Неточные совпадения
Он начал говорить, желал найти те слова, которые могли бы не то что разубедить, но только успокоить ее. Но она не слушала его и ни с чем не соглашалась. Он
нагнулся к ней и взял ее сопротивляющуюся руку. Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, — она всё молчала. Но когда он взял ее обеими руками
за лицо и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась.
На сцене певица, блестя обнаженными плечами и бриллиантами,
нагибаясь и улыбаясь, собирала с помощью тенора, державшего ее
за руку, неловко перелетавшие через рампу букеты и подходила к господину с рядом по середине блестевших помадой волос, тянувшемуся длинными руками через рампу с какою-то вещью, — и вся публика в партере, как и в ложах, суетилась, тянулась вперед, кричала и хлопала.
Я подошел ближе и спрятался
за угол галереи. В эту минуту Грушницкий уронил свой стакан на песок и усиливался
нагнуться, чтоб его поднять: больная нога ему мешала. Бежняжка! как он ухитрялся, опираясь на костыль, и все напрасно. Выразительное лицо его в самом деле изображало страдание.
Карл Иваныч был глух на одно ухо, а теперь от шума
за роялем вовсе ничего не слыхал. Он
нагнулся ближе к дивану, оперся одной рукой о стол, стоя на одной ноге, и с улыбкой, которая тогда мне казалась верхом утонченности, приподнял шапочку над головой и сказал...
Татарка, наклонив голову, вошла первая; вслед
за нею Андрий,
нагнувшись сколько можно ниже, чтобы можно было пробраться с своими мешками, и скоро очутились оба в совершенной темноте.
Но весло резко плеснуло вблизи нее — она подняла голову. Грэй
нагнулся, ее руки ухватились
за его пояс. Ассоль зажмурилась; затем, быстро открыв глаза, смело улыбнулась его сияющему лицу и, запыхавшись, сказала...
Он
нагнулся к камню, схватился
за верхушку его крепко, обеими руками, собрал все свои силы и перевернул камень.
— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут,
нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее
за конец в обе руки и с усилием размахивается над савраской.
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила оба кармана, один
за другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг выскочила бумажка и, описав в воздухе параболу, упала к ногам Лужина. Это все видели; многие вскрикнули. Петр Петрович
нагнулся, взял бумажку двумя пальцами с пола, поднял всем на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный в восьмую долю. Петр Петрович обвел кругом свою руку, показывая всем билет.
Нагибается, крепко хватается
за решетку, потом с ужасом отбегает.)
Служитель
нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел
за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели и лежали солдаты, человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
Солдатик у ворот лежал вверх спиной, свернув голову набок, в лужу крови, — от нее поднимался легкий парок. Прихрамывая,
нагибаясь, потирая колено, из-за баррикады вышел Яков и резко закричал...
Толчки ветра и людей раздражали его. Варвара мешала,
нагибаясь, поправляя юбку, она сбивалась с ноги, потом, подпрыгивая, чтоб идти в ногу с ним, снова путалась в юбке. Клим находил, что Спивак идет деревянно, как солдат, и слишком высоко держит голову, точно она гордится тем, что у нее умер муж. И шагала она, как по канату, заботливо или опасливо соблюдая прямую линию. Айно шла
за гробом тоже не склоняя голову, но она шла лучше.
— Э! Какие выдумки! — отвечал Тарантьев. — Чтоб я писать стал! Я и в должности третий день не пишу: как сяду, так слеза из левого глаза и начнет бить; видно, надуло, да и голова затекает, как
нагнусь… Лентяй ты, лентяй! Пропадешь, брат, Илья Ильич, ни
за копейку!
Позы, жесты ее исполнены достоинства; она очень ловко драпируется в богатую шаль, так кстати обопрется локтем на шитую подушку, так величественно раскинется на диване. Ее никогда не увидишь
за работой:
нагибаться, шить, заниматься мелочью нейдет к ее лицу, важной фигуре. Она и приказания слугам и служанкам отдавала небрежным тоном, коротко и сухо.
А она, отворотясь от этого сухого взгляда, обойдет сзади стула и вдруг
нагнется к нему и близко взглянет ему в лицо, положит на плечо руки или нежно щипнет его
за ухо — и вдруг остановится на месте, оцепенеет, смотрит в сторону глубоко-задумчиво, или в землю, точно перемогает себя, или — может быть — вспоминает лучшие дни, Райского-юношу, потом вздохнет, очнется — и опять к нему…
Она засмеялась своей широкой улыбкой во весь рот, глаза блеснули, как у кошки, и она, далеко вскинув ноги, перескочила через плетень, юбка задела
за сучок. Она рванула ее, засмеялась опять и,
нагнувшись, по-кошачьи, промчалась между двумя рядами капусты.
И вот, вдруг она, ни слова не говоря,
нагнулась, потупилась и вдруг, бросив обе руки вперед, обхватила меня
за талью, а лицом наклонилась к моим коленям.
