Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская
мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия — страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна
мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
Он видел, как все, начиная с детских, неясных грез его, все
мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая
мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он
мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею
мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах, без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
Если ж душа у тебя после молитвы не будет спокойна и сердце станет мутиться, выкинь из
мыслей того человека, старайся не видеть его и больше Богу молись — избавил бы тебя от
мыслей мятежных, устроил бы судьбу твою, как святой его воле угодно.