Неточные совпадения
«Какое дело ему до этих плотников и
евреев? Почему он должен тратить время и силы? Служение
народу!
— Недавно один дурак в лицо мне брякнул: ваша ставка на
народ — бита,
народа — нет, есть только классы. Юрист, второго курса.
Еврей. Классы! Забыл, как недавно сородичей его классически громили…
— Чего это годить? Ты — слушай: господь что наказывал
евреям? Истребляй врага до седьмого колена, вот что. Стало быть — всех, поголовно истреби. Истребляли.
Народов, про которые библия сказывает, — нет на земле…
А Петр Великий навез немцев,
евреев, — у него даже будто бы министр
еврей был, — и этот навозный
народ испортил Москву жадностью.
Вагон, в котором было место Нехлюдова, был до половины полон
народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники,
евреи, приказчики, женщины, жены рабочих, был солдат, были две барыни: одна молодая, другая пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.
Это всемирное по своим притязаниям мессианское сознание
евреев было оправдано тем, что Мессия явился в недрах этого
народа, хотя и был отвергнут им.
Молодые
евреи —
народ живой, юркий и насмешливый — кидали иронические замечания и о чем-то назойливо спрашивали.
— У нас,
евреев, это делается очень часто… Ну, и опять нужно знать, за кого она выйдет. А! Ее нельзя-таки отдать за первого встречного… А такого жениха тоже на улице каждый день не подымешь. Когда его дед, хасид такой-то, приезжает в какой-нибудь город, то около дома нельзя пройти… Приставляют даже лестницы, лезут в окна, несут больных,
народ облепляет стены, чисто как мухи. Забираются на крыши… А внук… Ха! Он теперь уже великий ученый, а ему еще только пятнадцать лет…
За его гробом шло очень много
народа, в том числе много бедноты, мещан и
евреев.
С ним считалось «правительство», его знало «образованное общество», чиновники, торговцы —
евреи —
народ, питающий большое уважение к интеллекту.
— Товарищи! Говорят, на земле разные
народы живут —
евреи и немцы, англичане и татары. А я — в это не верю! Есть только два
народа, два племени непримиримых — богатые и бедные! Люди разно одеваются и разно говорят, а поглядите, как богатые французы, немцы, англичане обращаются с рабочим
народом, так и увидите, что все они для рабочего — тоже башибузуки, кость им в горло!
Разумеется, в своем месте Матвей смеялся над этими пустяками; очень нужно Аврааму, которого чтут также и христиане, заходить в грязные лачуги некрещеных жидов! Но теперь ему стало очень обидно за Борка и за то, что даже
евреи, такой крепкий в своей вере
народ, забыли здесь свой обычай… Молодые люди наскоро отужинали и убежали опять в другую комнату, а Борк остался один. И у Матвея защемило сердце при виде одинокой и грустной фигуры
еврея.
— А что, — сказал Дыма с торжествующим видом. — Не говорил я? Вот ведь какой это
народ хороший! Где нужно его, тут он и есть. Здравствуйте, господин
еврей, не знаю, как вас назвать.
Ведь хорошо было
еврею, греку, римлянину не только отстаивать независимость своего
народа убийством, но и убийством же подчинять себе другие
народы, когда он твердо верил тому, что его
народ один настоящий, хороший, добрый, любимый богом
народ, а все остальные — филистимляне, варвары.
Первее всего обнаружилось, что рабочий и разный ремесленный, а также мелкослужащий
народ довольно подробно понимает свои выгоды, а про купечество этого никак нельзя сказать, даже и при добром желании, и очень может быть, что в государственную думу, которой дана будет вся власть, перепрыгнет через купца этот самый мелкий человек, рассуждающий обо всём весьма сокрушительно и руководимый в своём уме инородными людями, как-то —
евреями и прочими, кто поумнее нас.
— Мадам Иванова, вы же смотрите за собачкой. Может, я и не вернусь, так будет вам память о Сашке. Белинька, собачка моя! Смотрите, облизывается. Ах ты, моя бедная… И еще попрошу вас, мадам Иванова. У меня за хозяином остались деньги, так вы получите и отправьте… Я вам напишу адреса. В Гомеле у меня есть двоюродный брат, у него семья, и еще в Жмеринке живет вдова племянника. Я им каждый месяц… Что же, мы,
евреи, такой
народ… мы любим родственников. А я сирота, я одинокий. Прощайте же, мадам Иванова.