— Вы вашу-то квартиру, у чиновников,
за собой оставите-с? — спросила она вдруг, немного ко мне
нагнувшись и понизив голос, точно это был самый главный вопрос,
за которым она и пришла.
Главное, я сам был в такой же, как и он, лихорадке; вместо того чтоб уйти или уговорить его успокоиться, а может, и положить его на кровать, потому что он был совсем как в бреду, я вдруг схватил его
за руку и,
нагнувшись к нему и сжимая его руку, проговорил взволнованным шепотом и со слезами в душе...
Версилов странно усмехнулся,
нагнулся к самому моему уху и, взяв меня
за плечо, прошептал мне: «Он тебе все лжет».
9-го мы думали было войти в Falsebay, но ночью проскользнули мимо и очутились миль
за пятнадцать по ту сторону мыса. Исполинские скалы, почти совсем черные от ветра, как зубцы громадной крепости, ограждают южный берег Африки. Здесь вечная борьба титанов — моря, ветров и гор, вечный прибой, почти вечные бури. Особенно хороша скала Hangklip. Вершина ее
нагибается круто к средине, а основания выдается в море. Вершины гор состоят из песчаника, а основания из гранита.
Мы с любопытством смотрели на все: я искал глазами Китая, и шкипер искал кого-то с нами вместе. «Берег очень близко, не пора ли поворачивать?» — с живостью кто-то сказал из наших. Шкипер схватился
за руль, крикнул — мы быстро
нагнулись, паруса перенесли на другую сторону, но шкуна не поворачивала; ветер ударил сильно — она все стоит: мы были на мели. «Отдай шкоты!» — закричали офицеры нашим матросам. Отдали, и шкуна, располагавшая лечь на бок, выпрямилась, но с мели уже не сходила.
Снегирев до того
нагнулся, с своими цветочками в руках, над открытою могилой, что мальчики, в испуге, уцепились
за его пальто и стали тянуть его назад.
— Что я тебе такого сделал? — умиленно улыбаясь, отвечал Алеша,
нагнувшись к ней и нежно взяв ее
за руки, — луковку я тебе подал, одну самую малую луковку, только, только!..
Но Смердяков не прочел и десяти страниц из Смарагдова, показалось скучно. Так и закрылся опять шкаф с книгами. Вскорости Марфа и Григорий доложили Федору Павловичу, что в Смердякове мало-помалу проявилась вдруг ужасная какая-то брезгливость: сидит
за супом, возьмет ложку и ищет-ищет в супе,
нагибается, высматривает, почерпнет ложку и подымет на свет.
— Да, остережется. Всяко бывает: он вот
нагнется, станет черпать воду, а водяной его
за руку схватит да потащит к себе. Станут потом говорить: упал, дескать, малый в воду… А какое упал?.. Во-вон, в камыши полез, — прибавил он, прислушиваясь.
Он ходил необыкновенно проворно и словно все подпрыгивал на ходу, беспрестанно
нагибался, срывал какие-то травки, совал их
за пазуху, бормотал себе что-то под нос и все поглядывал на меня и на мою собаку, да таким пытливым, странным взглядом.
И он
нагнулся, пролез под поводом пристяжной и ухватился обеими руками
за дугу.
Обрадованный таким благосклонным вниманием, кузнец уже хотел было расспросить хорошенько царицу о всем: правда ли, что цари едят один только мед да сало, и тому подобное; но, почувствовав, что запорожцы толкают его под бока, решился замолчать; и когда государыня, обратившись к старикам, начала расспрашивать, как у них живут на Сечи, какие обычаи водятся, — он, отошедши назад,
нагнулся к карману, сказал тихо: «Выноси меня отсюда скорее!» — и вдруг очутился
за шлагбаумом.
Хитрые птицы караулили мои движения, и только я
нагибался за камнем или замахивался рукой, как они предупреждали меня и вовремя поднимались в воздух, но тотчас опять садились по соседству и иногда даже ближе, чем раньше.
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на князя, но не сказала ни слова. Князь отправился
за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю, как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой
нагнулась к своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
Доктор подошел к Абрамовне,
нагнулся к ее уху, как бы желая шепнуть ей что-то по секрету, и, неожиданно схватив старуху
за талию, начал вертеть ее по зале, напевая: «О мейн либер Августен, Августен, Августен!»
Русая головища
нагнулась, бесцеремонно подняла
за локти красивую даму и подвела ее к маркизе.
