Неточные совпадения
Покойного Одинцова она едва выносила (она вышла за него по расчету, хотя она, вероятно, не согласилась бы сделаться его женой, если б она не считала его за доброго человека) и получила тайное отвращение ко всем
мужчинам, которых представляла себе не иначе как неопрятными, тяжелыми и вялыми, бессильно докучливыми
существами.
Клим начал смотреть на Нехаеву как на
существо фантастическое. Она заскочила куда-то далеко вперед или отбежала в сторону от действительности и жила в мыслях, которые Дмитрий называл кладбищенскими. В этой девушке было что-то напряженное до отчаяния, минутами казалось, что она способна выпрыгнуть из окна. Особенно удивляло Клима женское безличие, физиологическая неощутимость Нехаевой, она совершенно не возбуждала в нем эмоции
мужчины.
[Сударь, сударь! никогда еще
мужчина не был так жесток, не был таким Бисмарком, как это
существо, которое смотрит на женщину как на что-то никчемное и грязное.
Потому-то над ней и нужен
мужчина, потому-то она и создана
существом подчиненным.
Нехлюдову показалось, что он узнал Маслову, когда она выходила; но потом она затерялась среди большого количества других, и он видел только толпу серых, как бы лишенных человеческого, в особенности женственного свойства
существ с детьми и мешками, которые расстанавливались позади
мужчин.
— Вот оно: «ах, как бы мне хотелось быть
мужчиною!» Я не встречал женщины, у которой бы нельзя было найти эту задушевную тайну. А большею частью нечего и доискиваться ее — она прямо высказывается, даже без всякого вызова, как только женщина чем-нибудь расстроена, — тотчас же слышишь что-нибудь такое: «Бедные мы
существа, женщины!» или: «
мужчина совсем не то, что женщина», или даже и так, прямыми словами: «Ах, зачем я не
мужчина!».
Разумеется, первою моею мыслью по приезде к К. была мысль о женщине, cet etre indicible et mysterieux, [
существе таинственном и неизъяснимом (франц.)] к которому
мужчина фаталистически осужден стремиться. Ты знаешь, что две вещи: l'honneur et le culte de la beaute [честь и культ красоты (франц.)] — всегда были краеугольными камнями моего воспитания. Поэтому ты без труда поймешь, как должно было заботить меня это дело. Но и в этом отношении все, по-видимому, благоприятствует мне.
И в то же время этот «добрый малый» шел рядом с ним кошачьей походкой, слегка прислоняясь к нему, и заглядывал ему в лицо; и шел он в образе молодого женского
существа, от которого так и веяло тем разбирающим и томящим, тихим и жгучим соблазном, каким способны донимать нашего брата — грешного, слабого
мужчину, одни — и то некоторые и то не чистые, а с надлежащей помесью — славянские натуры!
На дрожках рядком, как сидят на козетках, сидели два маленькие
существа одно мужское и женское;
мужчина был в темно-зеленой камлотовой шинели и в большом картузе из шляпного волокнистого плюша, а женщина в масаковом гроденаплевом салопе, с лиловым бархатным воротником, и в чепчике с коричневыми лентами.
— Будешь уверять во всем, как нужда заставит, — сказала невеселым голосом Домна Осиповна. — Мы, женщины, такие несчастные
существа, что нам ничего не позволяют делать, и, если мы хлопочем немножко сами о себе, нас называют прозаичными, бессердечными, а если очень понадеемся на
мужчин, нами тяготятся!
Двое
мужчин и женщина, плечи которой казались сзади в этот момент пригнутыми резким ударом, обменялись вполголоса немногими словами и, не взглянув ни на кого, поспешно ушли. Они больше не казались живыми
существами. Они были убиты на моих глазах выстрелом из чековой книжки. Через дверь самое далекое зеркало повторило движения удаляющихся фигур, и я, бросившись на стул, неудержимо заплакал, как от смертельной обиды, среди волнения потрясенной толпы, спешившей разойтись.
