Неточные совпадения
К счастью, в стороне блеснул тусклый свет и помог мне
найти другое отверстие наподобие
двери.
Архивны юноши толпою
На Таню чопорно глядят
И про нее между собою
Неблагосклонно говорят.
Один какой-то шут печальный
Ее
находит идеальной
И, прислонившись у
дверей,
Элегию готовит ей.
У скучной тетки Таню встретя,
К ней как-то Вяземский подсел
И душу ей занять успел.
И, близ него ее заметя,
Об ней, поправя свой парик,
Осведомляется старик.
Сонечка занимала все мое внимание: я помню, что, когда Володя, Этьен и я разговаривали в зале на таком месте, с которого видна была Сонечка и она могла видеть и слышать нас, я говорил с удовольствием; когда мне случалось сказать, по моим понятиям, смешное или молодецкое словцо, я произносил его громче и оглядывался на
дверь в гостиную; когда же мы перешли на другое место, с которого нас нельзя было ни слышать, ни видеть из гостиной, я молчал и не
находил больше никакого удовольствия в разговоре.
Стараясь быть незамеченным, я шмыгнул в
дверь залы и почел нужным прохаживаться взад и вперед, притворившись, что нахожусь в задумчивости и совсем не знаю о том, что приехали гости. Когда гости вышли на половину залы, я как будто опомнился, расшаркался и объявил им, что бабушка в гостиной. Г-жа Валахина, лицо которой мне очень понравилось, в особенности потому, что я
нашел в нем большое сходство с лицом ее дочери Сонечки, благосклонно кивнула мне головой.
Атвуд взвел, как курок, левую бровь, постоял боком у
двери и вышел. Эти десять минут Грэй провел, закрыв руками лицо; он ни к чему не приготовлялся и ничего не рассчитывал, но хотел мысленно помолчать. Тем временем его ждали уже все, нетерпеливо и с любопытством, полным догадок. Он вышел и увидел по лицам ожидание невероятных вещей, но так как сам
находил совершающееся вполне естественным, то напряжение чужих душ отразилось в нем легкой досадой.
«Кто он? Кто этот вышедший из-под земли человек? Где был он и что видел? Он видел все, это несомненно. Где ж он тогда стоял и откуда смотрел? Почему он только теперь выходит из-под полу? И как мог он видеть, — разве это возможно?.. Гм… — продолжал Раскольников, холодея и вздрагивая, — а футляр, который
нашел Николай за
дверью: разве это тоже возможно? Улики? Стотысячную черточку просмотришь, — вот и улика в пирамиду египетскую! Муха летала, она видела! Разве этак возможно?»
Секунд десять продолжалось молчание, точно столбняк
нашел на всех; даже конвойный отшатнулся и уже не подходил к Николаю, а отретировался машинально к
дверям и стал неподвижен.
Он долго ходил по всему длинному и узкому коридору, не
находя никого, и хотел уже громко кликнуть, как вдруг в темном углу, между старым шкафом и
дверью, разглядел какой-то странный предмет, что-то будто бы живое.
Придя к себе, он запер
дверь, лег и пролежал до вечернего чая, а когда вышел в столовую, там, как часовой, ходила Спивак, тонкая и стройная после родов, с пополневшей грудью. Она поздоровалась с ласковым равнодушием старой знакомой,
нашла, что Клим сильно похудел, и продолжала говорить Вере Петровне, сидевшей у самовара...
— Я там немножко поссорился, чтоб рассеять скуку, — ответил Тагильский небрежно, толкнул ногою
дверь ресторана и строго приказал лакею
найти его перчатки, книгу. В ресторане он стал как будто трезвее и за столиком, пред бутылкой удельного вина стал рассказывать вполголоса, с явным удовольствием...
Самгин толкнул
дверь маленького ресторана. Свободный стол
нашли в углу у
двери в комнату, где щелкали шары биллиарда.
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с тремя главами над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин
нашел, что они имеют некоторое сходство с людьми в шубах, а окна и
двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
К вечеру она ухитрилась
найти какого-то старичка, который взялся устроить похороны Анфимьевны. Старичок был неестественно живенький, легкий, с розовой, остренькой мордочкой, в рамке седой, аккуратно подстриженной бородки, с мышиными глазками и птичьим носом. Руки его разлетались во все стороны, все трогали, щупали:
двери, стены, сани, сбрую старой, унылой лошади. Старичок казался загримированным подростком, было в нем нечто отталкивающее, фальшивое.
Приходили хозяйские дети к нему: он поверил сложение и вычитание у Вани и
нашел две ошибки. Маше налиневал тетрадь и написал большие азы, потом слушал, как трещат канарейки, и смотрел в полуотворенную
дверь, как мелькали и двигались локти хозяйки.
Дал я ему жалованье: пошел при всех срамить, так он насилу
двери нашел.
Входя в
дверь моего петербургского романа со всеми позорными моими в нем приключениями, я
нахожу это предисловие необходимым.
