Неточные совпадения
В
истории русского образования и в жизни двух последних поколений
Московский университет и Царскосельский лицей играют значительную роль.
С месяц спустя он признался мне, что знал меня и мою
историю 1834 года, рассказал, что он сам из студентов
Московского университета.
Они сильно двинули вперед
Московский университет,
история их не забудет.
Тогда встал епископ Федор, тогда ректор
Московской духовной академии, то есть высшего учебного заведения, и сказал: «Зачем сравнительная
история религий, которая может соблазнить?
Наиболее боевыми были мои собственные статьи, и они иногда производили впечатление скандала, например, статьи против Карловацкого епископата, против разрыва с
Московской церковью, против осуждения митрополитом Сергием учения о Софии отца С. Булгакова, против Богословского института в связи с
историей с Г. П. Федотовым.
История русского народа одна из самых мучительных
историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим
Московского царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой
истории война.
Сам Достоевский был писателем петровского периода русской
истории, он более петербургский, чем
московский писатель, у него было острое чувство особенной атмосферы города Петра, самого фантастического из городов.
Московский период был самым плохим периодом в русской
истории, самым душным, наиболее азиатско-татарским по своему типу, и по недоразумению его идеализировали свободолюбивые славянофилы.
Был еще за городом гусарский выездной манеж, состроенный из осиновых вершинок и оплетенный соломенными притугами, но это было временное здание. Хотя губернский архитектор, случайно видевший счеты, во что обошелся этот манеж правительству, и утверждал, что здание это весьма замечательно в
истории военных построек, но это нимало не касается нашего романа и притом с подробностью обработано уездным учителем Зарницыным в одной из его обличительных заметок, напечатанных в «
Московских ведомостях».
— Прекрасный малый, с состоянием. Сослуживец мой
московский. Вы понимаете — после той
истории… вам это все должно быть хорошо известно (Майданов значительно улыбнулся)… ей не легко было составить себе партию; были последствия… но с ее умом все возможно. Ступайте к ней: она вам будет очень рада. Она еще похорошела.
Всегда эта страна представляла собой грудь, о которую разбивались удары
истории. Вынесла она и удельную поножовщину, и татарщину, и
московские идеалы государственности, и петербургское просветительное озорство и закрепощение. Все выстрадала и за всем тем осталась загадочною, не выработав самостоятельных форм общежития. А между тем самый поверхностный взгляд на карту удостоверяет, что без этих форм в будущем предстоит только мучительное умирание…
Не далее как на днях мне пришлось быть в обществе, где рассказывались факты, как раз соответствующие тому"принципу нравственности", в отрицании которого я обвиняюсь
московскими фарисеями. И между прочим передавалась следующая
история.
Помню, что увлеченный, вероятно, его примером, Тимофей Николаевич, которым в то время бредили
московские барыни, в свою очередь, рассказал, своим особенным невозмутимым тоном с пришепетыванием, анекдот об одном лице, державшем у него экзамен из
истории для получения права домашнего учителя.
Приведем из него некоторые пункты («Чтения
Московского общества
истории», 1858, кн. I, стр. 101–104).
Уже в 1784 году, за напечатание неблагоприятной для иезуитов
истории их ордена в «
Московских ведомостях» (№№ 69–71), она выразила свой гнев на Новикова и велела отобрать эти листы «Ведомостей», объяснив причину своего гнева следующим образом: «ибо, дав покровительство наше сему ордену, не можем дозволить, чтоб от кого-либо малейшее предосужение оному учинено было» (см. «Москвитянин», 1843, № 1, стр.
Недавно, в первой книжке «Чтений
Московского общества
истории и древностей», напечатаны чрезвычайно любопытные его «Примечания на некоторые статьи, касающиеся до России».
В «Русской беседе» напечатаны «Записки» Державина, в «Отечественных записках», в «Библиографических записках» и в «
Московских ведомостях» недавно помещены были извлечения из сочинений князя Щербатова, в «Чтениях
Московского общества
истории» и в «Пермском сборнике» — допросы Пугачеву и многие документы, относящиеся к
историй пугачевского бунта; в «Чтениях» есть, кроме того, много записок и актов, весьма резко характеризующих тогдашнее состояние народа и государства; месяц тому назад г. Иловайский, в статье своей о княгине Дашковой, весьма обстоятельно изложил даже все подробности переворота, возведшего Екатерину на престол; наконец, сама книга г. Афанасьева содержит в себе множество любопытных выписок из сатирических журналов — о ханжестве, дворянской спеси, жестокостях и невежестве помещиков и т. п.
1821 год. Адмирал Мордвинов, «В мнении о росписи государственных доходов и расходов на 1821 год» («Чтения
Московского общества
истории», 1859, кн. I, стр. 3–4).
Во время Екатерины были, конечно, между писателями люди, которые способны были рассудить о росте так, как, например, рассуждает неизвестный автор старинной записки об указных процентах, недавно напечатанной («Чтения
Московского общества
истории», 1858, кн. II, стр.
Но вот суждение о нем гр. А. Р. Воронцова, о котором мы уже говорили выше («Чтения
Московского общества
истории», 1859, кн. I, стр. 95–96...
Начинаются они, разумеется, с того, что «благополучное состояние, которым все россияне ныне пользуются, не оставляет ничего более желать, как только непоколебимости оного» («Чтения
Московского общества
истории», 1859, кн. I, см. стр. 91).
Вяземскому, при определении его генерал-прокурором (см. «Чтения
Московского общества
истории», 1858, кн.
