Неточные совпадения
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна — и потому, что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему
молодому человеку, как связь в высшем свете, и потому, что столь понравившаяся ей Каренина, так много говорившая о своем сыне, была всё-таки такая же, как и все красивые и порядочные женщины, по понятиям
графини Вронской.
— Ах, да, знаете, один
молодой человек, прекрасный, просился. Не знаю, почему сделали затруднение. Я хотела просить вас, я его знаю, напишите, пожалуйста, записку. Он от
графини Лидии Ивановны прислан.
Молодой адъютант, приятель Вронского, через которого она получала сведения и который через
графиню Лидию Ивановну надеялся получить концессию, сказал ей, что они кончили свои дела и уезжают на другой день.
Графиня Лидия Ивановна очень
молодою восторженною девушкой была выдана замуж за богатого, знатного, добродушнейшего и распутнейшего весельчака.
— Трудиться для Бога, трудами, постом спасать душу, — с гадливым презрением сказала
графиня Лидия Ивановна, — это дикие понятия наших монахов… Тогда как это нигде не сказано. Это гораздо проще и легче, — прибавила она, глядя на Облонского с тою самою ободряющею улыбкой, с которою она при Дворе ободряла
молодых, смущенных новою обстановкой фрейлин.
В мягких, глубоких креслах было покойно, огни мигали так ласково в сумерках гостиной; и теперь, в летний вечер, когда долетали с улицы голоса, смех и потягивало со двора сиренью, трудно было понять, как это крепчал мороз и как заходившее солнце освещало своими холодными лучами снежную равнину и путника, одиноко шедшего по дороге; Вера Иосифовна читала о том, как
молодая, красивая
графиня устраивала у себя в деревне школы, больницы, библиотеки и как она полюбила странствующего художника, — читала о том, чего никогда не бывает в жизни, и все-таки слушать было приятно, удобно, и в голову шли всё такие хорошие, покойные мысли, — не хотелось вставать.
Такого богатства
графиня никогда не видала вблизи, и все это ее, и сам генерал ее, — и
молодая была счастлива от маленького пальца на ноге до конца длиннейшего волоса в косе: так или иначе, мечты ее сбылись.
Тут были даже государственные люди, дипломаты, тузы с европейскими именами, мужи совета и разума, воображающие, что золотая булла издана папой и что английский"роог-tax"есть налог на бедных; тут были, наконец, и рьяные, но застенчивые поклонники камелий, светские
молодые львы с превосходнейшими проборами на затылках, с прекраснейшими висячими бакенбардами, одетые в настоящие лондонские костюмы,
молодые львы, которым, казалось, ничего не мешало быть такими же пошляками, как и пресловутый французский говорун; но нет! не в ходу, знать, у нас родное, — и
графиня Ш., известная законодательница мод и гран-жанра, прозванная злыми языками"Царицей ос"и"Медузою в чепце", предпочитала, в отсутствии говоруна, обращаться к тут же вертевшимся итальянцам, молдаванцам, американским"спиритам", бойким секретарям иностранных посольств немчикам с женоподобною, но уже осторожною физиономией и т. п.
У окна, одетая пастушкой, сидела
графиня Ш.,"царица ос", окруженная
молодыми людьми; в числе их отличался своей надменной осанкой, совершенно плоским черепом и бездушно-зверским выражением лица, достойным бухарского хана или римского Гелиогабала, знаменитый богач и красавец Фиников; другая дама, тоже
графиня, известная под коротким именем Lisе, разговаривала с длинноволосым белокурым и бледным"спиритом"; рядом стоял господин, тоже бледный и длинноволосый, и значительно посмеивался: господин этот также верил в спиритизм, но, сверх того, занимался пророчеством и, на основании апокалипсиса и талмуда, предсказывал всякие удивительные события; ни одно из этих событий не совершалось — а он не смущался и продолжал пророчествовать.
Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного
молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой
графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница.
Лизавета Ивановна осталась одна: она оставила работу и стала глядеть в окно. Вскоре на одной стороне улицы из-за угольного дома показался
молодой офицер. Румянец покрыл ее щеки: она принялась опять за работу и наклонила голову над самой канвою. В это время вошла
графиня, совсем одетая.
Барышня подняла голову и сделала знак
молодому человеку. Он вспомнил, что от старой
графини таили смерть ее ровесниц, и закусил себе губу. Но
графиня услышала весть, для нее новую, с большим равнодушием.
Ему не дали умереть и прислали к нему фельдшера —
молодого еврея, который здесь тоже был и врачом и религиозным Эмилем:
графиня его второй год воспитывала к христианству.
Слова «палачи и варвары», сопоставленные со словами «честное
молодое поколение», даже ударили его по очень тонкой струнке
молодого самолюбия, а в последние дни эта самая струнка очень часто и очень ловко задевалась
графиней Цезариной.
