Неточные совпадения
— Вскоре после венца он и начал уговаривать меня: «Если хозяин попросит, не отказывай ему, я не
обижусь, а жизни нашей польза будет», — рассказывала Таисья, не жалуясь, но как бы издеваясь. — А они — оба приставали — и хозяин и зять его. Ну, что же? — крикнула она, взмахнув головой, и кошачьи глаза ее вспыхнули яростью. — С хозяином я валялась по мужеву приказу, а с зятем его — в отместку
мужу…
Вторая жена была взята в своей же Нагорной стороне; она была уже дочерью каторжанки. Зыков лет на двадцать был старше ее, но она сейчас уже выглядела развалиной, а он все еще был молодцом. Старик почему-то недолюбливал этой второй жены и при каждом удобном случае вспоминал про первую: «Это еще при Марфе Тимофеевне было», или «Покойница Марфа Тимофеевна была большая охотница до заказных блинов». В первое время вторая жена, Устинья Марковна, очень
обижалась этими воспоминаниями и раз отрезала
мужу...
С
мужем она обращалась так, как будто была старше и знала себя умнее его. Алексей не
обижался на это, называл её тётей и лишь изредка, с лёгкой досадой, говорил...
«Да неужто он и в самом деле такой? — подумал он в настоящей уже злобе, — неужто тут нет никакой штуки в том, что он меня пригласил? Неужто и в самом деле на благородство мое рассчитывает? — продолжал он, почти
обидевшись последним предположением. — Что это, шут, дурак или „вечный
муж“? Да невозможно же, наконец!..»
Муж Марины. Иди, говорю. Выпьешь стаканчик. Петрунькю-шельмеца проздравишь. Хозяева
обижаются, а мы во все дела поспеем. (
Муж Марины обнимает ее и, шатаясь, с ней вместе уходит.)
А узнал об этом прежде всех я, но только тоже уж слишком поздно, — когда вся моя военная карьера через эту гадость была испорчена, благодаря глупости моих товарищей. Господа же офицеры наши еще и
обиделись моим поступком, нашли, что я будто поступил нечестно, — выдал, изволите видеть, тайну дамы ее
мужу… Вот ведь какая глупость! Однако, потребовали, чтобы я из полка вышел. Нечего было делать — я вышел. Но при проезде через город жид мне все и открыл.
Матрёна
обижалась, но чувствовала, что
муж её прав. В пьяном виде он и весёлый и ласковый, — другие были плодом её фантазии, — и до женитьбы он был весельчак, занятный и добрый…
Такую перемену в обоих я объяснял себе тем, что они
обиделись на дядю. Рассеянный дядя путал их имена, до самого отъезда не научился различать, кто из них учитель, а кто
муж Татьяны Ивановны, самое Татьяну Ивановну величал то Настасьей, то Пелагеей, то Евдокией. Умиляясь и восторгаясь нами, он смеялся и держал себя словно с малыми ребятами… Всё это, конечно, могло оскорблять молодых людей. Но дело было не в обиде, а, как теперь я понимаю, в более тонких чувствах.
Таким образом с Висленевым здесь на первом же шагу повторилось то же самое, чем он так
обижался в Петербурге, где люди легкомысленно затеряли его собственное имя и усвоили ему название «Алинкина
мужа».