Этим письмом исчерпываются материалы, предназначенные С. Т. Аксаковым для книги «
История моего знакомства с Гоголем». После смерти Гоголя Аксаков напечатал в «
Московских ведомостях» две небольшие статьи: «Письмо к друзьям Гоголя» и «Несколько слов о биографии Гоголя», хронологически как бы завершающие события, о которых повествуют аксаковские мемуары (см. эти статьи в четвертом томе).
Недавно открыто подобное изумительное явление не только в пчелиных матках, но и в рабочих пчелах, [Брошюра «Три открытия в естественной
истории пчелы», написанная незабвенным, так рано погибшим, даровитым профессором
Московского университета, К. Ф. Рулье, напечатанная в Москве 1857 года.] доказывающее глубокую экономическую предусмотрительность природы.
Костомаров читал «
Историю Московской Руси XVI века», и лекции его, отмеченные мастерством изложения, представляли интерес увлекательный, так что аудитория его достигала до двух тысяч слушателей.
К сожалению, эта переписка, которая во многом могла бы разъяснить темное, загадочное дело самозванки, — нам неизвестна, хотя, как видно из сообщенных графом В. Н. Паниным в
Московское Общество
Истории и Древностей сведений, она сохранилась при деле.
Сообщенные графом В. Н. Потемкиным в императорское
Московское общество
истории и древностей извлечения из дела о самозванке — далеко не полны.
Впервой книжке «Чтений», издаваемых императорским
Московским Обществом
Истории и Древностей, 1867 года, помещены доставленные почетным членом этого Общества, графом В. Н. Паниным, чрезвычайно любопытные сведения о загадочной женщине, что в семидесятых годах прошлого столетия, за границей, выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, рожденную от законного брака ее с фельдмаршалом графом А. Г. Разумовским.
Этот соблазн великого царства не оставляет человека на протяжении всей его
истории: империи древнего Востока, Римская империя, папская теократия, священная византийская империя,
московское царство — третий Рим, петровская империя, коммунистическое царство, третье германское царство.
«Протасов заточил Филарета в Москве», а в обществе среди почитателей
московского владыки сложились такие
истории, которые самую близость к этому иерарху на подозрительный взгляд делали небезопасною и, во всяком случае, для карьерных людей невыгодною.
В своем роде это такое, если не большее,
московское, и притом народное диво, как Иван Великий, Царь-колокол, Царь-пушка. Западные путешественники и ученые последователи
истории зодчества, очень чуткие относительно всякой самобытности, давно уже оценили по достоинству этот замечательный памятник русского художества.
Когда Тютчев, двадцати лет, окончил курс, вышел из училища, то, наведя справки, о своих отце и матери, узнал, что они давно умерли. Он поступил на службу сперва в Петербург, затем был переведен в Москву, где состоял при
московском главнокомандующем, как называли тогда генерал-губернаторов, получал очень маленькое жалованье и жил тихо и скромно, не подозревая, что имя его попадет в
историю, рядом с именем «людоедки».
Существует по этому вопросу ответ историка — современника Иоаннова — князя Андрея Курбского-Ярославского, написавшего «
Историю князя великого
московского о делах, яже слышахом у достоверных мужей и яже видехом очима нашима».
Стр. 533. ГрановскийТимофей Николаевич (1813–1855) — русский историк, общественный деятель-западник, с 1839 г. профессор всеобщей
истории Московского университета, славившийся своим ораторским искусством.
В начале этого сочинения знаменитый изгнанник говорит, что многие светлые мужи просили его убедительно объяснить им причины странной перемены в государе
московском царе Иоанне, ознаменовавшем себя в юности доброю славою, а в старости покрывшем себя бесславием. Долго отвечал он одним молчанием и тяжкими вздохами, наконец, убежденный неотступными просьбами друзей, написал для них и для потомства эту
историю.
Без учения, без наставлений, руководимый только природным умом, он держался мудрых правил во внешней и внутренней политике, силою и храбростью восстановляя свободу и целость России, губя царство Батыево, тесня, обрывая Литву, сокрушая вольность новгородскую, захватывая уделы, расширяя
московские владения до пустынь Сибирских и Норвежской Лапландии [Н. М. Карамзин. «
История Государства Российского». Т. VI.].
Стр. 39.…покойник Тимофей Николаевич… — Имеется в виду Грановский Тимофей Николаевич (1813–1855), русский историк, общественный деятель западнической ориентации; с 1839 г. профессор всеобщей
истории Московского университета, славившийся своим ораторским искусством.
Один из его товарищей, Матвей Иванович Афонин, впоследствии ординарный профессор
Московского университета, купил на последние свои деньги исключительно для Потемкина только что вышедшую тогда в свет и наделавшую много шума «Натуральную
Историю Бюффона».
С этим-то лицом у отца Кириллы и завелася
история, которая интересно изложена самим Перфилием в «доношении», поданном через четыре дня после происшествия в
московскую духовную дикастерию.
При сем он, развивая мысль свою о нетерпимости, привел на память место из речи заслуженного
московского профессора Грановского „О современном состоянии и значении всеобщей
истории“.
Прежде чем судить о расколе безошибочно, надобно побольше таких деятелей, как гг. Щапов, Максимов, Есипов, Ламанский, Александр Б…; надобно побольше таких изданий, какими в последнее время подарил публику г. Кожанчиков, надобно побольше таких статей, какие помещаются в «Чтениях императорского
московского общества
истории», в журнале г. Тихонравова и в сборнике г. Кельсиева.