Чарыковский подал ему свою визитную карточку, на которой был его адрес. Хвалынцев поблагодарил его и обещал приехать. Хотя за все эти дни он уже так успел привыкнуть к своей замкнутости, которая стала ему мила и приятна постоянным обществом умной и
молодой женщины, и хотя в первую минуту он даже с затаенным неудовольствием встретил приглашение капитана, однако же поощрительный, веселый взгляд
графини заставил его поколебаться. «К тому же и она нынче не дома», — подумал он и согласился.
Вошла камеристка и доложила, что комната готова.
Графиня предложила Хвалынцеву вместе осмотреть ее. Комната была и просторна и удобна. Диван, долженствовавший служить постелью, был застлан свежим прекрасным бельем и заставлен ширмами. Все это было приготовлено в какие-нибудь полчаса.
Графиня Маржецкая, одна с сыном и с двумя человеками прислуги, занимала очень просторную и очень удобно расположенную квартиру, в которой все говорило о довольстве и изобилии материальных средств
молодой хозяйки.
«После того, как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим
молодым поколением, исчез», — графиня-мать, между прочим, говорит со вздохом...
Графиня осадила лошадь и кивнула головой
молодому человеку.
— Господин Фриц, отчего же вы не в перчатках? — обратилась
графиня к
молодому Фрицу.
— Здравствуйте, старый Фриц и
молодой Фриц! — обратилась
графиня к огороднику и его сыну. — Очень рада, что застаю вас здесь. Если мне когда-нибудь скажут, что вы плохо исполняете свои обязанности, я буду иметь основание не поверить.
Меня взяла в ложу бельэтажа тетка со стороны отца, и я изображал из себя
молодого человека во фраке. Тут было все тогдашнее светское общество. В литерной ложе дочь генерал-губернатора,
графиня Нессельроде, тогдашняя львица, окруженная всегда мужчинами, держала себя совершенно по-домашнему, так же как и ее кавалеры.
Граф, однако, обманул своего
молодого друга — он не поехал к Панину, а возвратился домой и прошел к супруге.
Графиня Екатерина Захаровна (рожденная Муравьева) в это время принимала у себя какого-то иностранца-пианиста, которого привез ей напоказ частый ее гость, известный в свое время откупщик Жадовский.
Графиня Екатерина Васильевна Скавронская —
молодая вдова, одна из красивейших женщин Петербурга того времени, была, как мы уже сказали, старой знакомой графа Джулио Литта.
Породнившись духовно у купели новорожденного ребенка их счастливых
молодых друзей, вскоре после разбитой самоубийством Бахметьевой последней мечты о совместном счастьи, Зарудин и
графиня Аракчеева вполне, казалось, удовольствовались своей духовной близостью, своим духовным единением.
С этого дня Миша был почти неразлучен с „
молодой тетей“, как звал он
графиню.
Таким образом, мраморная шея и грудь
графини сохранили свою скульптурную гибкость, но вместе с этим
молодая женщина лишалась величайшего наслаждения, дав жизнь своей дочери, питать ее своим молоком, частью самой себя.
Лидия Павловна еще до возвращения
графини от Хвостовых сообщила мужу, Зарудину и Кудрину, что тетя Таля виделась с
молодой Хвостовой и сказала, что это не Бахметьева.
Ее сдержанная холодность с чуть заметными, подающими, надежду, взглядами по отношению к графу сделала то, что
графиня все более и более убеждалась в искренности к ней дружбы
молодой женщины, а страсть графа распалялась, встречая препятствия, но не окончательную безнадежность, способную убить желание.
В конце 1747 года
графиня Авдотья Даниловна поехала с мужем в Вену, куда
молодой Бестужев был отправлен с поздравлением по случаю рождения эрцгерцога Леопольда.
— Конечно, конечно, это даже необходимо для тебя. Ты, кажется, не совсем здорова, Елен? — участливо спросила
графиня, смотря на бледное лицо
молодой девушки.
Графиня Аракчеева улыбнулась и крепко поцеловала
молодую женщину.
Приятели дошли до угла Невского и Морской. Граф вынул записную книжку и на клочке бумаги написал
графине несколько слов. Вручив эту сложенную лишь вдвое полуоткрытую записку посыльному, он приказал ему отнести по написанному на ней адресу, не сообразив или же прямо не думая, что такая бестактность может оскорбить
молодую женщину.
Егор Егорович с ужасом увидал, что и в присутствии
графини влияние Настасьи Федоровны на графа не только не уменьшилось, но пожалуй даже увеличилось, и
молодая законная жена Алексея Андреевича, казалось, совершенно стушевалась перед экономкой-любовницей.
