Неточные совпадения
Эти птицы одни
оживляют море: мы видели их иногда на расстоянии 500 миль от ближайшего берега.
Только у берегов Дании повеяло на нас теплом, и мы
ожили. Холера исчезла со всеми признаками, ревматизм мой унялся, и я стал выходить на улицу — так я прозвал палубу. Но бури не покидали нас: таков обычай на Балтийском
море осенью. Пройдет день-два — тихо, как будто ветер собирается с силами, и грянет потом так, что бедное судно стонет, как живое существо.
Китаец торопил нас. Ему хотелось поскорее добраться до другой фанзы, которая, по его словам, была еще в 12 км. И действительно, к полудню мы нашли эту фанзочку. Она была пустая. Я спросил нашего вожатого, кто ее хозяин. Он сказал, что в верховьях Имана соболеванием занимаются китайцы, живущие на берегу
моря, дальше, вниз по реке, будут фанзы соболевщиков Иодзыхе, а еще дальше на значительном протяжении следует пустынная область, которая снова
оживает немного около реки Кулумбе.
В трепете Сириуса такое напряжение, точно гордая звезда хочет затмить блеск всех светил.
Море осеяно золотой пылью, и это почти незаметное отражение небес немного
оживляет черную, немую пустыню, сообщая ей переливчатый, призрачный блеск. Как будто из глубин морских смотрят в небо тысячи фосфорически сияющих глаз…
И тем людям, которые могут любоваться
морем в действительности, не всегда, когда хочется, можно смотреть «а
море, — они вспоминают о нем; но фантазия слаба, ей нужна поддержка, напоминание — и, чтобы
оживить свои воспоминания о
море, чтобы яснее представлять его в своем воображении, они смотрят на картину, изображающую
море.
Надевал царь на шею Суламифи многоценные ожерелья из жемчуга, который ловили его подданные в Персидском
море, и жемчуг от теплоты ее тела приобретал живой блеск и нежный цвет. И кораллы становились краснее на ее смуглой груди, и
оживала бирюза на ее пальцах, и издавали в ее руках трескучие искры те желтые янтарные безделушки, которые привозили в дар царю Соломону с берегов далеких северных
морей отважные корабельщики царя Хирама Тирского.
Покой нарушался
Только голодом,
мором, войной,
Да случайно впросак попадался
Колоссальный ворище порой —
Тут молва создавала поэмы,
Оживало всё общество вдруг…
Море было такое же величавое, бесконечное и неприветливое, как семь лет до этого, когда я, кончив курс в гимназии, уезжал из родного города в столицу; вдали темнела полоска дыма — это шел пароход, и, кроме этой едва видимой и неподвижной полоски да мартышек, которые мелькали над водой, ничто не
оживляло монотонной картины
моря и неба.
Звуки человеческих голосов заполняли все кругом, — голоса товарищеской массы, с которой Лелька эти полтора года работала, страдала, отчаивалась,
оживала верой. И гремящее, сверкающее звуками
море несло Лельку на своих волнах, несло в страстно желанное и наконец достигнутое лоно всегда родной партии для новой работы и для новой борьбы.