Неточные совпадения
«Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай», подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря на страшное изменение лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся на входившего
глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это
мертвое тело было живой брат.
А вы что, мои голубчики? — продолжал он, переводя
глаза на бумажку, где были помечены беглые души Плюшкина, — вы хоть и в живых еще, а что в вас толку! то же, что и
мертвые, и где-то носят вас теперь ваши быстрые ноги?
Дамы наперерыв принялись сообщать ему все события, рассказали о покупке
мертвых душ, о намерении увезти губернаторскую дочку и сбили его совершенно с толку, так что сколько ни продолжал он стоять на одном и том же месте, хлопать левым
глазом и бить себя платком по бороде, сметая оттуда табак, но ничего решительно не мог понять.
Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди
мертвой толпы отдаленными зрителями, когда панянки отворотили
глаза свои, — ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его.
Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее
мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в
глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и выносит из толпы.
Ушел. Диомидов лежал, закрыв
глаза, но рот его открыт и лицо снова безмолвно кричало. Можно было подумать: он открыл рот нарочно, потому что знает: от этого лицо становится
мертвым и жутким. На улице оглушительно трещали барабаны, мерный топот сотен солдатских ног сотрясал землю. Истерически лаяла испуганная собака. В комнате было неуютно, не прибрано и душно от запаха спирта. На постели Лидии лежит полуидиот.
На висках, на выпуклом лбу Макарова блестел пот, нос заострился, точно у
мертвого, он закусил губы и крепко закрыл
глаза. В ногах кровати стояли Феня с медным тазом в руках и Куликова с бинтами, с марлей.
Самгин вдруг представил его
мертвым: на белой подушке серое, землистое лицо, с погасшими
глазами в темных ямах, с заостренным носом, а рот — приоткрыт, и в нем эти два золотых клыка.
Когда она злилась, красные пятна с ее щек исчезали, и лицо, приняв пепельный цвет,
мертвело, а в
глазах блестели зеленые искры.
Эту картинную смерть Самгин видел с отчетливой ясностью, но она тоже не поразила его, он даже отметил, что
мертвый кочегар стал еще больше. Но после крика женщины у Самгина помутилось в
глазах, все последующее он уже видел, точно сквозь туман и далеко от себя. Совершенно необъяснима была мучительная медленность происходившего, —
глаза видели, что каждая минута пересыщена движением, а все-таки создавалось впечатление медленности.
На гнилом бревне, дополняя его ненужность, сидела грязно-серая, усатая крыса в измятой, торчавшей клочьями шерсти, очень похожая на старушку-нищую; сидела она бессильно распластав передние лапы, свесив хвост
мертвой веревочкой; черные бусины
глаз ее в красных колечках неподвижно смотрели на позолоченную солнцем реку. Самгин поднял кусок кирпича, но Иноков сказал...
Все эти словечки торчали пред
глазами, как бы написанные в воздухе, торчали неподвижно, было в них что-то
мертвое, и, раздражая, они не будили никаких дум, а только усиливали недомогание.
Но улыбка не являлась. Губами она сделала движение, а
глаза не улыбались. Приветствию противоречил почти неподвижный взгляд, без лучей, как у
мертвой, которой не успели закрыть
глаз.
«Ведь это
мертвая женщина», думал он, глядя на это когда-то милое, теперь оскверненное пухлое лицо с блестящим нехорошим блеском черных косящих
глаз, следящих за смотрителем и его рукою с зажатой бумажкой. И на него нашла минута колебания.
Нехлюдов оглянулся на англичанина, готовый итти с ним, но англичанин что-то записывал в свою записную книжку. Нехлюдов, не отрывая его, сел на деревянный диванчик, стоявший у стены, и вдруг почувствовал страшную усталость. Он устал не от бессонной ночи, не от путешествия, не от волнения, а он чувствовал, что страшно устал от всей жизни. Он прислонился к спинке дивана, на котором сидел, закрыл
глаза и мгновенно заснул тяжелым,
мертвым сном.
Но здесь совсем другое: эти бронзовые испитые лица с косыми темными
глазами глядят на вас с тупым безнадежным отчаянием, движения точно связаны какой-то
мертвой апатией даже в складках рваных азямов чувствовалось эта чисто азиатское отчаяние в собственной судьбе.
Она умерла на моих
глазах, и я позавидовал ей, когда увидел ее
мертвой.
Она в бессилии закрыла
глаза и вдруг как бы заснула на одну минуту. Колокольчик в самом деле звенел где-то в отдалении и вдруг перестал звенеть. Митя склонился головою к ней на грудь. Он не заметил, как перестал звенеть колокольчик, но не заметил и того, как вдруг перестали и песни, и на место песен и пьяного гама во всем доме воцарилась как бы внезапно
мертвая тишина. Грушенька открыла
глаза.
