Неточные совпадения
А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но судьба
мояУж решена. Неосторожно,
Быть может, поступила я:
Меня с слезами заклинаний
Молила мать; для бедной Тани
Все были жребии равны…
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить;
Я знаю: в вашем сердце есть
И
гордость, и прямая честь.
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна».
У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою
моею,
Как величавая луна,
Средь жен и дев блестит одна.
С какою
гордостью небесной
Земли касается она!
Как негой грудь ее полна!
Как томен взор ее чудесный!..
Но полно, полно; перестань:
Ты заплатил безумству дань.
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь
мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон,
гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.
«Нет, конечно, Тагильский — не герой, — решил Клим Иванович Самгин. — Его поступок — жест отчаяния. Покушался сам убить себя — не удалось, устроил так, чтоб его убили… Интеллигент в первом поколении — называл он себя. Интеллигент ли? Но — сколько людей убито было на
моих глазах!» — вспомнил он и некоторое время сидел, бездумно взвешивая: с
гордостью или только с удивлением вспомнил он об этом?
Он видел, что заронил в нее сомнения, что эти сомнения — гамлетовские. Он читал их у ней в сердце: «В самом ли деле я живу так, как нужно? Не жертвую ли я чем-нибудь живым, человеческим, этой мертвой
гордости моего рода и круга, этим приличиям? Ведь надо сознаться, что мне иногда бывает скучно с тетками, с папа и с Catherine… Один только cousin Райский…»
— Пуще всего — без
гордости, без пренебрежения! — с живостью прибавил он, — это все противоречия, которые только раздражают страсть, а я пришел к тебе с надеждой, что если ты не можешь разделить
моей сумасшедшей мечты, так по крайней мере не откажешь мне в простом дружеском участии, даже поможешь мне. Но я с ужасом замечаю, что ты зла, Вера…
Страшный прилив
гордости залил всю
мою душу,
гордости или не знаю чего.
— А это… а это —
мой милый и юный друг Аркадий Андреевич Дол… — пролепетал князь, заметив, что она мне поклонилась, а я все сижу, — и вдруг осекся: может, сконфузился, что меня с ней знакомит (то есть, в сущности, брата с сестрой). Подушка тоже мне поклонилась; но я вдруг преглупо вскипел и вскочил с места: прилив выделанной
гордости, совершенно бессмысленной; все от самолюбия.
Да не забудь, скажи ей от меня, что за это дело я сама взялась, сама, и от всего
моего сердца, и чтоб она была спокойна, и что
гордости ее ущербу не будет…
В бедной Лизе, с самого ареста князя, явилась какая-то заносчивая
гордость, какое-то недоступное высокомерие, почти нестерпимое; но всякий в доме понял истину и то, как она страдала, а если дулся и хмурился вначале я на ее манеру с нами, то единственно по
моей мелочной раздражительности, в десять раз усиленной болезнию, — вот как я думаю об этом теперь.
Мщу за все
мое поругание презрением!» Я выхожу из комнаты, захлебываясь от непомерной
гордости.
—
Моя старшая дочь, Надежда, — проговорил Василий Назарыч с невольной
гордостью счастливого отца.
Христианство не допускает народной исключительности и народной
гордости, осуждает то сознание, по которому
мой народ выше всех народов и единственный религиозный народ.
И почему я не могу быть слугою слуге
моему и так, чтобы он даже видел это, и уж безо всякой
гордости с
моей стороны, а с его — неверия?
И прибавьте тут же: не по
гордости моей молю о сем, Господи, ибо и сам мерзок есмь паче всех и вся…
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди
моей. Осталась струна и звенит. Лучше сердце пополам! Убью себя, а сначала все-таки пса. Вырву у него три и брошу тебе. Хоть подлец пред тобой, а не вор! Жди трех тысяч. У пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора
моего убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и себя погубил, чтобы стоять и
гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
Моему-то смирению есть ли при вашей
гордости место?
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде не виновата, и ты,
мой друг, в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь; чаще искать не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять
гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и не о чем будет плакать».
Голубчик сизокрылый,
Тепло
мое сердечко, благодарной
Навек тебе останусь; ты от сраму,
От жгучих игл насмешки и покоров
Купаве спас девическую
гордость.
При всем честном народе поцелуем
Сравнял меня, забытую, со всеми.
Если
гордость была в более глубоком пласте, чем
мое внешнее отношение к людям, то в еще большей глубине было что-то похожее на смирение, которое я совсем не склонен рассматривать как свою добродетель.
В карцере, действительно, уже сидело несколько человек, в том числе
мой старший брат. Я с
гордостью вошел в первый раз в это избранное общество, но брат тотчас же охладил меня, сказав с презрением...