— Что с вами, граф? — спросила его
графиня Рябова, одна из приближенных статс-дам императрицы —
молодая, красивая женщина, считавшая ранее графа Свянторжецкого в числе своих поклонников. — Ужели это потому, что вы влюблены?
Не подозревавший такой нравственной силы в
молодой женщине, Федор Дмитриевич считал ее самообманывающейся в своем счастье и еще более страдал в предвидении момента, когда повязка спадет с глаз несчастной
графини и она лицом к лицу встретится с ужасной действительностью, способной убить ее как удар молнии.
Холодность Надежды Корнильевны, скажем более, почти брезгливость относительно его, не уменьшали этой страсти, не уязвляли даже его самолюбия, чрезвычайно чувствительного в других случаях, но напротив, все более и более, все сильнее и сильнее тянули его к
молодой девушке, будущей
графине Вельской.
Графиня Клодина следила за ними во все глаза. Это было в гостиной. Она видела, как они оба смутились и растерялись. Княгиня побледнела при виде
молодого офицера и, едва, поклонившись, вышла в другую комнату.
Пользуясь сном своей
молодой спутницы, Николай Герасимович стал на свободе обдумывать план отражения атаки, предпринятой против него
графиней.
Сделавшись
графиней, она, конечно, ничуть не изменилась к ней и с согласия графа Алексея Андреевича, на которого не осталась без влияния задорная красота
молодой девушки, всюду таскала ее за собой в театры, на балы, и от себя не отпускала по целым неделям.
С этой
молодой женщиной подружилась
графиня Конкордия, подтвердив французское правило, что крайности сходятся.
«Несчастный! — продолжала работать мысль
молодой девушки. — Красавец,
молодой, знатный, богатый, любящий и не любимый… Разве эта „святая“ поймет его, оценит, исправит, он с нею погибнет так же, как и без нее. Надо сильное чувство, чтобы вернуть его на настоящий путь, чтобы направить его способности и его состояние на полезную деятельность… Женщина должна всецело подчинить его, подчинить для его же пользы… А разве
графиня Надежда такая женщина?.. Святая…»
Раз в неделю, по субботам, Виктор Аркадьевич обедал у Ратицыных.
Графиня Надежда Сергеевна принимала по вторникам и не могла закрыть двери
молодому человеку, другу ее мужа.
— Ты меня не выдашь. Ты не отомстишь мне этим за твою; разбитую жизнь… Хотя я и стою этого, но я и так достаточно наказана, — окинула
графиню молодая женщина умоляющим взглядом.
Между тем, страсть
молодых людей только укреплялась, она мало-помалу привела их к мысли, что препятствие, упомянутое
графиней Ратицыной, важность которого в первую минуту они сами отлично поняли, не было на самом деле таким серьезным, как казалось.
— Вы ошибаетесь,
графиня, вы принимаете меня, видимо, за другую, я первый раз имею честь вас видеть, — с трудом, сдавленным голосом произнесла
молодая женщина.
На берегу, или около той части берега, которая выходила напротив дачи
графини Лаваль, стояли летние деревянные горы, с которых беспрестанно слетали колясочки или кресельцы на колесцах, и на них сидели большею частью пары, причем дама помещалась у кавалера на коленях и притом всегда жантильничала, выражая жантильность эту криками и визгами, между тем как кавалеры, обнаруживая чрезвычайную храбрость при слетании колесных саночек с вершины горы, заливались истерическим хохотом и сыпали бесчисленное множество немецких вицов, в остроумности которых вполне убеждены были их творцы,
молодые булочники, сапожники, портные, слесаря и прочие.
—
Графиня Наталья Федоровна Аракчеева! — бесстрастно повторил лакей, с удивлением глядя на вытаращенные, казалось, готовые выскочить из орбит глаза
молодой барыни, на покрывшую ее лицо мертвенную бледность.
— Первый виновник, — наконец заговорила
графиня — во всем происшедшем — это вы! Никто не обязан знать, жена или даже случайная любовница идет под руку с
молодым человеком… В данном же случае ошибка была еще возможнее, так как эта
молодая женщина была с эти
молодым человеком в таком месте, которое посещают одни кокотки. Не уважая меня, вы подали повод не уважать меня и другим…
Все это мгновенно промелькнуло в уме
молодой женщины вместе с той сценой, когда ей сделалось дурно во время чтения письма Василия Васильевича Хрущева, где он упоминал о
графине Наталье Федоровне.
Когда
графине Клавдии или «Клодине», как звала ее
графиня Анна Ивановна, было тринадцать лет, в доме ее матери появилась княжна Зина, десятилетняя девочка, дочь покойного младшего брата
графини, князя Сергея Несвицкого, умершего
молодым вдовцом.