Наконец, в половине июня, чтобы поспеть к Петрову дню, началу сенокоса, нагрузив телеги женами, детьми, стариками и старухами, прикрыв их согнутыми лубьями от дождя и солнца, нагромоздив необходимую домашнюю посуду, насажав дворовую птицу на верхи возов и привязав к ним коров, потянулись в путь бедные переселенцы, обливаясь горькими слезами, навсегда прощаясь с стариною, с церковью, в которой крестились и венчались, и с
могилами дедов и отцов.
Неточные совпадения
Сделай же, Боже, так, чтобы все потомство его не имело на земле счастья! чтобы последний в роде был такой злодей, какого еще и не бывало на свете! и от каждого его злодейства чтобы
деды и прадеды его не нашли бы покоя в гробах и, терпя муку, неведомую на свете, подымались бы из
могил! А иуда Петро чтобы не в силах был подняться и оттого терпел бы муку еще горшую; и ел бы, как бешеный, землю, и корчился бы под землею!
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на
могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал
дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в землю, пихнул он его с
могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело».
Райнеру видится его
дед, стоящий у столба над выкопанной
могилой. «Смотри, там Рютли», — говорит он ребенку, заслоняя с одной стороны его детские глаза. «Я не люблю много слов. Пусть Вильгельм будет похож сам на себя», — звучит ему отцовский голос. «Что я сделаю, чтоб походить самому на себя? — спрашивает сонный юноша. — Они сделали уже все, что им нужно было сделать для этих гор».
Бабушка принесла на руках белый гробик, Дрянной Мужик прыгнул в яму, принял гроб, поставил его рядом с черными досками и, выскочив из
могилы, стал толкать туда песок и ногами, и лопатой. Трубка его дымилась, точно кадило.
Дед и бабушка тоже молча помогали ему. Не было ни попов, ни нищих, только мы четверо в густой толпе крестов.
Входим в лес по мокрой тропе, среди болотных кочек и хилого ельника. Мне кажется, что это очень хорошо — навсегда уйти в лес, как ушел Кирилло из Пуреха. В лесу нет болтливых людей, драк, пьянства, там забудешь о противной жадности
деда, о песчаной
могиле матери, обо всем, что, обижая, давит сердце тяжелой скукой.
Бабушка поклонилась
могиле до земли, всхлипнула, взвыла и пошла, а за нею —
дед, скрыв глаза под козырьком фуражки, одергивая потертый сюртук.
Пели первоначально: «В старину живали
деды» [В старину живали
деды… — начальные слова песни М.Н.Загоскина (1789—1852) из либретто оперы А.Верстовского «Аскольдова
могила».], потом «Лучинушку» и, наконец: «Мы живем среди полей и лесов дремучих» [Мы живем среди полей… — начальные слова песни М.Н.Загоскина из либретто оперы А.Верстовского «Пан Твардовский».]; все это не совсем удавалось хору, который, однако, весьма хорошо поладил на старинной, но прекрасной песне: «В темном лесе, в темном лесе» и проч.
Деды не стало… На горийском кладбище прибавилась еще одна
могила… Под кипарисовым крестом, у корней громадной чинары, спала моя
деда! В доме наступила тишина, зловещая и жуткая. Отец заперся в своей комнате и не выходил оттуда.
Дед ускакал в горы… Я бродила по тенистым аллеям нашего сада, вдыхала аромат пурпуровых бархатистых розанов и думала о моей матери, улетевшей в небо… Михако пробовал меня развлечь… Он принес откуда-то орленка со сломанным крылом и поминутно обращал на него мое внимание...