Неточные совпадения
Бешено звенела гитара, дробно стучали каблуки, на столе и
в шкапу дребезжала посуда, а среди кухни
огнем пылал Цыганок, реял коршуном, размахнув руки, точно крылья, незаметно передвигая ноги; гикнув, приседал на пол и
метался золотым стрижом, освещая всё вокруг блеском шелка, а шелк, содрогаясь и струясь, словно горел и плавился.
Летом,
в жаркий день, Пушкарь рассказал Матвею о том, как горела венгерская деревня,
метались по улице охваченные ужасом люди, овцы, мычали коровы
в хлевах, задыхаясь ядовитым дымом горящей соломы, скакали лошади, вырвавшись из стойл, выли собаки и кудахтали куры, а на русских солдат, лежавших
в кустах за деревней, бежал во тьме пылающий
огнём человек.
Но по уходе пристава тоска обуяла еще пуще. Целую ночь
метался он
в огне, и ежели забывался на короткое время, то для того только, чтоб и во сне увидеть, что он помпадур. Наконец, истощив все силы
в борьбе с бессонницей, он покинул одинокое ложе и принялся за чтение «Робинзона Крузое». Но и тут его тотчас же поразила мысль: что было бы с ним, если б он, вместо Робинзона, очутился на необитаемом острове? Каким образом исполнил бы он свое назначение?
Несмотря на то, что воздух был тих, свеча плыла и
огонь метался в разные стороны, освещая то столбик крылечка, то стол и посуду, то белую, стриженую голову старика.
Начал народ
метаться, а уж каморки и коридор все
в огне; как я выбежала на двор, не помню, а муж скамьей раму вышиб и выскочил
в окно…
Вот еще степной ужас, особенно опасный
в летние жары, когда трава высохла до излома и довольно одной искры, чтобы степь вспыхнула и пламя на десятки верст неслось огненной стеной все сильнее и неотразимее, потому что при пожаре всегда начинается ураган. При первом запахе дыма табуны начинают
в тревоге
метаться и мчатся очертя голову от
огня. Летит и птица. Бежит всякий зверь: и заяц, и волк, и лошадь — все
в общей куче.
Носился по путям с тревожными свистками паровоз; и так странно было, что машина так же может быть испугана, может
метаться, кричать и звать на помощь, как и человек. Дохнув тяжестью железа и
огня, паровоз пробежал мимо и вмешался
в пестроту стрелочных фонариков и семафоров, жалобно взывая.
Что же сказать о гигантском здании Ганувера, где я, разрываемый непривычкой и изумлением,
метался как стрекоза среди
огней ламп, —
в сложных и роскошных пространствах?
Две звезды большие сторожами
в небесах идут. Над горой
в синем небе чётко видно зубчатую стену леса, а на горе весь лес изрублен, изрезан, земля изранена чёрными ямами. Внизу — завод жадно оскалил красные зубы: гудит, дымит, по-над крышами его
мечется огонь, рвётся кверху, не может оторваться, растекается дымом. Пахнет гарью, душно мне.
Пекарня под трапезной была,
в подвале, потолок
в ней сводчатый, низкий, окно — одно только и наглухо закрыто; воздуха мало, туманом густым мучная пыль стоит,
мечется в ней Миха, как медведь на цепи, мутно сверкает
огонь в печи.
Мальчик горел, запихнутый
в печь подальше, а баранья ляжка пеклась
в той же печи, только поближе к устью, и у загнетки стояла робкая девочка-хозяйка, подбивая к
огню хворост, а озорная гостья убирала хату, то есть засыпала сором и золою кровь, пролитую на земляной пол, и
металась, не зная, куда сбыть с глаз долой выпущенную из барана утробу.
И вновь
металась женщина, горя
в дикой радости своей, как
в огне. И так наполнила своими движениями комнатку, как будто не одна, а несколько таких полубезумных женщин говорило, двигалось, ходило, целовало. Поила его коньяком и пила сама. Вдруг спохватилась и даже всплеснула руками.
В открытое окно дышала теплая и мягкая ночь, и где-то далеко, подчеркивая тишину комнаты, гармонично стрекотали кузнечики. Около лампы бесшумно
метались налетевшие
в окно ночные бабочки, падали и снова кривыми болезненными движениями устремлялись к
огню, то пропадая во тьме, то белея, как хлопья кружащегося снега. Умерла попадья.
Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же, стоявшие сзади, начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять
в область
огня,
в которой они опять (под влиянием страха смерти), теряли дисциплину и
метались по случайному настроению толпы.