Теперь он был вторым номером. Наклоняясь ритмически вниз, он, не глядя, принимал в обе руки холодный, упругий, тяжелый арбуз, раскачивал его вправо и, тоже почти не глядя или глядя только краем глаза, швырял его вниз и сейчас же опять
нагибался за следующим арбузом. И ухо его улавливало в это время, как чмок-чмок… чмок-чмок… шлепались в руках пойманные арбузы, и тотчас же
нагибался вниз и опять бросал, с шумом выдыхая из себя воздух — гхе… гхе…
Она
нагнулась к Женьке и поцеловала ее в лоб. И никогда потом Володя Чаплинский, с жутким напряжением следивший
за этой сценой, не мог забыть тех теплых и прекрасных лучей, которые в этот момент зажглись в зеленых, длинных, египетских глазах артистки.
Она была сильно взволнована. Рассказывая, я
нагибался к ней и заглядывал в ее лицо. Я заметил, что она употребляла ужасные усилия подавить свое волнение, точно из гордости передо мной. Она все больше и больше бледнела и крепко закусила свою нижнюю губу. Но особенно поразил меня странный стук ее сердца. Оно стучало все сильнее и сильнее, так что, наконец, можно было слышать его
за два,
за три шага, как в аневризме. Я думал, что она вдруг разразится слезами, как и вчера; но она преодолела себя.
Дедушка подошел, и взял меня
за руку, и повел, а когда увидел, что я плачу, остановился, посмотрел на меня,
нагнулся и поцеловал.
Вдруг почувствовал: наспех приколотая бляха — отстегивается — отстегнулась, звякнула о стеклянный тротуар.
Нагнулся поднять — и в секундной тишине: чей-то топот сзади. Обернулся: из-за угла поворачивало что-то маленькое, изогнутое. Так, по крайней мере, мне тогда показалось.
А сама
нагибается, чтоб взяться
за коромысло, а грудь-то у нее высокая да белая, словно пена молочная: света я, сударь, невзвидел. Бросился к ней, выхватил коромысло из рук, а сам словно остервенел: уж не то что целовать, а будто задушить ее хотел; кажется, кабы она не барахталась, так и задушил бы тут. Очень для меня этот день памятен.
Сразу, то есть, как она передо мною над подносом
нагнулась и я увидал, как это у нее промеж черных волос на голове, будто серебро, пробор вьется и
за спину падает, так я и осатанел, и весь ум у меня отняло.
Александр обернулся. В двух шагах от них стоял старик, под руку с ним хорошенькая девушка, высокого роста, с открытой головой и с зонтиком в руках. Брови у ней слегка нахмурились. Она немного
нагнулась вперед и с сильным участием следила глазами
за каждым движением Костякова. Она даже не заметила Александра.
Санин хотел было слезть с коня и поднять шляпу, но она крикнула ему: «Не трогайте, я сама достану»,
нагнулась низко с седла, зацепила ручкой хлыста
за вуаль и точно: достала шляпу, надела ее на голову, но волос не подобрала и опять помчалась, даже гикнула.
«Я, Алексей Кириллов, — твердо и повелительно диктовал Петр Степанович,
нагнувшись над плечом Кириллова и следя
за каждою буквой, которую тот выводил трепетавшею от волнения рукой, — я, Кириллов, объявляю, что сегодня… октября, ввечеру, в восьмом часу, убил студента Шатова,
за предательство, в парке, и
за донос о прокламациях и о Федьке, который у нас обоих, в доме Филиппова, тайно квартировал и ночевал десять дней.
Чтобы вывести этого добровольного мученика из его затруднительного положения, посланный
за ним молодой человек
нагнулся таинственно к его уху и шепнул ему то, что было сказано Серболовой.
Он ударил плетью своего крупного рыжего мерина и, привстав на стременах и
нагнувшись вперед, пустил его во весь мах
за Хаджи-Муратом.
Передонов
нагнулся и поднял кота. Кот был толстый, белый, некрасивый. Передонов теребил его, — дергал
за уши,
за хвост, тряс
за шею. Володин радостно хохотал и подсказывал Передонову, что еще можно сделать.
Усадил Матвея у окна на скамью рядом с собою и, обняв его
за плечи,
нагнулся, заглядывая в лицо славными своими глазами.
Лукашка обратился к Устеньке, а Марьяна села рядом с казачкой, державшею на руках ребенка. Ребенок потянулся к девке и пухленькою ручонкой ухватился
за нитку монистов, висевших на ее синем бешмете. Марьяна
нагнулась к нему и искоса поглядела на Лукашку. Лукашка в это время доставал из-под черкески, из кармана черного бешмета, узелок с закусками и семечками.
— Толкуй! — крикнул Лука, скидывая портки. Он живо разделся, перекрестился и, подпрыгнув, со всплеском вскочил в воду, обмакнулся и, вразмашку кидая белыми руками и высоко поднимая спину из воды и отдувая поперек течения, стал перебивать Терек к отмели. Толпа казаков звонко, в несколько голосов, говорила на берегу. Трое конных поехали в объезд. Каюк показался из-за поворота. Лукашка поднялся на отмели,
нагнулся над телом, ворохнул его раза два. — Как есть мертвый! — прокричал оттуда резкий голос Луки.