Три дня ждали их, и когда прояснилось небо, их
нашли у
дверей юрты.
Но наконец, когда муж, с запахом табаку на своих густых усах, вернулся в ложу и покровительственно-презрительно взглянул на Нехлюдова, как-будто не узнавая его, Нехлюдов, не дав затвориться
двери, вышел в коридор и,
найдя свое пальто, ушел из театра.
Тотчас же
найдя в ящике огромного стола, под отделом срочные,повестку, в которой значилось, что в суде надо было быть в одиннадцать, Нехлюдов сел писать княжне записку о том, что он благодарит за приглашение и постарается приехать к обеду. Но, написав одну записку, он разорвал ее: было слишком интимно; написал другую — было холодно, почти оскорбительно. Он опять разорвал и пожал в стене пуговку. В
двери вошел в сером коленкоровом фартуке пожилой, мрачного вида, бритый с бакенбардами лакей.
Зося шла одна; она отыскивала в толпе кого-то своими горевшими глазами… У
двери она
нашла, кого искала.
Марья Степановна сидела в кресле и сквозь круглые очки в старинной оправе читала «Кириллову книгу». В трудные минуты жизни она прибегала к излюбленным раскольничьим книгам, в которых
находила всегда и утешение и подкрепление. Шаги Привалова заставили ее обернуться. Когда Привалов появился в
дверях, она поднялась к нему навстречу, величавая и спокойная, как всегда. Они молча обменялись взглядами.
Двери растворили, отворили окно, открыли трубу, Митя притащил из сеней ведро с водой, сперва намочил голову себе, а затем,
найдя какую-то тряпку, окунул ее в воду и приложил к голове Лягавого.
Перед моим отъездом граф Строганов сказал мне, что новгородский военный губернатор Эльпидифор Антиохович Зуров в Петербурге, что он говорил ему о моем назначении, советовал съездить к нему. Я
нашел в нем довольно простого и добродушного генерала очень армейской наружности, небольшого роста и средних лет. Мы поговорили с ним с полчаса, он приветливо проводил меня до
дверей, и там мы расстались.
Знакомые поглощали у него много времени, он страдал от этого иногда, но
дверей своих не запирал, а встречал каждого кроткой улыбкой. Многие
находили в этом большую слабость; да, время уходило, терялось, но приобреталась любовь не только близких людей, но посторонних, слабых; ведь и это стоит чтения и других занятий!
В то самое время, когда Солоха затворяла за ним
дверь, кто-то постучался снова. Это был козак Свербыгуз. Этого уже нельзя было спрятать в мешок, потому что и мешка такого нельзя было
найти. Он был погрузнее телом самого головы и повыше ростом Чубова кума. И потому Солоха вывела его в огород, чтобы выслушать от него все то, что он хотел ей объявить.
Может быть, на него
нашла блажь сделать какое-нибудь доброе дело, ну и указали
двери.
Что такое? И спросить не у кого — ничего не вижу. Ощупываю шайку — и не
нахожу ее; оказалось, что банщик ее унес, а голова и лицо в мыле. Кое-как протираю глаза и вижу: суматоха! Банщики побросали своих клиентов, кого с намыленной головой, кого лежащего в мыле на лавке. Они торопятся налить из кранов шайки водой и становятся в две шеренги у
двери в горячую парильню, высоко над головой подняв шайки.
Когда сторож пришел вечером, чтобы освободить заключенного, он
нашел его в беспамятстве свернувшегося комочком у самой
двери. Сторож поднял тревогу, привел гимназическое начальство, мальчика свезли на квартиру, вызвали мать… Но Янкевич никого не узнавал, метался в бреду, пугался, кричал, прятался от кого-то и умер, не приходя в сознание…
Казалось, кто-то ворвался в дом и слепо стучится к нам в
двери, не
находя входа…
Лопахин(в
дверь, им вслед). Пожалуйте, покорнейше прошу! По стаканчику на прощанье. Из города не догадался привезть, а на станции
нашел только одну бутылку. Пожалуйте!
Трофимов. Мне кажется, ехать уже пора. Лошади поданы. Черт его знает, где мои калоши. Пропали. (В
дверь.) Аня, нет моих калош! Не
нашел!
Я ткнулся в
дверь, обитую войлоком и клеенкой, долго не мог
найти скобу, шаря дрожащими от холода и волнения руками, наконец тихонько открыл
дверь и остановился на пороге, ослепленный.
Если летом, при открытых окнах и
дверях, пахнет помоями и отхожим местом, то, воображаю, какой ад бывает здесь зимою, когда внутри тюрьмы по утрам
находят иней и сосульки.
Дверь отворил сам Парфен Семеныч; увидев князя, он до того побледнел и остолбенел на месте, что некоторое время похож был на каменного истукана, смотря своим неподвижным и испуганным взглядом и скривив рот в какую-то в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно в посещении князя он
находил что-то невозможное и почти чудесное.
В одиннадцать часов следующего утра Лиза показалась пешком на Кирочной и,
найдя нумер одного огромного дома, скрылась за тяжелыми дубовыми
дверями парадного подъезда.
