Неточные совпадения
В Москве существовала чайная фирма В-го, имевшая огромный оборот. Этого чаю в Москве почти не продавали, но он имел широкое распространение в западных и южных губерниях. Были города, особенно уездные, где другого чаю и достать нельзя было. Фирма рассылала по всем этим торговцам чай через своих комиссионеров, которые оставляли товар в кредит, делая огромную скидку, какой не могли делать крупнейшие
московские фирмы —
Поповы, Перловы, Филипповы, Губкины.
Да слышно, он умен, приветлив, ловок,
По нраву всем.
Московских беглецов
Обворожил. Латинские
попыС ним заодно. Король его ласкает
И, говорят, помогу обещал.
Бывали с этим колоссом и такие случаи: в семидесятых годах, во время самарского голода, был в Москве, в Немчиновке, поставлен спектакль в пользу голодающих. Шло «Не в свои сани не садись». Русакова играл Николай Христофорович, а остальных изображал цвет
московских любителей: В. А. Mорозова (Дуню), Н. Л. Очкина, С. А. Кунича, Дм. И.
Попов и другие.
Я здесь умру.
Попа теперь не сыщешь.
Я во грехах своих покаюсь вам.
Грехи мои великие: я бражник!
И умереть я чаял за гульбой.
Но спас меня Господь от смерти грешной.
Великое Кузьма затеял дело,
Я дал ему последний крест с себя;
Пошел за ним,
московский Кремль увидел,
С врагами бился так же, как другие,
И умираю за святую Русь.
Скажите всем, как будете вы в Нижнем,
Чтобы меня, как знают, помянули —
Молитвою, винцом иль добрым словом.
Там гостям рады, туда уж успели дохнуть, что
московские желают своего епископа, и по письмам Стуколова скорехонько занялись того
попа Егора в архиереи поставить…
Долго там проживали они. Скит Улангерский прославился, дорожили им
московские и других городов старообрядцы. «Знайте, дескать, что и меж нас есть родовые дворяне благородные», и щедрой рукой сыпали в Улангер подаяния. И жизнь в том скиту была безопасней и привольнее, чем по другим, — и
попы и полиция не так смело к нему подступали.
Сделалась она начетчицей, изощрилась в словопрениях — и пошла про нее слава по всем скитам керженским, чернораменским. Заговорили о великой ревнительнице древлего благочестия, о крепком адаманте старой веры. Узнали про Манефу в Москве, в Казани, на Иргизе и по всему старообрядчеству. Сам
поп Иван Матвеич с Рогожского стал присылать ей грамотки, сама мать Пульхерия,
московская игуменья, поклоны да подарочки с богомольцами ей посылала.
И тогда, ежели все окажется в пользу того, что нам
московские христиане с любовию предлагают, примем и мы поставленных владимирским архиепископом
попов.
Каков
поп, таков и приход.
Попы хлыновцы знать не хотели Москвы с ее митрополитом, их духовные чада — знать не хотели царских воевод, уклонялись от платежа податей, управлялись выборными, судили самосудом,
московским законам не подчинялись. Чуть являлся на краю леса посланец от воеводы или патриарший десятильник, они покидали дома и уходили в лесные трущобы, где не сыскали б их ни сам воевода, ни сам патриарх.
Упрекая вятских
попов в самочинии,
московский митрополит говорил: «Не вемы како и нарицати вас и от кого имеете поставление и рукоположение» [Митрополит Геронтий в восьмидесятых годах XV столетия.].
Это не устрашило новгородцев, они надеялись на собственные свои силы и на мужество всегда могучих сынов св. Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали на вече никого из
московских сановников. В это время король польский прислал в Новгород послом своего воеводу, князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей и
попов. Зачем было прислано это посольство, долго никто не знал, тем более что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание заезжих гостей.
Но, независимо от сего, 18-го апреля, во исполнение этого самого решения от дикастерии пошло в синод «доношение за руками архимандрита Серапиона и секретаря Зыкова», и тем доношением «требовано (от синода) резолюции, что ему,
попу, учинить?» Очевидно, здесь дело идет о
московском отделении синода, которое в этих годах действовало, кажется, с большею самостоятельностью, чем нынешняя синодальная контора.
Обиженный канцелярист Перфилий, видя, что
попа приходом не изнять, взялся за него на другой манер: он на народ, т. е. на приходских людей, не стал располагаться, а списал все, что мы теперь передали, и отрепортовал
московской духовной дикастерии под видом опасливости, «чтобы ему, Перфилию, за необъявление оного мятежа и бесчиния чего не причлось».
Необычайная скорость синодальной расправы с отцом Кириллом, вероятно, должна быть объяснена тем, что в тогдашнее время вместе с делом часто препровождались и сами подсудимые, и подсудимые
попы из
московских и петербургских помещений синода чрезвычайно часто бегивали (см. мое исследование о «Бродягах духовного чина»).
Приход, представленный в лице 42 персон, восторжествовал над всеми решениями дикастерии и
московского отделения синода. «
Поп не Божий, но приходу гожий», начал снова «священническая действовать по-прежнему», но можно ли видеть в этом торжество справедливости и благочестия? Есть ли тут хоть какой-нибудь залог доброго влияния такого примера на церковные дела в других местах?
В
московской дикастерии в это время сидел знамеиский архимандрит Серапион, а секретарем был Севастьян Зыков. Они нашли нужным удостовериться: имеет ли еще этот
поп Кирилл права на то, чтобы священнодействовать у Всемилостивого Спаса, и потребовали из
московского синодального приказа сведений: «помянутый
поп Кирилл с которого года вдовствует и при той церкви по-епитрахильному ли служит?»
Но
попы и
московские дьяки издавна славились своею искательностью, а есть еще народ, община, т. е. прихожане церкви Всемилостивого Спаса в Наливках. Тут свой толк и свой независимый разум. Они и сказались, только престранно: прихожане Спаса в Наливках в числе 42 «персон» подали от себя на высочайшее имя прошение, в котором молили: «повели, всемилостивый государь, нашему приходскому
попу Кирилле Федорову при оной нашей церкви служить по-прежнему, понеже он нам, приходским людям и вкладчикам, всем удобен».