Но время шло. «Пора к развязке!»
Так говорил любовник мой.
«Вздыхают молча только в сказке,
А я не сказочный герой».
Раз входит, кланяясь пренизко,
Лакей. — «Что это?» — «Вот-с записка»;
Вам барин кланяться велел-с;
Сам не приехал — много дел-с;
Да приказал вас звать к обеду,
А вечерком потанцевать.
Он сам изволил так сказать».
— «Ступай, скажи, что я приеду». —
И в три часа,
надев колет,
Летит штабротмистр на обед.
Неточные совпадения
Войдя в тенистые сени, он снял со стены повешенную на колышке свою сетку и,
надев ее и засунув руки в карманы, вышел на огороженный пчельник, в котором правильными рядами, привязанные к
кольям лычками, стояли среди выкошенного места все знакомые ему, каждый с своей историей, старые ульи, а по стенкам плетня молодые, посаженные в нынешнем году.
Ступайте, ступайте домой; да,
коли успеешь,
надень на Машу сарафан».
Сердцем его тоже Господь
наделил добрейшим: плакал он и восторгался легко; сверх того пылал бескорыстной страстью к искусству, и уж подлинно бескорыстной, потому что именно в искусстве г. Беневоленский,
коли правду сказать, решительно ничего не смыслил.
Этого уже
Коля не мог вынести: он же как нарочно для этого случая выпросил у Гани, не объясняя ему причины,
надеть его совершенно еще новый зеленый шарф. Он жестоко обиделся.
— Это была такая графиня, которая, из позору выйдя, вместо королевы заправляла, и которой одна великая императрица в собственноручном письме своем «ma cousine» написала. Кардинал, нунций папский, ей на леве-дю-руа (знаешь, что такое было леве-дю-руа?) чулочки шелковые на обнаженные ее ножки сам вызвался
надеть, да еще, за честь почитая, — этакое-то высокое и святейшее лицо! Знаешь ты это? По лицу вижу, что не знаешь! Ну, как она померла? Отвечай,
коли знаешь!
Ну,
коли тебе так тошно, съезди, помолись угоднику, молебен отслужи, да не
надевай ты черного шлыка на свою голову, батюшка ты мой, матушка ты моя…
А кроме того, забывают еще и то, что около каждого «обеспеченного
наделом» 20 выскочил Колупаев, который высоко держит знамя кровопивства, и ежели назовет еще «обеспеченных» кнехтами, то уже довольно откровенно отзывается об мужике, что «в ём только тогда и прок будет,
коли ежели его с утра до ночи на работе морить».
— Есть еще адамова голова, коло болот растет, разрешает роды и подарки приносит. Есть голубец болотный;
коли хочешь идти на медведя, выпей взвару голубца, и никакой медведь тебя не тронет. Есть ревенка-трава; когда станешь из земли выдергивать, она стонет и ревет, словно человек, а
наденешь на себя, никогда в воде не утонешь.
Досужев. Ну, прощай! Вперед будем знакомы! Захмелел, брат! (Жмет Жадову руку.) Василий, манто! (
Надевает шинель.) Ты меня строго не суди! Я человек потерянный. Постарайся быть лучше меня,
коли можешь. (Идет к двери и возвращается.) Да! вот тебе еще мой совет. Может быть, с моей легкой руки, запьешь, так вина не пей, а пей водку. Вино нам не по карману, а водка, брат, лучше всего: и горе забудешь, и дешево! Adieu! [Прощай! (франц.) — Ред.] (Уходит.)
По сухому почти месту, где текла теперь целая река из-под вешняка, были заранее вколочены толстые невысокие
колья; к этим
кольям, входя по пояс в воду, привязывали или
надевали на них петлями морды и хвостуши; рыба, которая скатывалась вниз, увлекаемая стремлением воды, а еще более рыба, поднимавшаяся вверх по реке до самого вешняка, сбиваемая назад силою падающих волн, — попадала в морды и хвостуши.
Коли уж и вы, батюшки, обрили себе бороду и
надели кургузый кафтан, так про женское трепье толковать, конечно, нечего: а право, жаль сарафана, девичьей ленты и повойника.
Надели бы шубу,
коли очень знобки.
Мужик. Сечет, батюшка, да как еще… за всякую малость, а чаще без вины. У нее управитель, вишь, в милости. Он и творит что ему любо. Не сними-ко перед ним шапки, так и нивесь что сделает. За версту увидишь, так тотчас шапку долой, да так и работай на жару, в полдень, пока не прикажет
надеть, а
коли сердит или позабудет, так иногда целый день промает.
Андрей. А себя-то вы что ж дешево цените! По-моему, так для вас дорогого ничего нет-с! Ведь бриллианту место нужно. Ну, что он значит в магазине в футляре? Да другая и
наденет, так ни красы, ни радости, только на бриллианты и смотреть, а не на нее — а
коли на вас бриллианты, так они сами радуются; не они вас красят, а вы им цены придаете.
— Да что мне знать-то? Знать мне, матушка Алена Игнатьевна, нечего:
коли по миру идти — пойду, мне ничего. Э! Не такая моя голова, завивай горе веревочкой: лапотницей была, лапотницей и стала! А уж кто, любезная, из салопов и бархатов
надел поневу, так уж нет, извини: тому тошно, ах, как тошно! — отрезала Грачиха и ушла из избы, хлопнув дверью.
— И потом, удивительная логика! — проворчал студент,
надевая ночную сорочку. — Мысли, которых вы так не любите, для молодых гибельны, для стариков же, как вы говорите, составляют норму. Точно речь идет о сединах… Откуда эта старческая привилегия? На чем она основана? Уж
коли эти мысли — яд, так яд для всех одинаково.
— Я ей простил… Да и как не простить,
коли вы за нее так сокрушаетесь? Вы! Не меня она собралась со свету убрать, а вас! Ее ни прощение, ни жалость не переделает… Настоящая-то ее натура дала себя знать. Будь я воспитан в строгом благочестии, я бы скорее схиму на себя
надел, даже и в мои годы, но вериг брачного сожительства с нею не наложил бы на себя!
«Не подпишет духовной, — думал Качеев,
надевая перчатки в передней, — подкузьмила его водяная… Что ж! Аделаида Петровна дама в соку. Только глупенька! А то, кто ее знает, окажется, пожалуй, такой стервозой.
Коли у него прямых наследников не объявится, а завещания нет, в семистах тысячах будет, даже больше».