Неточные совпадения
И вдруг предстал в его
мыслях, как живой, его ни с кем не сравненный, чудесный воспитатель, никем не заменимый Александр Петрович, — и в три ручья
потекли вдруг слезы из глаз его.
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы
потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение.
Мысль о службе сливалась во мне с
мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.
У него шевельнулась странная
мысль. Она смотрела на него с спокойной гордостью и твердо ждала; а ему хотелось бы в эту минуту не гордости и твердости, а слез, страсти, охмеляющего счастья, хоть на одну минуту, а потом уже пусть
потекла бы жизнь невозмутимого покоя!
Удивлялся я тому и прежде, и не в ее пользу, а тут как-то особенно сообразил — и все странные
мысли, одна за другой,
текли в голову.
Собственно, мебель ничего не стоила: ну, ковры, картины, зеркала еще туда-сюда; а вот в стеклянном шкафике красовались японский фарфор и китайский сервиз — это совсем другое дело, и у Хины
потекли слюнки от одной
мысли, что все эти безделушки можно будет приобрести за бесценок.
Я эту самую
мысль прокурору в опросе моем не то что ясно сказал, а, напротив, как будто намеком подвел-с, точно как бы сам не понимаючи, и точно как бы это они сами выдумали, а не я им подсказал-с, — так у господина прокурора от этого самого намека моего даже слюнки потекли-с…
Отложили
мысль об отъезде, попринудили себя, и веселая чурасовская жизнь
потекла по-прежнему.
Странное дело! эта
мысль подсказывала ей совсем не те слова, которые она произносила: она подсказывала:"Да куда ж я, черт побери, денусь, коли имение-то все раздам! все жила, жила да командовала, а теперь, на-тко, на старости-то лет да под команду к детям идти!"И вследствие этого тайного рассуждения слезы
текли еще обильнее, а материнское горе казалось еще горчее и безысходнее.
С неумолимой, упорной настойчивостью память выдвигала перед глазами матери сцену истязания Рыбина, образ его гасил в ее голове все
мысли, боль и обида за человека заслоняли все чувства, она уже не могла думать о чемодане и ни о чем более. Из глаз ее безудержно
текли слезы, а лицо было угрюмо и голос не вздрагивал, когда она говорила хозяину избы...
Как ни подкреплял себя молодой рыбак
мыслью, что поступком своим освободил старика отца от неправого дела, освободил его от греха тяжкого, как ни тверда была в нем вера в провидение, со всем тем он не в силах удержать слез, которые сами собою
текут по молодым щекам его…
— Ладно! Я возьму… — сказал он наконец и тотчас вышел вон из комнаты. Решение взять у дяди деньги было неприятно ему; оно унижало его в своих глазах. Зачем ему сто рублей? Что можно сделать с ними? И он подумал, что, если б дядя предложил ему тысячу рублей, — он сразу перестроил бы свою беспокойную, тёмную жизнь на жизнь чистую, которая
текла бы вдали от людей, в покойном одиночестве… А что, если спросить у дяди, сколько досталось на его долю денег старого тряпичника? Но эта
мысль показалась ему противной…
Жизнь его
текла с быстротой речной волны, каждый день приносил новые ощущения, порождая новые
мысли.
Каждую минуту я должен иметь ловкость выхватывать из этого громадного материала самое важное и нужное и так же быстро, как
течет моя речь, облекать свою
мысль в такую форму, которая была бы доступна разумению гидры и возбуждала бы ее внимание, причем надо зорко следить, чтобы
мысли передавались не по мере их накопления, а в известном порядке, необходимом для правильной компоновки картины, какую я хочу нарисовать.
Труднее было ему удалить от себя другое, милое воспоминание: часто думал он о графини D., воображал ее справедливое негодование, слезы и уныние…. но иногда
мысль ужасная стесняла его грудь: рассеяние большого света, новая связь, другой счастливец — он содрогался; ревность начинала бурлить в африканской его крови, и горячие слёзы готовы были
течь по его черному лицу.
Но брат, должно быть, не слышал его слов, оглушённый своими
мыслями; он вдруг тряхнул угловатым телом, точно просыпаясь; ряса
потекла с него чёрными струйками, кривя губы, он заговорил очень внятно и тоже как будто сердясь...
Вечно вкруг
текут созвездья,
Вечно светом мрак сменен:
Нарушенье и возмездье
Есть движения закон.
Чрез всемирное явленье
Бог проводит
мысль одну
И, как символ возрожденья,
За зимой ведет весну!
— Идти пора тебе, — дважды напоминала ему жена, он не отвечал ей, нанизывал слово за словом на стержень своей
мысли, и — вдруг она, неуловимо для меня,
потекла по новому пути.
Всеобщее,
мысль, идея — начало, из которого
текут все частности, единственная нить Ариадны, — теряется у специалистов, упущена из вида за подробностями; они видят страшную опасность: факты, явления, видоизменения, случаи давят со всех сторон; они чувствуют природный человеку ужас заблудиться в многоразличии всякой всячины, ничем не сшитой; они так положительны, что не могут утешаться, как дилетанты, каким-нибудь общим местом, и в отчаянии, теряя единую, великую цель науки, ставят границей стремления Orientierung [ориентацию (нем.).].
И в то же время в его голове
текли медленные равнодушные
мысли, сцепляясь воспоминаниями образов, запахов и звуков и пропадая навеки в той черной бездне, которая была впереди и позади теперешнего мига.
