Неточные совпадения
Обыкновенно к лодке мы всегда подходили весело, как будто к дому, но теперь Нахтоху была нам так же чужда, так же пустынна, как и всякая другая речка. Было жалко и Хей-ба-тоу, этого славного
моряка, быть может теперь уже погибшего. Мы шли молча; у всех была одна и та же мысль: что делать? Стрелки
понимали серьезность положения, из которого теперь я должен был их вывести. Наконец появился просвет; лес сразу кончился, показалось море.
Трудно людям, не видавшим ничего подобного, — людям, выросшим в канцеляриях, казармах и передней,
понять подобные явления — «флибустьер», сын
моряка из Ниццы, матрос, повстанец… и этот царский прием! Что он сделал для английского народа?.. И добрые люди ищут, ищут в голове объяснения, ищут тайную пружину. «В Англии удивительно, с каким плутовством умеет начальство устроивать демонстрации… Нас не проведешь — Wir, wissen, was wir wissen [Мы знаем, что знаем (нем.).] — мы сами Гнейста читали!»
С нами были и аглицкие офицеры; ну, народ, так же как и наши, —
моряки; и сначала, точно, было очень странно: не
понимаешь друг друга, — но потом, как хорошо обознакомились, начали свободно
понимать: покажешь, бывало, эдак на бутылку или стакан — ну, тотчас и знает, что это значит выпить; приставишь эдак кулак ко рту и скажешь только губами: паф-паф — знает: трубку выкурить.
Я кричал ему, как ставить лодку, и он, сразу
понимая меня, делал всё так быстро, как будто родился
моряком.
Может быть, они хотели дать
понять этим чужим
морякам, что заход иностранного судна в бухту вовсе был для них не в редкость, что это случается ежедневно, и, стало быть, нечего тут особенно удивляться и радоваться.
Послышались за забором тяжелые шаги, словно кто шел, небрежно шаркая, в стоптанных туфлях, и хриплый женский голос спросил что-то по-немецки, чего Кузьма Васильевич не
понял: он, как истый
моряк, не знал ни одного языка, кроме русского.
Тем временем доктор вместе со старшим офицером занимались размещением спасенных. Капитана и его помощника поместили в каюту, уступленную одним из офицеров, который перебрался к товарищу; остальных — в жилой палубе. Всех одели в сухое белье, вытерли уксусом, напоили горячим чаем с коньяком и уложили в койки. Надо было видеть выражение бесконечного счастья и благодарности на всех этих лицах
моряков, чтобы
понять эту радость спасения. Первый день им давали есть и пить понемногу.
Он, как истинный
моряк, сам много плававший,
понимает и ценит отвагу, решительность и мужество и знает, что эти качества необходимы
моряку.
— И у вас морская душа взыграла?.. И вас задор взял?.. А ведь этим вы обязаны вот этому самому беспокойному адмиралу… Он знает, чем
моряка под ребро взять… От этого служить под его командой и полезно, особенно молодежи… Только его
понять надо, а не то, как Первушин…
Взглядывая на это раскрасневшееся, еще возбужденное лицо Ашанина, на эти еще блестевшие отвагой глаза, адмирал словно бы
понял все те мотивы, которые заставили Ашанина не видать опасности, и не только не гневался, а, напротив, в своей душе лихого
моряка одобрил Ашанина.
Он видел, что «штормяга», как он выражался, «форменный», но
понимал, что «Коршун» доброе хорошее судно, а капитан — хороший
моряк, а там все в руках господа бога.
Признавая, что Корнев лихой
моряк и честнейший человек, все эти молодые люди, которые только позже
поняли значение адмирала, как морского учителя, видели в нем только отчаянного «разносителя» и ругателя, который в минуты профессионального гнева топчет ногами фуражку, прыгает на шканцах и орет, как бесноватый, и боялись его на службе, как мыши кота.
— Видно, что на «Коршуне»
понимают, почему для
моряка должна быть дорога каждая секунда…
И зато как же его ругали втихомолку молодые люди, что он не дает им покоя, но зато и как же тепло вспоминали его впоследствии, когда
поняли, что и вспоминал он о Корнилове, и разносил, и бесновался подчас, искренне любя морское дело и искренне желая сделать молодежь хорошими
моряками.
Он, сделавший уже три летние кампании и поэтому горделиво считавший себя опытным
моряком, был несколько обижен. Эти появления старшего офицера без всякой нужды казались недоверием к его знанию морского дела и его бдительности. Еще если бы «ревело» или корвет проходил опасные места, он
понял бы эти появления, а теперь…
Как
моряк, Подсохин любил рассказывать о корабельных снастях и эволюциях тем, которые этого не
понимали. Побывал он некогда в Лондоне, и потому, когда ему случалось играть в бостон, при объявлении пришедшей игры, иначе не произносил ее, как английским выговором: бостон. Если ж другие, не бывшие в Лондоне, подражали ему в интонации и в произношении этого слова, то взгляд и улыбка его были отчасти такие, какими он награждал сестру свою за простодушные замечания ее при слушании его сочинений.