Неточные совпадения
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над
мужем потому только, что тот не находится, что
отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается в разные платья в продолжение пьесы.
— А на что мне тебя… гунявого? [Гуня́вый — гнусавый, в другом значении — плешивый, неуклюжий.] —
отвечала Аленка, с наглостью смотря ему в глаза, — у меня свой
муж хорош.
— Ежели ты имеешь
мужа и можешь доказать, что он здешний градоначальник, то признаем! — мужественно
отвечал помощник градоначальника.
— Если ты имеешь
мужа и можешь доказать, что он здешний градоначальник, то признаю! — твердо
отвечал мужественный помощник градоначальника. Казенных дел стряпчий трясся всем телом и трясением этим как бы подтверждал мужество своего сослуживца.
На второй месяц
муж бросил ее и на восторженные ее уверения в нежности
отвечал только насмешкой и даже враждебностью, которую люди, знавшие и доброе сердце графа и не видевшие никаких недостатков в восторженной Лидии, никак не могли объяснить себе.
— Я не для
мужа, а для себя не хочу. Не говорите этого! —
отвечал взволнованный голос Анны.
Она вспомнила, как она рассказала почти признание, которое ей сделал в Петербурге молодой подчиненный ее
мужа, и как Алексей Александрович
ответил, что, живя в свете, всякая женщина может подвергнуться этому, но что он доверяется вполне ее такту и никогда не позволит себе унизить ее и себя до ревности.
— Красивее. Я тоже венчалась вечером, —
отвечала Корсунская и вздохнула, вспомнив о том, как мила она была в этот день, как смешно был влюблен ее
муж и как теперь всё другое.
— Да, — еще более краснея,
отвечала она Весловскому, встала и подошла к
мужу.
— Ничего, папа, —
отвечала Долли, понимая, что речь идет о
муже. — Всё ездит, я его почти не вижу, — не могла она не прибавить с насмешливою улыбкой.
Воспоминание о вас для вашего сына может повести к вопросам с его стороны, на которые нельзя
отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому прошу понять отказ вашего
мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
— Но я повторяю: это совершившийся факт. Потом ты имела, скажем, несчастие полюбить не своего
мужа. Это несчастие; но это тоже совершившийся факт. И
муж твой признал и простил это. — Он останавливался после каждой фразы, ожидая ее возражения, но она ничего не
отвечала. — Это так. Теперь вопрос в том: можешь ли ты продолжать жить с своим
мужем? Желаешь ли ты этого? Желает ли он этого?
Кити была в особенности рада случаю побыть с глазу на глаз с
мужем, потому что она заметила, как тень огорчения пробежала на его так живо всё отражающем лице в ту минуту, как он вошел на террасу и спросил, о чем говорили, и ему не
ответили.
Анна, не
отвечая мужу, подняла бинокль и смотрела на то место, где упал Вронский; но было так далеко, и там столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотела итти; но в это время подскакал офицер и что-то докладывал Государю. Анна высунулась вперед, слушая.
На выходе из беседки Алексей Александрович, так же как всегда, говорил со встречавшимися, и Анна должна была, как и всегда,
отвечать и говорить; но она была сама не своя и как во сне шла под-руку с
мужем.
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне
отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого
мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее
муж, а что Казбич — разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог
отвечать против этого?.. Но в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.
Мой
муж долго ходил по комнате; я не знаю, что он мне говорил, не помню, что я ему
отвечала… верно, я ему сказала, что я тебя люблю…
Если же между ими и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходило втайне, так что не было подаваемо никакого вида, что происходило; сохранялось все достоинство, и самый
муж так был приготовлен, что если и видел другое-третье или слышал о нем, то
отвечал коротко и благоразумно пословицею: «Кому какое дело, что кума с кумом сидела».
— О будущем
муже вашей дочери я и не могу быть другого мнения, — твердо и с жаром
отвечал Разумихин, — и не из одной пошлой вежливости это говорю, а потому… потому… ну хоть по тому одному, что Авдотья Романовна сама, добровольно, удостоила выбрать этого человека.