Спокойно и плавно
текут мои
мысли, необычно это для меня и неожиданно. Осторожно разглядываю себя, тихонько обыскиваю сердце — хочу найти в нём тревоги и спорные недоумения. Улыбаюсь в безгласной темноте и боюсь пошевелиться, чтобы не расплескать незнакомую радость, коей сердце по края полно. Верю и не верю этой удивительной полноте души, неожиданной находке для меня.
Утро провел я, любуясь рекою, и до обеда не сходил с места. Любуюсь и не налюбуюсь! Меня занимала
мысль все одна: что, если бы эта река да у нас в Хороле? Сколько бы добра из нее можно сделать? Мельницы чудесные, винокурни преотменные! А здесь она впусте
течет.
Но между них он отличал одну:
В ней было всё, что увлекает душу,
Волнует
мысли и мешает сну.
Но я, друзья, покой ваш не нарушу
И на портрет накину пелену.
Ее любил мой Саша той любовью,
Которая по жилам с юной кровью
Течет огнем, клокочет и кипит.
Боролись в нем желание и стыд;
Он долго думал, как в любви открыться, —
Но надобно ж на что-нибудь решиться.
Какое одушевление придают они природе, только что просыпающейся к жизни после жестокой, продолжительной зимы, когда почти нет еще ни зеленой травы, ни листьев, когда вид голых деревьев и увядшей прошлогодней осенней растительности был бы очень печален, если б благодатное тепло и
мысль, что скоро все зазеленеет, зацветет, что жизненные соки уже
текут из корней вверх по стволам и ветвям древесным, что ростки молодых трав и растений уже пробиваются из согретой влажной земли, — не успокоивала, не веселила сердца человеческого.
Отовсюду
текли доказательства очевидные, не подлежащие сомнению моей основной
мысли.
Хорошими же людьми, по его мнению, называются те, которые умеют скрывать свои дела и
мысли, но если такого человека обнять, приласкать и выспросить хорошенько, то из него
потечет, как гной из проколотой раны, всякая неправда, мерзость и ложь.
И
мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно
потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.
— Сама тех же
мыслей держусь, — молвила Дуня. — Что красота! С лица ведь не воду пить. Богатства, слава Богу, и своего за глаза будет; да и что богатство? Сама не видела, а люди говорят, что через золото слезы
текут… Но как человека-то узнать — добрый ли он, любит ли правду? Женихи-то ведь, слышь, лукавы живут — тихим, кротким, рассудливым всякий покажется, а после венца станет иным. Вот что мне боязно…
— Слава богу, — проговорил раненый, не чувствуя, как слезы
текли по его щекам.
Мысль о брате мелькнула на мгновение в его голове. — «Дай бог ему такое же счастье», — подумал он».
Но, впрочем, его вы скоро самолично увидите, так как господин майор, тяжело двигая правою ногой, быстро собирается
течь в оный ваш всепоглощающий Петербург, а причину своей поездки от меня скрывает, говоря, что я ее не одобрю, а он не желает разбиваться в своих
мыслях, ибо делает то, что вздумал единственно лишь именно ввиду обстоятельств и побуждаемый к тому полученным им первым предостережением.
Жара стояла нестерпимая, солнце пекло вовсю… К тому же десятилетний Юрик был тяжелым, крупным мальчиком, и нести его было нелегко. По лицу бедного Фридриха Адольфовича
текли ручьи пота и глаза его выражали мучительную усталость. Бедный толстяк еле-еле передвигал ноги под чрезмерной тяжестью своей ноши. Но он не думал о себе. Все его
мысли сосредоточились на несчастном ребенке. Он совсем позабыл о том, как много неприятностей и горя причинил ему этот ребенок за короткое время его пребывания на хуторе.
Наступила лагерная жизнь…
Потекли дни, очень похожие друг на друга. Во все эти дни Рябович чувствовал,
мыслил и держал себя, как влюбленный. Каждое утро, когда денщик подавал ему умываться, он, обливая голову холодной водой, всякий раз вспоминал, что в его жизни есть что-то хорошее и теплое.
Тихие слезы долго
текли по щекам Антонины Сергеевны и уже успели засохнуть на ее впалых щеках. Она продолжала лежать неподвижно, в полузабытьи, полном жалости к себе, а под конец и к мужу своему. Взрыв стыда и негодующей гадливости после ее визита к мужу сестры стих под роем холодящих
мыслей, после того, как она дописала свое прощание с тем, что было, и, разбитая, прилегла на кровать.
Он опять уже курил, положив оба локтя на стол, и его речь
текла быстро, слова как бы догоняли
мысль, и мимика лица беспрестанно менялась.
Воспоминания всего пережитого в первый раз посетили его. До сей поры жизнь его
текла безмятежною струею: не задумывался он над своим положением в княжеском доме, считая себя дальним родственником своего благодетеля, сиротою, лишившимся еще в колыбели отца и матери; для
мыслей о будущем также не было места в юной голове, — юноши живут настоящим, а это настоящее было для него светло и радостно, вполне, впрочем, лишь до последнего года.
А
мысли все возвращаются к Антверпену. По-видимому, этот город похож на наш Петроград, большой и красивый, и много в нем воды, которая теперь отражает пожары и
течет кровью среди ночного мрака. И небо в огне. Боже ты мой, боже ты мой, что делается на свете!
А тут произошло со мной превращение, удивительное, как в сказке: словно открылись у меня тысячи глаз и ушей и
потекли такие длинные
мысли в голове, что всякое движение стало невозможным: надо было сидеть либо стоять, но никак не идти.