А отец остался в своем кресле. Под расстегнутым халатом засыпанная табаком рубашка слегка колебалась. Отец смеялся своим обычным нутряным смехом несколько тучного человека, а я смотрел на него восхищенными глазами, и чувство особенной радостной
гордости трепетало в
моем юном сердце…
Рыхлинский был дальний родственник
моей матери, бывал у нас, играл с отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне протянуть руку ладонью кверху, и… через секунду на
моей ладони остался красный след от удара… В детстве я был нервен и слезлив, но от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не без
гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «в лапу»…
Затем
мой брат, еще недавно плохо учившийся гимназист, теперь явился в качестве «писателя». Капитан не то в шутку, не то по незнанию литературных отношений называл его «редактором» и так, не без
гордости, рекомендовал соседям.
Наконец я подошел к воротам пансиона и остановился… Остановился лишь затем, чтобы продлить ощущение особого наслаждения и
гордости, переполнявшей все
мое существо. Подобно Фаусту, я мог сказать этой минуте: «Остановись, ты прекрасна!» Я оглядывался на свою короткую еще жизнь и чувствовал, что вот я уже как вырос и какое, можно сказать, занимаю в этом свете положение: прошел один через две улицы и площадь, и весь мир признает
мое право на эту самостоятельность…
Один из них, показывавший мне золотой песок и пару понтов, сказал мне с
гордостью: «И
мой отец был контрабандист!» Эксплуатация инородцев, кроме обычного спаивания, одурачения и т. п., выражается иногда в оригинальной форме.
Ах!.. Эти речи поберечь
Вам лучше для других.
Всем вашим пыткам не извлечь
Слезу из глаз
моих!
Покинув родину, друзей,
Любимого отца,
Приняв обет в душе
моейИсполнить до конца
Мой долг, — я слез не принесу
В проклятую тюрьму —
Я
гордость,
гордость в нем спасу,
Я силы дам ему!
Презренье к нашим палачам,
Сознанье правоты
Опорой верной будет нам.
И вовсе не удивительно, если Юсов, узнав, что все ведомство Вышневского отдано под суд, выражает искреннее убеждение, что это «по грехам нашим — наказание за
гордость…» Вышневский то же самое объясняет, только несколько рациональнее: «
Моя быстрая карьера, — говорит, — и заметное обогащение — вооружили против меня сильных людей…» И, сходясь в этом объяснении, оба администратора остаются затем совершенно спокойны совестию относительно законности своих действий…
Особенно заметьте себе, что я не упоминал про
мою ногу; ибо слишком уважаю себя, чтобы высказать это без обиняков; но только вы один и способны понять, что, отвергая в таком случае и
мой каблук, я выказываю, может быть, чрезвычайную
гордость достоинства.
— Я не могу так пожертвовать собой, хоть я и хотел один раз и… может быть, и теперь хочу. Но я знаю наверно, что она со мной погибнет, и потому оставляю ее. Я должен был ее видеть сегодня в семь часов; я, может быть, не пойду теперь. В своей
гордости она никогда не простит мне любви
моей, — и мы оба погибнем! Это неестественно, но тут всё неестественно. Вы говорите, она любит меня, но разве это любовь? Неужели может быть такая любовь, после того, что я уже вытерпел! Нет, тут другое, а не любовь!
—
Мои записки, — произнес он с удвоенною
гордостью, — написать
мои записки?
— Вы пользуетесь правами вашего пола, — отвечал, весь дрожа, Райнер. — Вы меня нестерпимо обижаете, с тем чтобы возбудить во мне ложную
гордость и заставить действовать против
моих убеждений. Этого еще никому не удавалось.
Последние два стиха произносил я с
гордостью и наслаждением. Я должен признаться, что последний стих я и теперь произношу с удовольствием и слышу в нем что-то крепкое и стремительное. Я не преминул похвастаться чтением наизусть стихов из «Россиады» пред
моим покровителем С. И. Аничковым: он, выслушав меня, похвалил и обещал подарить Ломоносова.
Я один был с отцом; меня также обнимали и целовали, и я чувствовал какую-то
гордость, что я внук
моего дедушки.
Это напомнило мне давнопрошедшие истории с Волковым; и хотя я с некоторой
гордостью думал, что был тогда глупеньким дитятей, и теперь понимал, что семилетняя девочка не может быть невестой сорокалетнего мужчины, но слово «невеста» все-таки неприятно щекотало
мое ухо.
— Точно так. Отец
мой тридцать лет казначеем! — проговорила она с какою-то
гордостью, обращаясь к Павлу, и затем, поведя как-то носом по воздуху, прибавила: — Какой вид тут у вас прекрасный — премиленький!
— Вы поняли, — продолжал он, — что, став женою Алеши, могли возбудить в нем впоследствии к себе ненависть, и у вас достало благородной
гордости, чтоб сознать это и решиться… но — ведь не хвалить же я вас приехал. Я хотел только заявить перед вами, что никогда и нигде не найдете вы лучшего друга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем этом деле я принимал невольное участие, но — я исполнял свой долг. Ваше прекрасное сердце поймет это и примирится с
моим… А мне было тяжелее вашего, поверьте!