— Этакая аларма, право! — произнесла старуха, направляясь к
двери, и, вздохнув, добавила: —
наслал же господь на такого простодушного барина да этакого — прости господи — черта с рогами.
Мать захотела жить в кабинете, и сейчас из спальной перенесли большую двойную кровать, также красного дерева с бронзою и также великолепную; вместо кроватки для меня назначили диван, сестрицу же с Парашей и братца с кормилицей поместили в спальной, откуда была
дверь прямо в девичью, что мать
нашла очень удобным.
— Ну чего, подлый человек, от нее добиваешься? — сказала она, толкая в
дверь Василья, который торопливо встал, увидав ее. — Довел девку до евтого, да еще пристаешь, видно, весело тебе, оголтелый, на ее слезы смотреть. Вон пошел. Чтобы духу твоего не было. И чего хорошего в нем
нашла? — продолжала она, обращаясь к Маше. — Мало тебя колотил нынче дядя за него? Нет, все свое: ни за кого не пойду, как за Василья Грускова. Дура!
Он ошибся именем и не заметил того, с явною досадою не
находя колокольчика. Но колокольчика и не было. Я подергал ручку замка, и Мавра тотчас же нам отворила, суетливо встречая нас. В кухне, отделявшейся от крошечной передней деревянной перегородкой, сквозь отворенную
дверь заметны были некоторые приготовления: все было как-то не по-всегдашнему, вытерто и вычищено; в печи горел огонь; на столе стояла какая-то новая посуда. Видно было, что нас ждали. Мавра бросилась снимать наши пальто.
Прошло года четыре. Я только что вышел из университета и не знал еще хорошенько, что мне начать с собою, в какую
дверь стучаться: шлялся пока без дела. В один прекрасный вечер я в театре встретил Майданова. Он успел жениться и поступить на службу; но я не
нашел в нем перемены. Он так же ненужно восторгался и так же внезапно падал духом.
Листки, призывавшие рабочих праздновать Первое мая, почти каждую ночь наклеивали на заборах, они являлись даже на
дверях полицейского управления, их каждый день
находили на фабрике.
И длится эта изнурительная канитель целыми годами и
находит доступ в публику то при помощи уличных слухов, то при посредстве газетных известий. У Подхалимова дыханье в зобу сперло от внутреннего ликованья; он со всеми курьерами передружился, лишь бы подслушивали у
дверей и сообщали ему самые свежие новости.
Он
нашел тот же совершенно домик, только краска на нем немного полиняла, — ту же
дверь в лакейскую, то же зальцо, и только горничная другая вышла к нему навстречу.
— Конечно, — подхватил князь и продолжал, — но, как бы то ни было, он входит к ней в спальню, запирает
двери… и какого рода происходила между ними сцена — неизвестно; только вдруг раздается сначала крик, потом выстрелы. Люди прибегают, выламывают
двери и
находят два обнявшиеся трупа. У Сольфини в руках по пистолету: один направлен в грудь этой госпожи, а другой он вставил себе в рот и пробил насквозь череп.
Мне казалось, что и старый швейцар, который отворил мне
дверь, и лакей, который снял с меня шинель, и три дамы и два господина, которых я
нашел в гостиной, и в особенности сам князь Иван Иваныч, который в штатском сюртуке сидел на диване, — мне казалось, что все смотрели на меня как на наследника, и вследствие этого недоброжелательно.
Каково же было удивление, когда на другой день утром жена, вынимая газеты из ящика у
двери,
нашла в нем часы с цепочкой, завернутые в бумагу! При часах грамотно написанная записка: «Стырено по ошибке, не знали, что ваши, получите с извинением». А сверху написано: «В.А. Гиляровскому». Тем и кончилось. Может быть, я и встречался где-нибудь с автором этого дела и письма, но никто не намекнул о происшедшем.
— Нет, нет, нет, стой,
нашел всего лучше, эврика: gentilhomme-séminariste russe et citoyen du monde civilisé! [русский дворянин-семинарист и гражданин цивилизованного мира (фр.).] — вот что лучше всяких… — вскочил он с дивана и вдруг быстрым жестом схватил с окна револьвер, выбежал с ним в другую комнату и плотно притворил за собою
дверь.
Мне тотчас рассказали, что капитана
нашли с перерезанным горлом, на лавке, одетого, и что зарезали его, вероятно, мертвецки пьяного, так что он и не услышал, а крови из него вышло «как из быка»; что сестра его Марья Тимофеевна вся «истыкана» ножом, а лежала на полу в
дверях, так что, верно, билась и боролась с убийцей уже наяву.
Я
нашел Лизу уже не в той большой зале, где мы сидели, а в ближайшей приемной комнате. В ту залу, в которой остался теперь Маврикий Николаевич один,
дверь была притворена наглухо.
— Никак нет-с, уехал в имение свое; я нарочно заходил к ним на квартиру справляться, но никого там не
нашел, и
дверь заколочена.