На дрожках рядком, как сидят на козетках, сидели два маленькие
существа: одно мужское и одно женское;
мужчина был в темно-зеленой камлотовой шинели и в большом картузе из шляпного волокнистого плюша, а женщина — в масаковом гроденаплевом салопе с большим бархатным воротником лилового цвета и в чепчике с коричневыми лентами.
Я не понимаю, что у вас,
мужчин, за страсть отнимать у женщин спокойствие души, делая из них, чистых и прекрасных, каких-то гадких
существ, которых вы сами будете после презирать.
Человек высокой культуры, он внешне относился к женщине, как к
существу умственно равному, но в глубине души, как все
мужчины, думал о женщине скептически и с иронией.
Тот приют, где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь, где женщина, эта красавица мира, венец творения, обратилась в какое-то странное, двусмысленное
существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости
мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас
существом.
Надо ли говорить о том, как усердно, безукоризненно, почти вдохновенно работала в этот вечер вся труппа? Все цирковые
существа: женщины и
мужчины, лошади и собаки, униформа и конюхи, клоуны и музыканты — точно старались перещеголять один другого. И надо сказать: после этого представления дела Момино так же внезапно, как они раньше падали, теперь быстро пошли на улучшение.
Без приобретения привычки к самобытному участию в гражданских делах, без приобретения чувств гражданина ребенок мужеского пола, вырастая, делается
существом мужеского пола средних, а потом пожилых лет, но
мужчиною он не становится или по крайней мере не становится
мужчиною благородного характера.
Каждый из нас особенный от всех других людей человек:
мужчина, женщина, старик, мальчик, девочка; и в каждом из нас, особенном человеке, живет во всех одно и то же во всех духовное
существо, так что каждый из нас вместе и Иван, и Наталья, и одно и то же во всех духовное
существо.
Глубокое отъединение, глубокая вражда лежит между
мужчиною и женщиною. В душах — любовь к мучительству и мученичеству, жажда власти и жажда унижения, — все, кроме способности к слиянному общению с жизнью. Душа как будто заклята злым колдуном. Горячо и нежно загораются в ней светлые огоньки любви, но наружу они вырываются лишь темными взрывами исступленной ненависти. Высшее счастье любви — это мучить и терзать любимое
существо.
Глубокая и таинственная серьезность «живой жизни», форма проявления ее в том светлом
существе, которое называется человеком, счастье в его отличии от удовольствия, уплощение и омертвение жизни, когда дело ее берется творить живой мертвец, — все эти стороны художественного жизнепонимания Толстого особенно ярко и наглядно проявляются в отношении его к любви между
мужчиной и женщиной.
«Я не могу выйти за вас замуж, — писала она ему. — Вы бедны, и я бедна. Бедность уже отравила одну половину моей жизни. Не отравить ли мне и другую? Вы
мужчина, а
мужчинам не так понятны все ужасы нищеты, как женщинам. Нищая женщина — самое несчастное
существо…Вы, Артур, напрасно заговорили о замужестве…Вы этим самым вызываете на объяснения, которые не могут пройти бесследно для наших теперешних отношений. Прекратим же эти тяжелые объяснения и будем жить по-прежнему».
Без всяких шуток, все представлявшиеся мне
существа были до такой степени однородны и одновидны, что я никак не мог отличить среди них
мужчин от женщин.
Мужчина, в котором совсем бы отсутствовал женский принцип, был бы отвлеченным
существом, совершенно оторванным от космической стихии.
От всего ее
существа, даже и потрясенного страстью, повеяло на него только женщиной, царством нервов, расшатанных постоянной жаждой наслаждений, все равно каких: любовных или низменно-животных. Психопатия и гистерия выглядывали из всего этого. Не то, так другое, не
мужчина, так морфин или еще какое средство опьянять себя. А там — исступление клинических субъектов.
