Неточные совпадения
Утренняя роса еще оставалась внизу на густом подседе травы, и Сергей Иванович, чтобы не мочить ноги, попросил довезти себя по лугу в кабриолете до того ракитового
куста, у которого брались окуни. Как ни жалко было Константину Левину мять свою траву, он въехал в луг. Высокая трава мягко обвивалась около колес и ног лошади, оставляя свои семена на
мокрых спицах и ступицах.
Ему мерещились высоко поднявшаяся за ночь вода Малой Невы, Петровский остров,
мокрые дорожки,
мокрая трава,
мокрые деревья и
кусты и, наконец, тот самый
куст…
Райский пошел опять туда, где оставил мальчишек. За ним шел и Марк. Они прошли мимо того места, где купался Шарль. Райский хотел было пройти мимо, но из
кустов, навстречу им, вышел француз, а с другой стороны, по тропинке, приближалась Ульяна Андреевна, с распущенными,
мокрыми волосами.
Дождь в лесу — это двойной дождь. Каждый
куст и каждое дерево при малейшем сотрясении обдают путника водой. В особенности много дождевой воды задерживается на листве леспедецы. Через 5 минут я был таким же
мокрым, как если бы окунулся с головой в реку.
Туман казался неподвижным и сонным; трава и
кусты были
мокрые.
Не успел я отойти двух верст, как уже полились кругом меня по широкому
мокрому лугу, и спереди по зазеленевшимся холмам, от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим, обагренным
кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, — полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света…
Немного пониже крестьянская лошадь стояла в реке по колени и лениво обмахивалась
мокрым хвостом; изредка под нависшим
кустом всплывала большая рыба, пускала пузыри и тихо погружалась на дно, оставив за собою легкую зыбь.
Между тем дупелиные самки в исходе мая, следовательно в первой половине токов, вьют гнезда, по большей части на кочках, в предохранение от сырости, в болотах не очень
мокрых, но непременно поросших
кустами, и кладут по четыре яйца точно такого же цвета и формы, как бекасиные, только несколько побольше.
Кроме превосходства в величине, кроншнеп первого разряда темно-коричневее пером и голос имеет короткий и хриплый; он выводит иногда детей в сухих болотах и в опушках
мокрых, поросших большими кочками, мохом,
кустами и лесом, лежащих в соседстве полей или степных мест; изредка присоединяется к нему кроншнеп средний, но никогда малый, который всегда живет в степях и который пером гораздо светлее и крапинки на нем мельче; голос его гораздо чище и пронзительнее, чем у среднего кроншнепа, крик которого несколько гуще и не так протяжен.
Впрочем, болотные кулики неразборчивы; они живут во всяких болотах: в топких, грязных, кочковатых,
мокрых и сухих, даже в открытой ковылистой степи, около какой-нибудь потной низменности или долины, обросшей
кустами, только бы не мешали им люди.
По прошествии времени весенних высыпок, на которых смешиваются все эти три лучшие породы дичи (дупель, бекас и гаршнеп), о превосходстве которых я уже довольно говорил, дупели занимают обыкновенные свои болота с кочками, кустиками, а иногда большими
кустами не
мокрые, а только потные — и начинают слетаться по вечерам на тока, где и остаются во всю ночь, так что рано поутру всегда их найти еще в сборище на избранных ими местах.
Болота бывают чистые луговые. Этим именем называются все влажные, потные места, не кочковатые, а поросшие чемерицей и небольшими редкими
кустами,
мокрые только весной и осенью или во время продолжительного ненастья. Покрытые сочною и густою травою, они представляют изобильные сенокосы и вообще называются лугами; они составляют иногда, так сказать, окрестность, опушку настоящих
мокрых болот и почти всегда сопровождают течение рек по черноземной почве, особенно по низменным местам, заливаемым полою водою.
