Неточные совпадения
Тихо тянулись дни, тихо вставало горячее солнце и обтекало синее небо, распростершееся
над Волгой и ее прибрежьем. Медленно ползли снегообразные облака в полдень и иногда, сжавшись в кучу, потемняли лазурь и рассыпались веселым дождем на поля и сады, охлаждали воздух и уходили дальше, дав
простор тихому и теплому вечеру.
По большей части случалось, что, не убив ни одного гоголя и расстреляв свои патроны, возвращались мы домой, чтоб на
просторе досыта насмеяться друг
над другом.
— «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду с этим соглашаться. Я не стану осуждать женщину за то, что она дает широкий
простор своим животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право
над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому что любить животное нельзя так, как любят человека.
Ромашов опять подошел к выемке. Чувство нелепости, сумбурности, непонятности жизни угнетало его. Остановившись на откосе, он поднял глаза вверх, к небу. Там по-прежнему был холодный
простор и бесконечный ужас. И почти неожиданно для самого себя, подняв кулаки
над головой и потрясая ими, Ромашов закричал бешено...
Он шел теперь вдоль свекловичного поля. Низкая толстая ботва пестрела путаными белыми и черными пятнами под ногами.
Простор поля, освещенного луной, точно давил Ромашова. Подпоручик взобрался на небольшой земляной валик и остановился
над железнодорожной выемкой.
Именно так было поступлено и со мной, больным, почти умирающим. Вместо того, чтобы везти меня за границу, куда, впрочем, я и сам не чаял доехать, повезли меня в Финляндию. Дача — на берегу озера, которое во время ветра невыносимо гудит, а в прочее время разливает окрест приятную сырость. Домик маленький, но веселенький, мебель сносная, но о зеркале и в помине нет. Поэтому утром я наливаю в рукомойник воды и причесываюсь
над ним.
Простору довольно, и большой сад для прогулок.
Выбравшись из толпы, где показалось ему тесно, он дурачился на
просторе и с диким визгом плясал
над обломками от веера. Некому было унять его. Передонов смотрел на него с ужасом и думал...
Понемногу я начал грести, так как океан изменился. Я мог определить юг. Неясно стал виден
простор волн; вдали
над ними тронулась светлая лавина востока, устремив яркие копья наступающего огня, скрытого облаками. Они пронеслись мимо восходящего солнца, как паруса. Волны начали блестеть; теплый ветер боролся со свежестью; наконец утренние лучи согнали призрачный мир рассвета, и начался день.
Миллионы галок кружились отдельными стаями
над лугами и озерами; крики их, пропадавшие в воздухе, еще сильнее давали чувствовать всю необъятность этого
простора, облитого солнцем и пропадавшего в невидимом, слегка отуманенном горизонте.
Лодки были уже спущены накануне; невод, приподнятый кольями, изгибался чуть не во всю ширину площадки. Величественно восходило солнце
над бескрайным водяным
простором, озолоченным косыми, играющими лучами; чистое, безоблачное небо раскидывалось розовым шатром
над головами наших рыбаков. Все улыбалось вокруг и предвещало удачу. Не медля ни минуты, рыбаки подобрали невод, бросились в челноки и принялись за промысел. Любо было им погулять на раздолье после пятимесячного заточения в душных, закоптелых избах.
Сердце захолонуло. Я все забыл: где я? что я? Я вижу себя стоящим в необъятном
просторе: мрак бездны глубоко внизу, розовое золото двух снеговых вершин
над моим, гигантских размеров, вторым «я». Стою, не в силах пошевелиться. Второй «я» зачаровал меня, поглотил весь мир. Он начинает бледнеть и как будто таять.
Всюду блеск,
простор и свобода, весело зелены луга, ласково ясно голубое небо; в спокойном движении воды чуется сдержанная сила, в небе
над нею сияет щедрое солнце мая, воздух напоен сладким запахом хвойных деревьев и свежей листвы. А берега всё идут навстречу, лаская глаза и душу своей красотой, и всё новые картины открываются на них.
Но Дуня ничего не понимала. Смотрела, как зачарованная, то на сверкающий под солнцем залив, то на хвойные лучистые шапки сосен, сбегавшие вниз по склону к обрыву, то на дачу баронессы, настоящий дворец с разбитым вокруг него садом. И опять на море, на сосны, на раскинувшийся
над нею голубой
простор.
Солнце — яркое, горячее солнце
над прекрасною землею. Куда ни взглянешь, всюду неожиданная, таинственно-значительная жизнь, всюду блеск, счастье, бодрость и вечная, нетускнеющая красота. Как будто из мрачного подземелья вдруг вышел на весенний
простор, грудь дышит глубоко и свободно. Вспоминается далекое, изжитое детство: тогда вот мир воспринимался в таком свете и чистоте, тогда ощущалась эта таинственная значительность всего, что кругом.
«Топор низом звучал глуше и глуше. Дерево погнулось, послышался треск его в стволе, и, ломая сучья, оно рухнулось макушей на сырую землю. Звуки топора и шагов затихли… Деревья еще радостнее красовались на новом
просторе своими неподвижными ветвями. Первые лучи солнца пробежали по земле и небу. Роса, блестя, заиграла на зелени. Сочные листья радостно и спокойно шептались на верхушках, и ветви живых дерев медленно, величаво зашевелились
над мертвым поникшим деревом».
Мы поднялись по тропинке вверх.
Над обрывом высились три молодых дубка, а дальше без конца тянулась во все стороны созревавшая рожь. Так и пахнуло в лицо теплом и
простором. Внизу слабо дымилась неподвижная река.
Он ждал — вот явится что-то, что высоко поднимет его
над этой жизнью, придет большое счастье, в котором будет кипучая жизнь, и борьба, и
простор.
Высоко
над полями стояло небо и тоже смотрело в себя; где-то за спиной Юрасова заходило солнце и по всему
простору земли расстилало длинные, прямые лучи, — и никто не смотрел на него в этой пустыне, никто не думал о нем и не знал.
Я обыкновенно садился
над обрывом оврага, ел, — и заставлял Акру повторять на широком
просторе уроки, которые давал ей у себя, в моем тесном жилище.
Но отчего, когда я гляжу в зеркальное окно вагона, я всегда вижу призрак студента с голодными глазами, который быстро и безнадежно стремится за поездом, бесследно исчезает на шумных остановках — и снова несется за поездом, мелькает, как маленькая тень
над солнечными долинами Арно,
над стремнинами Норвегии,
над бурным
простором Атлантиды?
На
просторе опричник похаживает,
Над плохими бойцами подсмеивает:
«Присмирели, небойсь, призадумались!
Так и быть, обещаюсь, для праздника,
Отпущу живого с покаянием,
Лишь потешу царя нашего батюшку».
Над террасой, спускающейся от храма Спасителя, стояла зимняя заря. Замоскворечье утопало в сизо-розовой дымке; кое-где по небу загорались звезды. Золоченые главы храма тоже розовели. Величавым
простором дышала вся картина.
Но на пятом кругу, вместо того чтобы плавно очерчивать поворот, сделал прямую и решительно вынесся за пределы аэродрома; и уже
над лесом, в
просторе и тишине, стал подниматься выше.
И диким
простором, безграничностью дремучих лесов, безбрежностью полей веяло от этой последней темной мудрости его; в ней слышался смятенный крик колоколов, в ней виделось кровавое зарево пожаров, и звон железных кандалов, и исступленная молитва, и сатанинский хохот тысяч исполинских глоток — и черный купол неба
над непокрытой головою.