— Aufgepasst! [Берегись!(нем.)] — крикнул сзади их
надменный голос. Раздался глухой топот лошадиных копыт, и австрийский офицер, в короткой серой тюнике и зеленом картузе, проскакал мимо их… Они едва успели посторониться.
Неточные совпадения
Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным
голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось
надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге, — их сила в чувстве, не в самих них.
— Ну — что ж? Значит, вы — анархист, — пренебрежительно сказал его оппонент, Алексей Гогин; такой же щеголь, каким был восемь лет тому назад, он сохранил веселый блеск быстрых глаз, но теперь в блеске этом было нечто
надменное, ироническое, его красивый мягкий
голос звучал самодовольно, решительно. Гогин заметно пополнел, и красиво прихмуренные брови делали холеное лицо его как-то особенно значительным.
— Кто это? — спросила она.
Голос ее дрожал, но смотрела она на меня все тем же пристальным и как будто
надменным взглядом. Иначе я не умею выразиться.
Спесь, чванство и глупость, как в чистом зеркале, отражались в каждой черте лица его, в каждом движении и даже в самом
голосе, который, переходя беспрестанно из охриплого баса в сиповатый дишкант, изображал попеременно то
надменную волю знаменитого вельможи, уверенного в безусловном повиновении, то неукротимый гнев грозного повелителя, коего приказания не исполняются с должной покорностью.
Он с ясностью представил себе покойное,
надменное лицо фон Корена, его вчерашний взгляд, рубаху, похожую на ковер,
голос, белые руки, и тяжелая ненависть, страстная, голодная, заворочалась в его груди и потребовала удовлетворения.
— Пойдемте! — сказал он с скверным выражением в
голосе, и лицо у него было злое,
надменное, решительное и тревожное.
ее
голос задрожал, недвижные,
надменные брови приподнялись наивно, как у девочки, и глаза с невольной преданностью остановились на Веретьеве…
Но юные
надменные новогородцы восклицают: «Смирись пред великим народом!» Он медлит — тысячи
голосов повторяют: «Смирись пред великим народом!» Боярин снимает шлем с головы своей — и шум умолкает.
Но ведь еще римлянин не сказал своего решающего слова: по его бритому
надменному лицу пробегают судороги отвращения и гнева. Он понимает, он понял! Вот он говорит тихо служителям своим, но
голос его не слышен в реве толпы. Что он говорит? Велит им взять мечи и ударить на этих безумцев?