Неточные совпадения
Трудно было дышать
в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб к голоду не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию,
написали проект об устройстве временной больницы на десять кроватей, нащипали корпии и послали во все места по
рапорту.
Засим
написал рапорт по начальству и с этим
рапортом в руках, рано утром, явился сам к командиру своего полка и заявил ему, что он, «уголовный преступник, участник
в подделке — х акций, отдается
в руки правосудия и просит над собою суда».
Обязанность — изложить событие
в донесении — лежала бы на мне, по моей должности секретаря при адмирале, если б я продолжал плавание до конца. Но я не жалею, что не мне пришлось
писать рапорт: у меня не вышло бы такого капитального произведения, как
рапорт адмирала («Морской сборник», июль,1855).
— Болен, — отвечал я, встал, раскланялся и уехал.
В тот же день
написал я
рапорт о моей болезни, и с тех пор нога моя не была
в губернском правлении. Потом я подал
в отставку «за болезнию». Отставку мне сенат дал, присовокупив к ней чин надворного советника; но Бенкендорф с тем вместе сообщил губернатору что мне запрещен въезд
в столицы и велено жить
в Новгороде.
О качествах сахалинского угля
писали в разное время командиры судов сибирской флотилии
в своих
рапортах, которые печатались
в «Морском сборнике».
— Непременно, — подтвердил Калинович и тотчас
написал своей рукой, прямо набело,
рапорт губернатору
в возможно резких выражениях, к которому городничий и исправник подписались.
— Да-с, Захотел посмеяться и посмеялся.
В три часа ночи меня для него разбудили; да часа с два после этого я во все места отношения да
рапорты писал. А после того, только что было сон заводить начал, опять разбудили:
в доме терпимости демонстрация случилась! А потом извозчик нос себе отморозил — оттирали, а потом, смотрю, пора и с
рапортом! Так вся ночка и прошла.
Протоиерей пропустил несколько заметок и остановился опять на следующей: «Получив замечание о бездеятельности, усматриваемой
в недоставлении мною обильных доносов, оправдывался, что
в расколе делается только то, что уже давно всем известно, про что и
писать нечего, и при сем добавил
в сем
рапорте, что наиглавнее всего, что церковное духовенство находится
в крайней бедности, и того для, по человеческой слабости, не противодейственно подкупам и даже само немало потворствует расколу, как и другие прочие сберегатели православия, приемля даяния раскольников.
— О тебе я послал
рапорт полковому. Что выйдет, не знаю; я
написал к кресту, —
в урядники рано. Ты грамотен?
Я получал телеграммы и отправлял их дальше,
писал разные ведомости и переписывал начисто требовательные записи, претензии и
рапорты, которые присылались к нам
в контору безграмотными десятниками и мастерами.
Пришлось сознаваться. Покаялся Топтыгин,
написал рапорт и ждет. Разумеется, никакого иного ответа и быть не могло, кроме одного: «Дурак! Чижика съел!» Но частным образом Осел дал виноватому знать (Медведь-то ему кадочку с медом
в презент при
рапорте отослал): «Непременно вам нужно особливое кровопролитие учинить, дабы гнусное оное впечатление истребить…»
Ты залечил, говорит, мои язвы! благословляю тебя во веки веков!» Ну, как благословил-то он меня, господа, я во все лопатки домой, достал сумму: «Вот, батюшка, все, только пятьдесят целковых извел!» — «Ну ничего, говорит, а теперь всякое лыко
в строку; время спешное, напиши-ка
рапорт, задним числом, что зануждался да вперед просишь жалованья пятьдесят рублей.
А Федосей-то Николаич под шумок и на радостях все дела свалил на меня: счеты,
рапорты писать, книги сверять, итоги подводить, — смотрю: беспорядок ужаснейший, все
в запустении, везде крючки да ковыки! ну, думаю, потружусь для тестюшки!
Писал ли из Петербурга
в Париж Михаил Андреевич Бодростин или Горданов, или, вероятно многими позабытый, счастливый чухонец Генрих Ропшин, все выходило одно и то же: резкие и шутливые, даже полунасмешливые письма Бодростина, короткие и загадочные
рапорты Горданова и точные донесения Ропшина, — все это были материалы, при помощи которых Глафира Васильевна подготовляла постановку последней драмы, которую она сочинила для своего бенефиса, сама расписав
в ней роли.
В следующем за этим
рапортом вторичном письме Настасья Федоровна, касаясь этого вопроса, не без гордости
писала: «Недаром я, батюшка, ваше сиятельство, вас против него упреждала, чуяло мое вещун-сердце, что хотя тихоня он был, царство ему небесное, а вор».
Зная аккуратность своего сановитого возлюбленного, она, как ей это ни было тяжело, выучилась
писать, хотя, конечно, далеко не искусно, и
в угоду графу, требовавшему, во имя идеи порядка, еженедельных
рапортов по всем частям вверенного ей управления своим поместьем, хотя каракулями, но аккуратно отправляла ему собственноручные иероглифические отчеты.
Князь Голицын во всеподданейшем
рапорте о поражении Молдаванжи-паши,
в августе 1769 года,
писал императрице между прочим, следующее...
Однако, Баллаш вместе с Хрущевым благополучно возвратились на квартиру последнего, и Василий Васильевич вкратце
написал рапорт батальонному командиру и с конным унтер-офицером отправил его
в штаб.
— Ваше скородие! Дозвольте доложить, господа офицеры перо-бумагу требуют,
рапорт писать хочут…
В подполковничьем молоке черный таракан захлебнувшись. Ругаются они до того густо, нет возможности вытерпеть…
Протоиерей пропустил несколько заметок и остановился опять на следующей: «Получив замечание о недоставлении доносов, оправдывался, что
в расколе делается все известное, про что и
писать нечего, и при сем добавил
в рапорте, что духовенство находится
в крайней бедности и того для, по человеческой слабости, не противудейственно подкупам и само потворствует расколу. За сей донос получил строжайший выговор и замечание и вызван к личному объяснению».