Но нехристианская сторона этого последнего поступка по любви
народа к Головану нашла себе кое-какое извинение: люди проникли, что Голован, задабривая Юшку, хотел добыть у него тщательно сохраняемые
евреями «иудины губы», которыми можно перед судом отолгаться, или «волосатый овощ», который жидам жажду тушит, так что они могут вина не пить.
— Погоди, — брось! Значит, в
народах, богу известных, — русских нет? Неизвестные мы богу люди? Так ли? Которые в Библии записаны — господь тех знал… Сокрушал их огнем и мечом, разрушал города и села их, а пророков посылал им для поучения, — жалел, значит.
Евреев и татар рассеял, но сохранил… А мы как же? Почему у нас пророков нет?
Ты спас его недавно сам:
Он здесь перед тобой,
еврей, гонимый
Твоим
народом — но ты спас меня,
И я тебе обязан заплатить,
Хоть я в твоей отчизне презираем.
Так, дочь моя, вот мой спаситель!..
Хорошо было
еврею, греку, римлянину не только отстаивать независимость своего
народа убийством, но и убийством же подчинять себе другие
народы, когда он твердо верил тому, что его
народ один настоящий, хороший, добрый, любимый богом
народ, а все остальные — филистимляне, варвары.
Гордым людям мало считать каждому самого себя лучше всех людей, они даже и свой
народ: немец немца, русский русского, поляк поляка,
еврей еврея, считают лучше всех
народов. И как ни вредна гордость отдельных людей, эта гордость народная еще во много раз вреднее. От нее гибли и гибнут миллионы и миллионы людей.
Космическое природное в
евреях, что они имели общим с другими
народами, стало оболочкой будущего сверхприродного…» «Израильтяне сравнительно с другими
народами были всего менее способны иметь свою собственную историю, менее всего исполнены того мирового духа, который увлекал другие нации к основанию великих монархий; они неспособны приобрести себе великое, всегда пребывающее имя во всемирной истории, но именно по этой причине и были наиболее приспособлены стать носителями божественной (der göttlichen) истории (в противоположность всемирной)» (ib., 148–149).
— Поляки потеряли свою самостоятельность, — продолжала она, — а выше этого несчастия нет; все
народы, теряя свою государственную самостоятельность, обыкновенно теряют доблести духа и свойства к его возвышению. Так было с великими греками, римлянами и
евреями, и теперь то же самое в наших глазах происходит с поляками. Это ужасный урок.
Евреи для нас были забитые кантонисты, насильно крещенные, или будочники, а поляки — «несчастный
народ», и генерала Костюшку мы прямо считали героем.
Я склонен думать, что даже активное участие
евреев в русском коммунизме очень характерно для России и для русского
народа.
Еврей — враг земли и всякого тяжелого труда с нею, он не считает ее, как другие
народы, своей кормилицей.
«Все гениальные люди —
евреи»… — парадоксально подтверждал он свои симпатии к этому
народу.
Христос в противоположность жизни временной, частной, личной учит той вечной жизни, которую по Второзаконию бог обещал израилю, но только с той разницею, что, по понятию
евреев, жизнь вечная продолжалась только в избранном
народе израильском и для приобретения этой жизни нужно было соблюдать исключительные законы бога для израиля, а по учению Христа жизнь вечная продолжается в сыне человеческом, и для сохранения ее нужно соблюдать законы Христа, выражающие волю бога для всего человечества.
Так вырабатывается в
народе тот безобразный душевный уклад, который вчера приводил к погрому
евреев и левой интеллигенции, сегодня может привести к погрому «буржуазии» и всего культурного общества, как слишком правого.
Только при этом условии жизнь
евреев не погибала, а переходила от поколения к поколению в избранном богом
народе.
По учению
евреев, человек есть человек точно такой, какой он есть, т. е. смертный. Жизнь есть в нем только как жизнь, продолжающаяся из рода в род в
народе. Один только
народ, по учению
евреев, имеет в себе возможность жизни. Когда бог говорит: будете жить и не умрете, то он говорит это
народу. Вдунутая в человека богом жизнь есть смертная для каждого отдельного человека, но жизнь эта продолжается из поколения в поколение, если люди исполняют завет с богом, т. е. условия, положенные для этого богом.