Селезень присядет возле нее и заснет в самом деле, а утка, наблюдающая его из-под крыла недремлющим глазом, сейчас спрячется в траву, осоку или камыш; отползет, смотря по местности, несколько десятков сажен, иногда гораздо более, поднимется невысоко и, облетев стороною, опустится на землю и подползет к своему уже готовому гнезду, свитому из сухой травы в каком-нибудь крепком, но не
мокром, болотистом месте, поросшем
кустами; утка устелет дно гнезда собственными перышками и пухом, снесет первое яйцо, бережно его прикроет тою же травою и перьями, отползет на некоторое расстояние в другом направлении, поднимется и, сделав круг, залетит с противоположной стороны к тому месту, где скрылась; опять садится на землю и подкрадывается к ожидающему ее селезню.
Осень стояла долгая, сначала очень ясная и холодная, а потом теплая и
мокрая; все вальдшнепы, без исключения, свалились в мелкие
кусты, растущие по сырым и потным местам, держались там до 8 ноября и разжирели до невероятности!
Судя по времени начала их крика, подумать, что коростели появляются очень поздно, но это будет заключение ошибочное: коростели прилетают едва ли позднее дупельшнепов, только не выбегают на открытые места, потому что еще нет на них травы, а прячутся в чаще
кустов, в самых корнях, в густых уремах, иногда очень
мокрых, куда в это время года незачем лазить охотнику.
Может быть, покажется странным причисление коростеля к разряду степной, или полевой, дичи, потому что главнейшее его местопребывание — луга, поросшие изредка
кустами, не только лежащие в соседстве болот, но и сами иногда довольно
мокрые, все это справедливо: точно, там дергуны живут с весны и там выводят детей, но зато сейчас с молодыми перебираются они в хлеба, потом в травянистые межи и залежи и, наконец, в лесные опушки.
Так обаятелен этот чудный запах леса после весенней грозы, запах березы, фиалки, прелого листа, сморчков, черемухи, что я не могу усидеть в бричке, соскакиваю с подножки, бегу к
кустам и, несмотря на то, что меня осыпает дождевыми каплями, рву
мокрые ветки распустившейся черемухи, бью себя ими по лицу и упиваюсь их чудным запахом.
Только кой-где, под прикрытием
кустов, оставались еще темно-зеленые полосы
мокрой зелени, точно сейчас покрытой лаком.
Садовник с ножницами ходил около помятых вчерашним ветром
кустов сирени и отрезывал сломанные ветви; около куртин, ползая по
мокрой траве, копались два мальчика в ситцевых рубашках, подвязывавшие подмятые цветы к новым палочкам.
Мокрая земля, по которой кое-где выбивали ярко-зеленые иглы травы с желтыми стебельками, блестящие на солнце ручьи, по которым вились кусочки земли и щепки, закрасневшиеся прутья сирени с вспухлыми почками, качавшимися под самым окошком, хлопотливое чиликанье птичек, копошившихся в этом
кусте,
мокрый от таявшего на нем снега черноватый забор, а главное — этот пахучий сырой воздух и радостное солнце говорили мне внятно, ясно о чем-то новом и прекрасном, которое, хотя я не могу передать так, как оно сказывалось мне, я постараюсь передать так, как я воспринимал его, — все мне говорило про красоту, счастье и добродетель, говорило, что как то, так и другое легко и возможно для меня, что одно не может быть без другого, и даже что красота, счастье и добродетель — одно и то же.
Открытая дверь подергивалась от ветра на железном крючке, дорожки были сыры и грязны; старые березы с оголенными белыми ветвями,
кусты и трава, крапива, смородина, бузина с вывернутыми бледной стороной листьями бились на одном месте и, казалось, хотели оторваться от корней; из липовой аллеи, вертясь и обгоняя друг друга, летели желтые круглые листья и, промокая, ложились на
мокрую дорогу и на
мокрую темно-зеленую отаву луга.
Набежало множество тёмных людей без лиц. «Пожар!» — кричали они в один голос, опрокинувшись на землю, помяв все
кусты, цепляясь друг за друга, хватая Кожемякина горячими руками за лицо, за грудь, и помчались куда-то тесной толпою, так быстро, что остановилось сердце. Кожемякин закричал, вырываясь из крепких объятий горбатого Сени, вырвался, упал, ударясь головой, и — очнулся сидя, опираясь о пол руками, весь облепленный мухами,
мокрый и задыхающийся.