Имя человека может быть дано лишь
мужчине и женщине, соединенных как одно
существо» [Цитирую по А. Франку.
Образ и подобие Божье все же сохранилось в человеке, и в
мужчине и в женщине, человек остался в корне своем
существом бисексуальным, андрогиническим.
Есть женщины, которые родятся с этой тайной способностью подчинения
мужчин. Была ли эта способность у Фимки, или же тайные встречи и опасность, которым они подвергались от злобы людских толков, делали их связь дорогой им обоим, а следовательно и крепкой. Тайна в любви играет роль связующего цемента двух любящих
существ.
Мужчина на всех ступенях общественной лестницы, далеко, конечно, не к чести их сильного пола, любит в женщине не преданное и любящее
существо, а то, — как ни странно это, — мучительное беспокойство, которое иные из представительниц прекрасного пола, тоже всех ступеней общественной лестницы, умеют возбуждать в них.
— Мне знакомы подобного рода дела! Эти кареты… вся обстановка… Молодой человек, особенно влюбленный, выказал бы себя… сделал бы какую-нибудь неосторожность… Скрытность Рены, ее обдуманное молчание… все это было ей предписано… Очевидно, он все предвидел… Я узнаю ловкую руку, наторевшую в руководстве женщинами, умеющую скрыть концы любовных похождений… Бедная, бедная Рена!
Мужчины — это подлые, низкие, презренные
существа… Ты по своему неведению попала в их страшные когти… Нужно узнать… и я узнаю…
Все молодые
мужчины кажутся ей куклами, попугаями,
существами бездушными.
Женщина —
существо совсем иного порядка, чем
мужчина.
У
мужчины половое влечение требует более безотлагательного удовлетворения, чем у женщины, но у него большая независимость от пола, чем у женщины, он менее половое
существо.
Они думают, эти
мужчины, что нам ничего не нужно, кроме ласки, снисхождения, забот, как о слабом и хрупком
существе! Добрая подачка кажется им верхом благодеяния! Чтобы они ни творили: возвышают ли нас или унижают, хотят ли из нас сделать профессоров и лекарей, или держать нас на кухне, — всегда и во всем сквозит мертвящая субординация!"Не ходи туда, куда я тебя не пускаю", — кричит один."Ступай куда хочешь, коли я тебя пускаю", — кричит другой. И везде я, я, и я!
Встреча с женщиной в полном, быть может, низменном значении этого слова охватывает всего человека, она мчит его, как налетевший ураган, туда, куда хочет, без сознания, без воли и, пожалуй, без цели, так как цель — это сама она, наполняющая все
существо мужчины.
Человек-андрогин — не
мужчина, не дробное, распавшееся
существо, а юноша-дева.
Эти впечатления не прошли бесследно для Александра Васильевича и в другом отношении. Он переживал время возмужания, время окончательного физического развития, он делался
мужчиной, а это именно та пора, когда образ
существа другого пола волнует кровь, мутит воображение. Образ истерзанной кнутом и ножом палача красавицы так запечатлелся в уме молодого Суворова, что красивые формы женского тела если и рисовались в его воображении, то всегда сопровождались воспоминаниями об этой холодящей мозг картине.
Из того, что человек определяется как
мужчина или как женщина, ясно, что пол есть стихия, разлитая во всем
существе человека, а не дифференцированная его функция.
Как не верилось двадцать лет тому назад, чтобы то маленькое
существо, которое жило где-то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же
существо могло быть тем сильным, храбрым
мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
Ей представлялся муж,
мужчина, сильное, преобладающее и непонятно-привлекательное
существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир.
Вчера Вадим Петрович невольно сравнивал ее с француженками. Двадцать с лишком лет провел он в обществе совсем других женщин. Те до сих пор кажутся ему единственными
существами женского пола, в которых есть хоть что-нибудь занимательное, способное вызывать в
мужчине хоть минутный интерес.