Неточные совпадения
«Это не бабушка!» — с замиранием сердца, глядя на нее, думал он. Она казалась ему одною из тех женских личностей, которые внезапно из круга семьи выходили героинями в великие минуты, когда падали вокруг тяжкие удары судьбы и когда нужны были
людям не грубые силы
мышц, не гордость крепких умов, а силы души — нести великую скорбь, страдать, терпеть и не падать!
С тайным, захватывающим дыхание ужасом счастья видел он, что работа чистого гения не рушится от пожара страстей, а только останавливается, и когда минует пожар, она идет вперед, медленно и туго, но все идет — и что в душе
человека, независимо от художественного, таится другое творчество, присутствует другая живая жажда, кроме животной, другая сила, кроме силы
мышц.
Не говоря уже о том, что по лицу этому видно было, какие возможности духовной жизни были погублены в этом
человеке, — по тонким костям рук и скованных ног и по сильным
мышцам всех пропорциональных членов видно было, какое это было прекрасное, сильное, ловкое человеческое животное, как животное, в своем роде гораздо более совершенное, чем тот буланый жеребец, зa порчу которого так сердился брандмайор.
То, что мягкие
люди называют его жесткостью — были упругие
мышцы бойца; нахмуренное чело показывало только сильную работу мысли; в гневе он напоминал сердящегося Лютера или Кромвеля, смеющегося над Крупионом.
Несколько
человек каждого поколения оставались, вопреки событиям, упорными хранителями идеи; эти-то левиты, а может, астеки, несут несправедливую казнь за монополь исключительного развития, за мозговое превосходство сытых каст, каст досужих, имевших время работать не одними
мышцами.
Нас сослали. Сношения с нами были опасны. Черные годы нужды наступили для него; в семилетней борьбе с добыванием скудных средств, в оскорбительных столкновениях с
людьми грубыми и черствыми, вдали от друзей, без возможности перекликнуться с ними, здоровые
мышцы его износились.
Вглядитесь в лица, в осанки и в движения этих
людей: в каждой морщине этого загорелого, скуластого лица, в каждой
мышце, в ширине этих плеч, в толщине этих ног, обутых в громадные сапоги, в каждом движении, спокойном, твердом, неторопливом, видны эти главные черты, составляющие силу русского, — простоты и упрямства.
Мышцы ног, рук и плеч были так полны и бочковаты, как бывают только у молодого
человека.
Действительно, странные вещи приходят в голову
человеку, когда у него нет выхода, когда жажда деятельности бродит болезненным началом в мозгу, в сердце и надобно сидеть сложа руки… а
мышцы так здоровы, а крови в жилах такая бездна…
Стоял я в таком виде: ноги окостенели, и настолько, что я смутно тут же, во дворе, мысленно перелистывал страницы учебников, тупо стараясь припомнить, существует ли действительно, или мне это померещилось во вчерашнем сне в деревне Грабиловке, болезнь, при которой у
человека окостеневают
мышцы?
…Он опять орет, и я не могу больше писать. Как ужасно, когда
человек воет. Я слышал много страшных звуков, но этот всех страшнее, всех ужаснее. Он не похож ни на что другое, этот голос зверя, проходящий через гортань
человека. Что-то свирепое и трусливое; свободное и жалкое до подлости. Рот кривится на сторону,
мышцы лица напрягаются, как веревки, зубы по-собачьи оскаливаются, и из темного отверстия рта идет этот отвратительный, ревущий, свистящий, хохочущий, воющий звук…
Вероятно, были в его голове другие мысли — об обычном, о житейском, о прошлом, привычные старые мысли
человека, у которого давно закостенели
мышцы и мозг; вероятно, думал он о рабочих и о том печальном и страшном дне, — но все эти размышления, тусклые и неглубокие, проходили быстро и исчезали из сознания мгновенно, как легкая зыбь на реке, поднятая пробежавшим ветром.
И вот жизнь говорит: «Ты, крепкий
человек с сильными
мышцами, зорким глазом и чутким ухом, выносливый, сам от себя во всем зависящий, — ты мне не нужен и обречен на уничтожение…»
Человек закричал бы от боли, если бы, не работая, почувствовал в
мышцах ту боль, которую он, не замечая ее, испытывает при работе. Точно так же и
человек, не работающий духовную работу над своим внутренним миром, испытывает мучительную боль от тех невзгод, которые, не замечая их, переносит
человек, полагающий главное дело жизни в усилии для освобождения себя от грехов, соблазнов и суеверий, то есть в нравственном совершенствовании.
— То-то!.. Мы не муравьи, не черви, не сосны и ели! Мы —
люди! — все распалялся Аршаулов, и щеки его начинали пылать сквозь бурую кожу, натянутую на
мышцах, изъеденных болезнью. — Мы
люди, господа! А потому имеем священное право — руководиться нашим разумом, негодовать и радоваться, класть душу свою за то, во что мы верим, и ратовать против всякой пакости и скверны…
Было холодно,
люди стыли в окопах, от неподвижного стояния опухали ноги и атрофировались ножные
мышцы, выходя из окопов, солдаты шатались и шли, как пьяные.
Борька с издевательской насмешкой доказывал, что из культурных способов отвлечения
людей от серьезных умственных запросов два самые верные и незаметные — футбол и шахматы. Футбол — для
людей со слабою умственностью: вся кровь уходит в ножные
мышцы, и для мозга ничего не остается. Шахматы — для
людей помозговитее. Вот, поглядите кругом, не было бы шахмат, — один бы книжку читал или газету, другой, кто умом устал, — гулял бы, занимался бы здоровым спортом.