— А ты не верь! — перебила старушка. — Что за очаровательная? Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная, только бы юбка болталась. А что Наташа ее хвалит, так это она по благородству души делает. Не умеет она удержать его, все ему прощает, а сама страдает. Сколько уж раз он ей изменял! Злодеи жестокосердые! А на меня, Иван Петрович, просто ужас находит.
Гордость всех обуяла. Смирил бы хоть мой-то себя, простил бы ее,
мою голубку, да и привел бы сюда. Обняла б ее, посмотрела б на нее! Похудела она?
— А плевать на все светские мнения, вот как она должна думать! Она должна сознать, что главнейший позор заключается для нее в этом браке, именно в связи с этими подлыми людьми, с этим жалким светом. Благородная
гордость — вот ответ ее свету. Тогда, может быть, и я соглашусь протянуть ей руку, и увидим, кто тогда осмелится опозорить дитя
мое!
— Ну, Ваня, таково-то житье
мое! По этой причине непременно водочки! — решил Маслобоев, оправляя волосы и чуть не бегом направляясь к графину. Но Александра Семеновна предупредила его: подскочила к столу, налила сама, подала и даже ласково потрепала его по щеке. Маслобоев с
гордостью подмигнул мне глазом, щелкнул языком и торжественно выпил свою рюмку.
И вчера и третьего дня, как приходила ко мне, она на иные
мои вопросы не проговаривала ни слова, а только начинала вдруг смотреть мне в глаза своим длинным, упорным взглядом, в котором вместе с недоумением и диким любопытством была еще какая-то странная
гордость.
— А
мой — десятый месяц! — сказала старушка, и в голосе ее Власова почувствовала что-то странное, похожее на
гордость.
Все это заставило меня глубоко задуматься. Валек указал мне
моего отца с такой стороны, с какой мне никогда не приходило в голову взглянуть на него: слова Валека задели в
моем сердце струну сыновней
гордости; мне было приятно слушать похвалы
моему отцу, да еще от имени Тыбурция, который «все знает»; но вместе с тем дрогнула в
моем сердце и нота щемящей любви, смешанной с горьким сознанием: никогда этот человек не любил и не полюбит меня так, как Тыбурций любит своих детей.
В большей части случаев я успеваю в этом. Я столько получаю ежедневно оскорблений, что состояние озлобления не могло не сделаться нормальным
моим состоянием. Кроме того, жалованье
мое такое маленькое, что я не имею ни малейшей возможности расплыться в материяльных наслаждениях. Находясь постоянно впроголодь, я с
гордостью сознаю, что совесть
моя свободна от всяких посторонних внушений, что она не подкуплена брюхом: как у этих «озорников», которые смотрят на мир с высоты гастрономического величия.
Я даже с
гордостью сознаюсь, что когда на театре автор выводит на первый план русского мужичка и рекомендует ему отхватать вприсядку или же, собрав на сцену достаточное число опрятно одетых девиц в телогреях, заставляет их оглашать воздух звуками русской песни, я чувствую, что в сердце
моем делается внезапный прилив, а глаза застилаются туманом, хотя, конечно, в камаринской нет ничего унылого.
А теперь! голландская рубашка уж торчит из-под драпового с широкими рукавами сюртука, 10-ти рублевая сигара в руке, на столе 6-рублевый лафит, — всё это закупленное по невероятным ценам через квартермейстера в Симферополе; — и в глазах это выражение холодной
гордости аристократа богатства, которое говорит вам: хотя я тебе и товарищ, потому что я полковой командир новой школы, но не забывай, что у тебя 60 рублей в треть жалованья, а у меня десятки тысяч проходят через руки, и поверь, что я знаю, как ты готов бы полжизни отдать за то только, чтобы быть на
моем месте.
— Не правда ли? в
моем взоре, я знаю, блещет
гордость. Я гляжу на толпу, как могут глядеть только герой, поэт и влюбленный, счастливый взаимною любовью…
Я смотрел на эти вещи и, не закрывая глаз, видел ее перед собой то в ту минуту, когда она, выбирая из двух кавалеров, угадывает
мое качество, и слышу ее милый голос, когда она говорит: «
Гордость? да?» — и радостно подает мне руку, или когда за ужином пригубливает бокал шампанского и исподлобья смотрит на меня ласкающими глазами.
— От Лизаветы, по
гордости и по строптивости ее, я ничего не добилась, — заключила Прасковья Ивановна, — но видела своими глазами, что у ней с Николаем Всеволодовичем что-то произошло. Не знаю причин, но, кажется, придется вам, друг
мой Варвара Петровна, спросить о причинах вашу Дарью Павловну. По-моему, так Лиза была обижена. Рада-радешенька, что привезла вам наконец вашу фаворитку и сдаю с рук на руки: с плеч долой.
— А я, мать
моя, светского мнения не так боюсь, как иные; это вы, под видом
гордости, пред мнением света трепещете. А что тут свои люди, так для вас же лучше, чем если бы чужие слышали.