Неточные совпадения
— Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился
Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то,
понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода не было?
«Вот, Клим, я в городе, который считается самым удивительным и веселым во всем мире. Да, он — удивительный. Красивый, величественный, веселый, — сказано о нем. Но мне тяжело. Когда весело жить — не делают пакостей. Только здесь
понимаешь, до чего гнусно, когда из людей делают игрушки. Вчера мне показывали «Фоли-Бержер», это так же обязательно видеть, как могилу
Наполеона. Это — венец веселья. Множество удивительно одетых и совершенно раздетых женщин, которые играют, которыми играют и…»
— Вас спрашивал какой-то человек сегодня утром; он, никак, дожидается в полпивной, — сказал мне, прочитав в подорожной мое имя, половой с тем ухарским пробором и отчаянным виском, которым отличались прежде одни русские половые, а теперь — половые и Людовик-Наполеон. Я не мог
понять, кто бы это мог быть.
Поддерживаемый буржуазией, 2 декабря 1852 года совершил государственный переворот и объявил себя императором.], то он с удовольствием объявил, что тот, наконец, восторжествовал и объявил себя императором, и когда я воскликнул, что
Наполеон этот будет тот же губернатор наш, что весь род
Наполеонов надобно сослать на остров Елену, чтобы никому из них никогда не удалось царствовать, потому что все они в душе тираны и душители мысли и, наконец, люди в высшей степени антихудожественные, — он совершенно не
понял моих слов.
— Что ж? — отвечал как-то нехотя Белавин. — Дело заключалось в злоупотреблении буржуазии, которая хотела захватить себе все политические права, со всевозможными матерьяльными благосостояниями, и работники сорок восьмого года показали им, что этого нельзя; но так как собственно для земледельческого класса народа все-таки нужна была не анархия, а порядок, который обеспечивал бы труд его, он взялся за
Наполеона Третьего, и если тот
поймет, чего от него требуют, он прочней, чем кто-либо!
Например, знакомые тебе барышни с музыкой рассказывали вчера, что уж будто
Наполеон пойман нашими казаками и отослан в Петербург, но ты
понимаешь, как много я этому верю.
— Нам надо дать возможность действовать, — прибавил он, — надо, чтобы начальник края был хозяином у себя дома и свободен в своих движениях.
Наполеон это
понял. Он
понял, что страсти тогда только умолкнут, когда префекты получат полную свободу укрощать их.
Наши заатлантические друзья давно уже сие
поняли, и Токевиль справедливо говорит: „В Америке, — говорит он, — даже самый простой мужик и тот давно смеется над централизацией, называй ее никуда не годным продуктом гнилой цивилизации“. Но зачем ходить так далеко? Сказывают, даже
Наполеон III нередко в последнее время о сем поговаривал в секретных беседах с господином Пиетри.
— Молоды вы еще, Потапов, оттого и не
понимаете. Уди-ви-тельная, прямо удивительная женщина. Как она ведет свою линию! Замечательно! Умна, как бесенок, тверда, как
Наполеон… Хороша, как… Заметили вы ее взгляд?
Да и вообще, если мы допускаем во всех великих людях истории особенные, личные страсти, если мы
понимаем в Августе охоту к стихотворству, в Фридрихе — к игре на флейте, в
Наполеоне — к шахматам, то отчего же не допустим мы в Петре пристрастия к токарной и плотничьей работе, особенно корабельной, как отчасти удовлетворявшей собою и его страсть к морю?
Доселе Франция и Германия не
понимали друг друга вполне; разное волновало их, разное влекло их, одни и те же предметы выражались иными языками; весьма недавно они узнали друг друга: их познакомил
Наполеон, и после взаимных посещений, когда улеглись страсти вместе с пороховым дымом, они с уважением склонились друг перед другом и признали друг друга.
Гёте был, по превосходству, реалист, как
Наполеон, как вся наша эпоха; романтики не имеют органа
понимать реальное.
— Я не
понимаю, какая-же тут связь:
Наполеон и американцы?
Никогда не забуду чувство своей глубочайшей безнадежнейшей опозоренности: я не знала того, что в воздухе носится! Причем, «в воздухе носится» я, конечно, не
поняла, а увидела: что-то, что называется
Наполеоном и что в воздухе носится, что очень вскоре было подтверждено теми же хрестоматическими «Воздушным кораблем» и «Ночным смотром».
Едет мимо
Наполеон, смотрит на него, — и любимый герой кажется князю Андрею ничтожным и мелким «в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и
понял».
Глядя в глаза
Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог
понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог
понять и объяснить из живущих…
Режим
Наполеона III, одобрительно относясь к оперетке, не
понимал, что она являлась"знамением времени". Этот сценический"persiflage"перешел и в прессу и через два года породил уже такой ряд жестоких памфлетов, как"Фонарь"Рошфора и целый ряд других попыток в таком же роде.
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на
Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие
Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и
понял, — что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза
Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог
понять значения, и о еще бòльшем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог
понять и объяснить из живущих.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтоб остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено.
Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами — роль, которую он так верно
понимал и осуждал.
— Подкрепления? — сказал
Наполеон с строгим удивлением, как бы не
понимая его слов, и глядя на красивого мальчика-адъютанта с длинными завитыми, черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления!» подумал
Наполеон. «Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, не укрепленное крыло русских!»
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в 5-м часу приказал открыть
Наполеон по городу, из 130-ти орудий. Народ первое время не
понимал значения этого бомбардирования.
Лаврушка (
поняв, что это делалось, чтоб озадачить его, и что
Наполеон думает, что он испугается), чтоб угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь.
Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого-нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее
Наполеона, — весьма трудно
понять.
— Я потому так говорю, — продолжал он с отчаянностью, — что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один
Наполеон умел
понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
Кутузов не
понимал того, чтó значило Европа, равновесие,
Наполеон. Он не мог
понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Возможно
понять, что
Наполеон имел власть, и потому совершилось событие; с некоторою уступчивостью можно еще
понять, что
Наполеон, вместе с другими влияниями, был причиной события; но каким образом книга Contrat Social [Общественный договор] сделала то, что французы стали топить друг друга, — не может быть понято без объяснения причинной связи этой новой силы с событием.
Прошло два часа.
Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое
понимал Наполеон.
— Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, с тою же насмешливою, уверенною улыбкой продолжал
Наполеон. — Чего я не могу
понять, — сказал он, — это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не…
понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? — с вопросом обратился он к Балашеву, и очевидно это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
— Нет, не был, но вот что́ мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против
Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы
понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей
понял, что это было сказано о нем, и что говорит это
Наполеон.
Когда вот-вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге.
Наполеон, с своим 40-летним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости,
понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном, и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.