— Почему не телеграфировал? Так делают только ревнивые
мужья в водевилях. Ты вел себя эти месяца так, точно мы развелись, на письма не
отвечал — как это понять? Такое безумное время, я — одна…
— Нет, иногда захожу, — неохотно
ответил Стратонов. — Но, знаете, скучновато. И — между нами — «блажен
муж, иже не иде на совет нечестивых», это так! Но дальше я не согласен. Или вы стоите на пути грешных, в целях преградить им путь, или — вы идете в ногу с ними. Вот-с. Прейс — умница, — продолжал он, наморщив нос, — умница и очень знающий человек, но стадо, пасомое им, — это все разговорщики, пустой народ.
Утомленная муками родов, Вера Петровна не
ответила.
Муж на минуту задумался, устремив голубиные глаза свои в окно, в небеса, где облака, изорванные ветром, напоминали и ледоход на реке, и мохнатые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым пальцем...
Ольга засмеялась, проворно оставила свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его шею руками, несколько минут поглядела лучистыми глазами прямо ему в глаза, потом задумалась, положив голову на плечо
мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке
ответил на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
Он клял себя, что не
отвечал целым океаном любви на отданную ему одному жизнь, что не окружил ее оградой нежности отца, брата,
мужа, дал дохнуть на нее не только ветру, но и смерти.
— Если вы меня не хотите видеть, то увидите удивительную актрису, —
отвечая на смысл его слов, сказала Mariette. — Не правда ли, как она хороша была в последней сцене? — обратилась она к
мужу.
Зося
отвечала на письма
мужа коротенькими записочками.
— Я не говорю: сейчас, завтра… — продолжал он тем же шепотом. — Но я всегда скажу тебе только то, что Привалов любил тебя раньше и любит теперь… Может быть, из-за тебя он и наделал много лишних глупостей! В другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть и уважать второго
мужа… Деточка, ничего не
отвечай мне сейчас, а только скажи, что подумаешь, о чем я тебе говорил сейчас. Если хочешь, я буду тебя просить на коленях…
Антонида Ивановна ничего не
ответила мужу, а только медленно посмотрела своим теплым и влажным взглядом на Привалова, точно хотела сказать этим взглядом: «Что же вы не предлагаете мне руки? Ведь вы видите, что я стою одна…» Привалов предложил руку, и Антонида Ивановна слегка оперлась на нее своей затянутой выше локтя в белую лайковую перчатку рукой.
Но удэгейка
отвечала, что
муж ее тоже не понимает счета в деньгах, и продолжала заливаться слезами.
Переписка продолжалась еще три — четыре месяца, — деятельно со стороны Кирсановых, небрежно и скудно со стороны их корреспондента. Потом он и вовсе перестал
отвечать на их письма; по всему видно было, что он только хотел передать Вере Павловне и ее
мужу те мысли Лопухова, из которых составилось такое длинное первое письмо его, а исполнив эту обязанность, почел дальнейшую переписку излишнею. Оставшись раза два — три без ответа, Кирсановы поняли это и перестали писать.
— Милое дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: — ваша мать очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как говорить с вами, прошу вас, расскажите, как и зачем вы были вчера в театре? Я уже знаю все это от
мужа, но из вашего рассказа я узнаю ваш характер. Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с вами можно говорить, вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари; на это Верочка
отвечала рассказом о предложении кататься.
«Скажите, правду ли
муж говорит? — сказала она, обращаясь к грозному Сильвио, — правда ли, что вы оба шутите?» — «Он всегда шутит, графиня, —
отвечал ей Сильвио; — однажды дал он мне шутя пощечину, шутя прострелил мне вот эту фуражку, шутя дал сейчас по мне промах; теперь и мне пришла охота пошутить…» С этим словом он хотел в меня прицелиться… при ней!
Вечером я пришел к ним, — ни слова о портрете. Если б
муж был умнее, он должен бы был догадаться о том, что было; но он не был умнее. Я взглядом поблагодарил ее, она улыбкой
отвечала мне.
Разумеется, ей было известно, что
муж по уши запутался в долгах, но она и в подозрении не имела, что и ей придется
отвечать за эти долги.