Идешь вдоль опушки, глядишь за собакой, а между тем любимые образы, любимые лица,
мертвые и живые, приходят на память, давным-давно заснувшие впечатления неожиданно просыпаются; воображенье реет и носится, как птица, и все так ясно движется и стоит перед
глазами.
— Ну, отцы вы наши, умолот-то не больно хорош. Да что, батюшка Аркадий Павлыч, позвольте вам доложить, дельцо какое вышло. (Тут он приблизился, разводя руками, к господину Пеночкину, нагнулся и прищурил один
глаз.)
Мертвое тело на нашей земле оказалось.
Когда же наконец Яков открыл свое лицо — оно было бледно, как у
мертвого;
глаза едва мерцали сквозь опущенные ресницы.
Утром я бросился в небольшой флигель, служивший баней, туда снесли Толочанова; тело лежало на столе в том виде, как он умер: во фраке, без галстука, с раскрытой грудью; черты его были страшно искажены и уже почернели. Это было первое
мертвое тело, которое я видел; близкий к обмороку, я вышел вон. И игрушки, и картинки, подаренные мне на Новый год, не тешили меня; почернелый Толочанов носился перед
глазами, и я слышал его «жжет — огонь!».
Я бросился к реке. Староста был налицо и распоряжался без сапог и с засученными портками; двое мужиков с комяги забрасывали невод. Минут через пять они закричали: «Нашли, нашли!» — и вытащили на берег
мертвое тело Матвея. Цветущий юноша этот, красивый, краснощекий, лежал с открытыми
глазами, без выражения жизни, и уж нижняя часть лица начала вздуваться. Староста положил тело на берегу, строго наказал мужикам не дотрогиваться, набросил на него армяк, поставил караульного и послал за земской полицией…
Умирающая уже закрыла
глаза. Грудь тяжело поднималась. Послышались
мертвые хрипы. В горле что-то клокотало и переливалось.
Он был словоохотлив, казался добрым, веселым, но порою
глаза его наливались кровью, мутнели и останавливались, как у
мертвого. Бывало, сидит он где-нибудь в углу, в темноте, скорчившись, угрюмый, немой, как его племянник.
Укрывательство же утки от селезня, его преследованье, отыскиванье, гнев, наказанье за побег и за то, если утка не хочет лететь с ним в другие места или отказывает ему в совокуплении, — разоренные и растасканные гнезда, разбитые яйца,
мертвых утят около них, — все это я видел собственными моими
глазами не один раз.
Надобно весьма хорошо заметить место, где он упадет, и скакать туда немедленно, особенно если снег довольно глубок и тетерев упал в лесу или в кустах: пухлый снег совершенно его засыплет, и, потеряв место из
глаз, вы ни за что его после не найдете, разве укажут сороки и вороны, которые сейчас налетят на
мертвую птицу, лишь бы только заметить им, что она упала.
Они вдвоем обходили все корпуса и подробно осматривали, все ли в порядке.
Мертвым холодом веяло из каждого угла, точно они ходили по кладбищу. Петра Елисеича удивляло, что фабрика стоит пустая всего полгода, а между тем везде являлись новые изъяны, требовавшие ремонта и поправок. Когда фабрика была в полном действии, все казалось и крепче и лучше. Явились трещины в стенах, машины ржавели, печи и горны разваливались сами собой, водяной ларь дал течь, дерево гнило на
глазах.
Лиза все сидела, как истукан. Можно было поручиться, что она не видала ни одного предмета, бывшего перед ее
глазами, и если бы судорожное подергиванье бровей по временам не нарушало
мертвой неподвижности ее безжизненно бледного лица, то можно было бы подумать, что ее хватил столбняк или она так застыла.
И старший рабочий, с рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими
глазами; и огромный парень, у которого левый
глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной, пестрой, но
мертвой лентой кинематографа.
Он попался впервые на
глаза Лихонину, и студент с удивлением и брезгливостью читал эти строки, изложенные
мертвым, казенным языком полицейских участков.
Вскоре после того гости и хозяева спали уже
мертвым сном. На другой день Катишь почему-то очень рано проснулась, все копошилась у себя в комнате и вообще была какая-то встревоженная, и потом, когда Мари вышла в гостиную, она явилась к ней.
Глаза Катишь были полнехоньки при этом слез.
Окончив ужин, все расположились вокруг костра; перед ними, торопливо поедая дерево, горел огонь, сзади нависла тьма, окутав лес и небо. Больной, широко открыв
глаза, смотрел в огонь, непрерывно кашлял, весь дрожал — казалось, что остатки жизни нетерпеливо рвутся из его груди, стремясь покинуть тело, источенное недугом. Отблески пламени дрожали на его лице, не оживляя
мертвой кожи. Только
глаза больного горели угасающим огнем.
