мои, а ваши, и я не имею права советовать вам, потому что вы умнее меня, — продолжала бабушка, — но, кажется, пора бы для них нанять гувернера, а не дядьку, немецкого мужика. Да, глупого мужика, который их ничему
научить не может, кроме дурным манерам и тирольским песням. Очень нужно, я вас спрашиваю,
детям уметь петь тирольские песни. Впрочем, теперь некому об этом подумать, и вы можете делать, как хотите.
— Самое главное, сударыня, в этом разе — все силы-меры употреблять, чтоб из
ребенка человек вышел. Чтобы к семейству привязанность имел, собственность чтобы уважал, отечество любил бы. Лоза, конечно, прямо этому не
научит, но споспешествовать может.
— Это, что вы видите, — продолжал он, — кухаркин сын; всякий день, каналья, волочит ко мне после обеда гребень: «Дяденька, говорит, попугай неприятелей». Соседки-дьячихи
дети, семинаристы, его
научили. Прошу вас в комнату.
Аксюша. Если б не страх стыда за мою грешную любовь, я бы никогда, никогда… Будьте мне отцом, я девушка добрая, честная. Я
научу маленьких
детей моих благословлять вас и молиться за вас.
Понимая, вероятно, что в лицее меня ничему порядочному не
научат, он в то же время знал, что мне оттуда дадут хороший чин и хорошее место, а в России чиновничество до такой степени все заело, в такой мере покойнее, прочнее всего, что родители обыкновенно лучше предпочитают убить, недоразвить в
детях своих человека, но только чтобы сделать из них чиновника.
Прожили одну зиму, и в другую зиму случилось еще следующее никому незаметное, кажущееся ничтожным обстоятельство, но такое, которое и произвело всё то, что произошло. Она была нездорова, и мерзавцы не велели ей рожать и
научили средству. Мне это было отвратительно. Я боролся против этого, но она с легкомысленным упорством настояла на своем, и я покорился; последнее оправдание свиной жизни —
дети — было отнято, и жизнь стала еще гаже.
Одна стрелецкая челобитная, по простоте своей понятная малому
ребенку и тем не менее заключающая в себе факты, возмутительные для человека даже очень бывалого, — одна эта челобитная многому могла
научить Петра и не могла не подействовать на его деятельную, страстную натуру.
Илья Артамонов становился всё более хвастливо криклив, но заносчивости богача не приобретал, с рабочими держался просто, пировал у них на свадьбах, крестил
детей, любил по праздникам беседовать со старыми ткачами, они
научили его посоветовать крестьянам сеять лён по старопашням и по лесным пожогам, это оказалось очень хорошо.
Но что касается до чести,
Поспорить я могу с великим Сидом[14],
Дурному я
детей не
научу!
Это был орловский священник Остромыслений — хороший друг моего отца и друг всех нас,
детей, которых он умел
научить любить правду и милосердие.
Это он их всему
научил, чего
детям на их невинный ум никогда бы не взошло".
Маменька так и помертвели!.. Через превеликую силу могли вступить в речь и принялись было доказывать, что учение вздор, гибель-де нашим деньгам и здоровью. Можно быть умным, ничего не зная и, всему научась, быть глупу."Многому ли научились наши
дети? — продолжали они. — Несмотря что сколько мы на них положили кошту пану Тимофтею и вот этому дурню, что по-дурацки
научил говорить наших
детей и невинные их уста заставил произносить непонятные слова…"
Жмигулина (у окна). Ишь пустилась! Как стрела летит. А где бы ей придумать, кабы не я. Вот и собой хороша, да как ума-то нет, тоже плохо. Всему-то ее
научи; смотри за ней, как за малым
ребенком. Не
научи я с мужем помириться, что бы было? Ссора да брань. Она бы, пожалуй, уступить не захотела; ну, значит, поминутно в доме стражение, а от соседей мараль. А теперь что хочешь делай; все шито да крыто будет.
