Неточные совпадения
«Ну-ка, пустить одних детей, чтоб они сами приобрели, сделали посуду, подоили молоко и т. д. Стали бы они шалить? Они бы с голоду померли. Ну-ка, пустите нас с нашими страстями,
мыслями, без понятия о едином Боге и
Творце! Или без понятия того, что есть добро, без объяснения зла нравственного».
— Совершенно правильно, — отвечал он и, желая смутить, запугать ее, говорил тоном философа, привыкшего
мыслить безжалостно. — Гуманизм и борьба — понятия взаимно исключающие друг друга. Вполне правильное представление о классовой борьбе имели только Разин и Пугачев,
творцы «безжалостного и беспощадного русского бунта». Из наших интеллигентов только один Нечаев понимал, чего требует революция от человека.
Он не какой-нибудь мелкий исполнитель чужой, готовой
мысли; он сам
творец и сам исполнитель своих идей.
Белинский стегал их беспощадно, терзая мелкое самолюбие чопорных, ограниченных
творцов эклог, любителей образования, благотворительности и нежности; он отдавал на посмеяние их дорогие, задушевные
мысли, их поэтические мечтания, цветущие под сединами, их наивность, прикрытую аннинской лентой.
И это особенно относится к теологической
мысли о Боге-Отце, о Боге как
Творце мира.
Это и означало, что
мысль о Боге-Отце,
Творце мира, мне представлялась наиболее зараженной и искаженной космоморфизмом и социоморфизмом.
Но для
творцов культуры, для людей
мысли и духа положение стало трагический и непереносимым.
Мысль о человеке, как о
творце, была потом развита в моей книге «О назначении человека.
Основная тема русской
мысли начала XX в. есть тема о божественном космосе и о космическом преображении, об энергиях
Творца в творениях; тема о божественном в человеке, о творческом призвании человека и смысле культуры; тема эсхатологическая, тема философии истории.
Блажен, кто прост и чист душою,
Чей дух молитве не закрыт,
Кто вместе с юною землею
Творца миров благодарит,
Но
мыслью, вечно восходящей,
Не в жизни ищет идеал,
И кто души своей любящей
Упорно к ней не приковал!
Например, такая
мысль: хотя свобода есть драгоценнейший дар
творца, но она может легко перейти в анархию, ежели не обставлена в настоящем уплатой оброков, а в будущем — взносом выкупных платежей.
И если б страшное мгновенье
Все
мысли не убило в нем,
Судиться стал бы он с
творцомИ проклинал бы провиденье!..
Подлая
мысль изменила мне, тому, кто так верил в нее и ее любил. Она не стала хуже: та же светлая, острая, упругая, как рапира, но рукоять ее уже не в моей руке. И меня, ее
творца, ее господина, она убивает с тем же тупым равнодушием, как я убивал ею других.
Восток, как это известно, является частью преобладания начал эмоциональных, чувственных над началами интеллекта, разума: он предпочитает исследованию — умозрение, научной гипотезе — метафизический догмат. Европеец — вождь и хозяин своей
мысли; человек Востока — раб и слуга своей фантазии. Этот древний человек был
творцом большинства религий, основоположником наиболее мрачной метафизики; он чувствует, но не изучает, и его способность объединять свой опыт в научные формы — сравнительно ничтожна.
Человек сотворен для того, чтобы
мыслить; в этом всё его достоинство и вся его заслуга. Обязанность человека только в том, чтобы
мыслить правильно. Порядок же
мысли в том, чтобы начинать с себя, своего
творца и своей цели. А между тем о чем думают мирские люди? Никак не об этом, а только о том, как повеселиться, как разбогатеть, как прославиться, как сделаться королем, не думая о том, что такое значит быть королем и что значит быть человеком.
Это совершенно своеобразное отношение между Абсолютным и относительным может быть определено как самосознание тварности, выражающее собой онтологическое отношение твари к
Творцу [К этой
мысли приближался Шлейермахер в своем определении религии как «schlechlhinniges Abhängigkeilsgefühl» — чувство (онтологической) зависимости как таковое.].
Хотя Он нигде, но все чрез Него, а в Нем, как не существующем, ничто (ως μη δντι μηδέν) из всего, и напротив, все в Нем, как везде сущем; с другой стороны, чрез Него все, потому что Он сам нигде и наполняет все как всюду сущий» (S. Maximi Scholia in 1. de d. п., col. 204–205).], αΰτΟ δε ουδέν (и именно ουδέν, а не μηδέν), как изъятое из всего сущего (ως πάντων ύπερουσίως έξηρημένων), ибо оно выше всякого качества, движения, жизни, воображения, представления, имени, слов, разума, размышления, сущности, состояния, положения, единения, границы, безграничности и всего существующего» (ib.) [Св. Максим комментирует эту
мысль так: «Он сам есть виновник и ничто (μηδέν), ибо все, как последствие, вытекает из Него, согласно причинам как бытия, так и небытия; ведь само ничто есть лишение (στέρησις), ибо оно имеет бытие чрез то, что оно есть ничто из существующего; а не сущий (μη ων) существует чрез бытие и сверхбытие (ΰπερεΐναι), будучи всем, как
Творец, и ничто, как превышающий все (ΰπερβεβηκώς), а еще более будучи трансцендентным и сверхбытийным» (ιϊπεραναβεβηκώς και ύπερουσίως ων) (S.
Действительно, если устранить из
мысли и чувства ничто как основу твари, то различие между Абсолютным и миром,
Творцом и творением, улетучивается, мир сам по себе представляется абсолютным или, что то же, абсолютность приписывается бытию, которое в действительности соотносительно небытию, а потому и вообще относительно.
Всегда инициаторы и
творцы новой
мысли и новой жизни были преследуемы, угнетаемы и нередко казнимы.
Тварь не может отпасть от
Творца, не может найти силы для этого и не может породить самой
мысли об этом.
В плане вторичном, где есть
Творец и тварность, Бог и человек, несотворенную свободу можно
мыслить вне Бога.
Мысль об Эмме снова появилась в его уме и снова отуманила его. Он понял, впрочем, что каким-то чудом избег опасности, и благоговейно опустился на колени, забывшись на несколько минут в теплой благодарственной молитве Всеблагому
Творцу.
Мысль об Эмме снова появилась в его уме и снова отуманила его. Он понял, впрочем, что каким-то чудом избежал опасности, и благоговейно опустился на колени, забывшись на несколько минут в теплой благодарственной молитве Всеблагому
Творцу.