Неточные совпадения
Практика судебного
оратора достаточно хорошо научила Клима Ивановича Самгина обходить опасные
места, удаляясь от них в сторону. Он был достаточно начитан для того, чтоб легко наполнять любой термин именно тем содержанием, которого требует день и минута. И, наконец, он твердо знал, что люди всегда безграмотнее тех мыслей и фраз, которыми они оперируют, — он знал это потому, что весьма часто сам чувствовал себя таким.
А Дунаев слушал, подставив ухо на голос
оратора так, как будто Маракуев стоял очень далеко от него; он сидел на диване, свободно развалясь, положив руку на широкое плечо угрюмого соседа своего, Вараксина. Клим отметил, что они часто и даже в самых пламенных
местах речей Маракуева перешептываются, аскетическое лицо слесаря сурово морщится, он сердито шевелит усами; кривоносый Фомин шипит на них, толкает Вараксина локтем, коленом, а Дунаев, усмехаясь, подмигивает Фомину веселым глазом.
В этом
месте сорвались было сильные рукоплескания из многих концов залы, но Фетюкович даже замахал руками, как бы умоляя не прерывать и чтобы дали ему договорить. Все тотчас затихло.
Оратор продолжал...
Проявление не совсем ободрительное для
оратора, который, кончивши речь свою, поклонился и еле живой возвратился на свое
место.
Я думаю насчет этого так: истинные
ораторы (точно так же, как и истинные баснописцы), такие, которые зажигают сердца человеков, могут появляться только в таких странах, где долго существовал известного рода гнет, как, например, рабство, диктатура, канцелярская тайна, ссылка в
места не столь отдаленные (а отчего же, впрочем, и не в отдаленные?) и проч.
В большинстве случаев, разумеется, победа остается на стороне гнета, и тогда
ораторы или сгорают сами собой, или кончают карьеру в
местах более или менее отдаленных.
— Что он сказал? — раздалось со всех сторон, когда сдержанный
оратор опустился на свое
место.
Она была похожа на неизвестного
оратора, всходящего в первый раз по ступеням кафедры… от этого бала зависел успех ее в модном свете… некстати пришитый бант, не на
месте приколотый цветок мог навсегда разрушить ее будущность…
А если кому из этих
ораторов и удавалось на несколько мгновений овладеть вниманием близстоящей кучки, то вдруг на скамью карабкался другой, перебивал говорящего, требовал слова не ему, а себе или вступал с предшественником в горячую полемику; слушатели подымали новый крик, новые споры,
ораторы снова требовали внимания, снова взывали надседающимся до хрипоты голосом, жестикулировали, убеждали;
ораторов не слушали, и они, махнув рукой, после всех усилий, покидали импровизованную трибуну, чтоб уступить
место другим или снова появиться самим же через минуту, и увы! — все это было совершенно тщетно.
Все были бледны. Уж несколько случаев было в окрестных
местах: мужики на собраниях тушили лампы и люто избивали приезжих
ораторов. Ведерников встал и, держа руку на револьвере, смотрел в глаза подходившим парням. Те остановились.
— Странник! — возразил цейгмейстер с обыкновенным жаром и необыкновенным красноречием. — Ты говоришь о геройстве и величии царей по чувству страха к ним, а не благородного удивления. Всякий говорил бы так на твоем
месте, встретив в первый раз грозного владыку народа. Простительно тебе так судить в твоем быту. (Вольдемар с усмешкой негодования взглянул на
оратора, как бы хотел сказать: «Не уступлю тебе в высокости чувств и суждений!» — и молчал.)