Иван (возбуждаясь, с пафосом). Это ты привила моим
детям дух противоречия, ты
научила их не уважать меня… и даже мать довела почти до безумия… несомненно — ты! Теперь всё ясно, я вижу всюду твою мстительную руку…
Софья. О! Я хочу спасти вашего сына… Может быть, это
научит меня помочь моим
детям… Но — могу ли я? Сумею ли?
Анна Устиновна. Ох, не спрашивай ты меня, не спрашивай! Что мать, что бабка — обманщицы, лукавые поноровщицы; на добро
детей не учат, всяким их шалостям потакают. Вот я раз Кирюшу пожалела, не на добро его
научила; словно как от тех моих слов и сталося. А грех-то на моей душе. Первые-то матери грешницы, первые за
детей ответчицы.
— Не ходи, Володя, — проговорил Родион несмело. — Не ходи с ними, сынок. Ты у нас глупый, словно
ребенок малый, а они тебя добру не
научат. Не ходи!
Так наряжали тогда
детей. Потом
научили, каким образом он должен шаркнуть ногой, когда войдет в комнату директор, — и что должен отвечать, если будут сделаны ему какие-нибудь вопросы.
— Беспременно меня волк съест, — говорил он, — так ты будь мне верна. А ежели родятся у тебя
дети, то воспитывай их строго. Лучше же всего отдай ты их в цирк: там их не только в барабан бить, но и в пушечку горохом стрелять
научат.
Никто, как
дети, не осуществляют в жизни истинное равенство. И как преступны взрослые, нарушая в них это святое чувство,
научая их тому, что есть короли, богачи, знаменитости, к которым должно относиться с уважением, и есть слуги, рабочие, нищие, к которым должно относиться только с снисхождением! «И кто соблазнит единого из малых сих…»
Две бездны в душе человека: глухое ничто, адское подполье, и Божье небо, запечатлевшее образ Господен. Ведома ему боль бессилия, бездарности: стыдясь нищеты своей, брезгливо изнемогает он в завистливом и душном подполье. Но любовь спасающая дает крылья гениальности, она
научает стать бедняком Божьим, забыть свое я, зато постигнуть безмерную одаренность травки, воробья, каждого творения Божия. Она
научает всему радоваться как
дитя, благодарить как сын.
Как все мы, воспитанные на жирной излишней пище, изнеженные, без физического труда и со всеми возможными соблазнами для воспаления чувственности, и в среде таких же испорченных
детей, мальчики моего возраста
научили меня пороку, и я отдался ему.
«Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет все равно, жить или не жить, тот будет новый человек». Может быть, в таком случае все убьют себя, но — «это все равно. Обман убьют». Придет этот новый человек и
научит, что все хороши и все хорошо. Кто с голоду умрет, кто обесчестит девочку, кто размозжит голову за
ребенка и кто не размозжит, — все хорошо.
— Это прескверно-с, — продолжал майор, — и если бы вы, выходя замуж, спросили старика-дядю, как вам счастливее жить с мужем, то я, по моей цинической философии,
научил бы вас этому вернее всякой мадам Жанлис. Я бы вам сказал: не надейтесь,
дитя мое, на свой ум, потому что, хоть это для вас, может быть, покажется и обидным, но я, оставаясь верным самому себе, имею очень невысокое мнение о женском уме вообще и о вашем в особенности.
Леночка пела, вся залитая лунным сияньем, ту песенку, которой недавно ее
научила мать.
Дети разом притихли, очарованные и красивым мотивом, и прелестным голосом певицы.
— Бедное
дитя! Ну что ж? Вы
научите ее меня забыть. Вы скажите ей, что благоразумие важнее чувства. Я заметил, что это учение всегда удается и что ученики всегда бывают ему послушны…
Лицо
ребенка сделалось серьезным, он возвел свои глазки на крест и начал шептать молитву, которой
научила его мать. Последняя продолжала тоже молиться, обливаясь слезами.