— Срамник ты! — сказала она, когда они воротились в свой угол. И Павел понял, что с этой минуты согласной их жизни наступил бесповоротный конец. Целые дни молча проводила Мавруша в каморке, и не только не садилась около
мужа во время его работы, но на все его вопросы
отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем все это кончится. Попытался было он попросить «барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
— Ах, как весело! —
ответила она, ласкаясь к
мужу, — спасибо! я ведь тебе всем этим обязана! Теперь я буду целую неделю отдыхать и поститься, а со второй недели и опять можно будет… Я некоторых офицеров к нам пригласила… ведь ты позволишь?!
— Я выпустила его, — сказала она, испугавшись и дико осматривая стены. — Что я стану теперь
отвечать мужу? Я пропала. Мне живой теперь остается зарыться в могилу! — и, зарыдав, почти упала она на пень, на котором сидел колодник. — Но я спасла душу, — сказала она тихо. — Я сделала богоугодное дело. Но
муж мой… Я в первый раз обманула его. О, как страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду. Кто-то идет! Это он!
муж! — вскрикнула она отчаянно и без чувств упала на землю.
— Ну, это уж дело
мужа, а не каше, —
ответил старик.
— Нельзя тебе знать! —
ответила она угрюмо, но все-таки рассказала кратко: был у этой женщины
муж, чиновник Воронов, захотелось ему получить другой, высокий чин, он и продал жену начальнику своему, а тот ее увез куда-то, и два года она дома не жила. А когда воротилась — дети ее, мальчик и девочка, померли уже,
муж — проиграл казенные деньги и сидел в тюрьме. И вот с горя женщина начала пить, гулять, буянить. Каждый праздник к вечеру ее забирает полиция…
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет
мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник
ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
На вопрос, как им живется, поселенец и его сожительница обыкновенно
отвечают: «Хорошо живем». А некоторые каторжные женщины говорили мне, что дома в России от
мужей своих они терпели только озорства, побои да попреки куском хлеба, а здесь, на каторге, они впервые увидели свет. «Слава богу, живу теперь с хорошим человеком, он меня жалеет». Ссыльные жалеют своих сожительниц и дорожат ими.
На вопрос, сколько ее сожителю лет, баба, глядя вяло и лениво в сторону,
отвечает обыкновенно: «А чёрт его знает!» Пока сожитель на работе или играет где-нибудь в карты, сожительница валяется в постели, праздная, голодная; если кто-нибудь из соседей войдет в избу, то она нехотя приподнимется и расскажет, зевая, что она «за
мужа пришла», невинно пострадала: «Его, чёрта, хлопцы убили, а меня в каторгу».
Я вспомнила: много у
мужа родных,
Пишу —
отвечать умоляю.
Выходя замуж, она заранее обещает не давать денег
мужу, говоря: «Что ж я буду тогда без капиталу? я ничего не буду значить», — на что родитель
отвечает многозначительным «обнакновенно»!..
— Знаете ли, — шепнула она Варваре Павловне, — я хочу попытаться помирить вас с вашим
мужем; не
отвечаю за успех, но попытаюсь. Он меня, вы знаете, очень уважает.
— Что же я, братец Яков Родивоныч… — прошептала Феня со слезами на глазах. — Один мой грех и тот на виду, а там уж как батюшка рассудит…
Муж за меня
ответит, Акинфий Назарыч. Жаль мне матушку до смерти…
Убьет жену Кожин — сам и
ответит, а пока жена в живности — никого это не касаемо, потому
муж, хоша и сводный.
— Пустое это дело, Петр Елисеич! — с загадочною улыбкой
ответил солдат. — И разговору-то не стоит… Закон один: жена завсегда подвержена
мужу вполне… Какой тут разговор?.. Я ведь не тащу за ворот сейчас… Тоже имею понятие, что вам без куфарки невозможно. А только этого добра достаточно, куфарок: подыщете себе другую, а я Домну поворочу уж к себе.
— Обнес ты меня напраслиной, милостивец, — кротко
ответил смиренный Кирилл. — Действительно, возымел желание посетить богоспасаемые веси, премногими
мужи и жены изобилующие… Вот сестра Таисья на перепутье задержала, разговора некоего для.
Отвечу коротко на некоторые ваши вопросы… [Н. Д. Пущина была в это время в Москве по делам имения; писала
мужу 11 марта: «Мой сердечный Жанушка, милый
муж мой — крепко, со всею нежностию любви моей к тебе, обнимаю тебя и целую…» (ЦГИА, ф. 1705, № 6).]