От этой злой угрозы на нее повеяло
мертвым холодом. Она ничего не сказала в ответ Исаю, только взглянула в его маленькое, усеянное веснушками лицо и, вздохнув, опустила
глаза в землю.
Ромашов быстро поднялся. Он увидел перед собой
мертвое, истерзанное лицо, с разбитыми, опухшими, окровавленными губами, с заплывшим от синяка
глазом. При ночном неверном свете следы побоев имели зловещий, преувеличенный вид. И, глядя на Хлебникова, Ромашов подумал: «Вот этот самый человек вместе со мной принес сегодня неудачу всему полку. Мы одинаково несчастны».
Говорит она, сударь, это, а сама бледная-разбледная, словно
мертвая сделалась; и губы у ней трясутся, и
глаза горят.
Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую руку, в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные
глаза закачены кверху, и из-под сбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах
мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.
— Да, умер. Я скажу, что он любил тебя, а вовсе не был сумасшедшим. Я не сводил с него
глаз и видел каждое его движение, каждое изменение его лица. И для него не существовало жизни без тебя. Мне казалось, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди умирают, и я даже почти понял, что передо мною
мертвый человек. Понимаешь, Вера, я не знал, как себя держать, что мне делать…
Она не ответила и в бессилии закрыла
глаза. Бледное ее лицо стало точно у
мертвой. Она заснула почти мгновенно. Шатов посмотрел кругом, поправил свечу, посмотрел еще раз в беспокойстве на ее лицо, крепко сжал пред собой руки и на цыпочках вышел из комнаты в сени. На верху лестницы он уперся лицом в угол и простоял так минут десять, безмолвно и недвижимо. Простоял бы и дольше, но вдруг внизу послышались тихие, осторожные шаги. Кто-то подымался вверх. Шатов вспомнил, что забыл запереть калитку.
— Что ж мудреного? — проговорил с явным презрением Егор Егорыч. — Он тут как-то, с неделю тому назад, в Английском клубе на моих
глазах пил
мертвую… Мне жаль отца его, а никак уж не этого повесу.
Кругом, куда бы ни глядел
глаз, была одна и та же тусклая,
мертвая, белесая муть, в которой сливались однотонно снег и небо.
Но призрак не исчез, как то случалось прежде.
Мертвый боярин продолжал смотреть на него исподлобья.
Глаза старика были так же навыкате, лицо так же сине, как за обедом, когда он выпил присланную Иоанном чашу.
Повели меня; ведут одну тысячу: жжет, кричу; ведут другую, ну, думаю, конец мой идет, из ума совсем вышибли, ноги подламываются; я грох об землю:
глаза у меня стали
мертвые, лицо синее, дыхания нет, у рта пена.
Чем дальше уходили мы от дома, тем глуше и
мертвее становилось вокруг. Ночное небо, бездонно углубленное тьмой, словно навсегда спрятало месяц и звезды. Выкатилась откуда-то собака, остановилась против нас и зарычала, во тьме блестят ее
глаза; я трусливо прижался к бабушке.
Нередко приходили еще начетчики: Пахомий, человек с большим животом, в засаленной поддевке, кривой на один
глаз, обрюзглый и хрюкающий; Лукиан, маленький старичок, гладкий, как мышь, ласковый и бойкий, а с ним большой, мрачный человек, похожий на кучера, чернобородый, с
мертвым лицом, неприятным, но красивым, с неподвижными
глазами.
Дошли до Жигуля, а хватил ветер верховой в
глаза нам — выбились из силушки, встали на
мертвую, закачались, — сошли на берег кашу варить.
Глаза у него закрыты, как закрывает их зорянка-птица, которая часто поет до того, что падает с ветки на землю
мертвой, ворот рубахи казака расстегнут, видны ключицы, точно медные удила, и весь этот человек — литой, медный.
Ночь становилась все
мертвее, точно утверждаясь навсегда. Тихонько спустив ноги на пол, я подошел к двери, половинка ее была открыта, — в коридоре, под лампой, на деревянной скамье со спинкой, торчала и дымилась седая ежовая голова, глядя на меня темными впадинами
глаз. Я не успел спрятаться.
Тяжелы были мне эти зимние вечера на
глазах хозяев, в маленькой, тесной комнате.
Мертвая ночь за окном; изредка потрескивает мороз, люди сидят у стола и молчат, как мороженые рыбы. А то — вьюга шаркает по стеклам и по стене, гудит в трубах, стучит вьюшками; в детской плачут младенцы, — хочется сесть в темный угол и, съежившись, выть волком.
Так же как и старик, он, закрыв
глаза, поднял руки ладонями кверху, прочел молитву, отер руками лицо и только тогда начал говорить. Он сказал, что от Шамиля был приказ задержать Хаджи-Мурата, живого или
мертвого, что вчера только уехали посланные Шамиля, и что народ боится ослушаться Шамиля, и что поэтому надо быть осторожным.