Снег валил густыми, липкими хлопьями; гонимые порывистым, влажным ветром, они падали на землю, превращаясь местами в лужи, местами подымаясь
мокрыми сугробами; клочки серых, тяжелых туч быстро бежали по небу, обливая окрестность сумрачным светом; печально смотрели обнаженные
кусты; где-где дрожал одинокий листок, свернувшийся в трубочку; еще печальнее вилась снежная дорога, пересеченная кое-где широкими пятнами почерневшей вязкой почвы; там синела холодною полосою Ока, дальше все застилалось снежными хлопьями, которые волновались как складки савана, готового упасть и окутать землю…
Он быстро стал протирать глаза —
мокрый песок и грязь были под его пальцами, а на его голову, плечи, щёки сыпались удары. Но удары — не боль, а что-то другое будили в нём, и, закрывая голову руками, он делал это скорее машинально, чем сознательно. Он слышал злые рыдания… Наконец, опрокинутый сильным ударим в грудь, он упал на спину. Его не били больше. Раздался шорох
кустов и замер…
Какие уродливые гады извивались и ползали в нем между
мокрым камышом и корявыми
кустами вербы?
Расходясь по реке все шире, все дальше, волны набегали на берег, колебали и пригибали к земле жидкие
кусты ивняка и, разбившись с шумным плеском и пеною об откос, бежали назад, обнажая
мокрую песчаную отмель, всю изъеденную прибоем.
Он сделал сердитое лицо и пошел к
кустам собирать стадо. Мелитон поднялся и тихо побрел по опушке. Он глядел себе под ноги и думал; ему всё еще хотелось вспомнить хоть что-нибудь, чего еще не коснулась бы смерть. По косым дождевым полосам опять поползли светлые пятна; они прыгнули на верхушки леса и угасли в
мокрой листве. Дамка нашла под
кустом ежа и, желая обратить на него внимание хозяина, подняла воющий лай.
Когда чаща поредела и елки уже мешались с молодой березой, Мелитон увидел стадо. Спутанные лошади, коровы и овцы бродили между
кустов и, потрескивая сучьями, обнюхивали лесную траву. На опушке, прислонившись к
мокрой березке, стоял старик пастух, тощий, в рваной сермяге и без шапки. Он глядел в землю, о чем-то думал и играл на свирели, по-видимому, машинально.
Быстро промчалась гроза, солнце вновь засияло в безоблачной тверди небесной, деревья,
кусты и трава оживились, замолкшие птички громко запели в листве древесной, а Петр Степаныч все лежал на
мокрой траве в перелеске, вспоминая каждое слово пленительной Дуни.
Обыкновенно охотник ползет к уткам на животе, по кочкам и
мокрой траве, и стреляет только из-за
куста, в 20–30 шагах в сидячую, причем его поганое ружье раз пять дает осечку, а выстрелив, сильно отдает в плечо и в щеку; если удается попасть в цель, то тоже не малое горе: снимай сапоги и шаровары и полезай в холодную воду.
Серое небо,
мокрая трава, грязь и лужи на рассклизшей дороге, туман меж
кустов.
Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что-то в
куст и, сняв с отвисшими полями
мокрую шляпу, подошел к начальнику.
Всю ночь бушевала гроза, и всю ночь Борька не спал, лежа на своей кровати среди крепко спавших товарищей. Болела голова, и ужасно болело в спине, по позвоночному столбу. Задремлет, — вдруг ухнет гром, он болезненно вздрогнет и очнется. Угрюмый, он вставал, ходил по залам и коридорам дворца, останавливался у огромных окон. Под голубыми вспышками мелькали
мокрые дорожки сада с бегущими по песку ручьями, на пенистых лужах вскакивали пузыри, серые
кусты, согнувшись под ветром, казались неподвижными.