Неточные совпадения
У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие
места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на
гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было.
Курение, «неразрешенные книги» (Писарев, Добролюбов, Некрасов, — о «нелегальщине» мы тогда и не слыхали), купанье в неразрешенном
месте, катанье на лодках,
гулянье после семи часов вечера — все это входило в кодекс гимназических проступков.
Часто среди дня он прямо из присутственных
мест проезжал на квартиру к Настеньке, где, как все видели, экипаж его стоял у ворот до поздней ночи; видели потом, как Настенька иногда проезжала к нему в его карете с неподнятыми даже окнами, и, наконец, он дошел до того, что однажды во время многолюдного
гулянья на бульваре проехал с ней мимо в открытом фаэтоне.
Это
место стало
гуляньем: из Москвы и Петербурга вскоре приехали: Львов-Кочетов из «Московских ведомостей», А.Д. Курепин из «Нового времени», Н.П. Кичеев из «Новостей» Нотовича и много, много разных корреспондентов разных газет и публики из ближайших городов и имений.
Это грустное
место было
местом ее
гулянья и первых сценических восторгов.
Рано поутру, на высоком и утесистом берегу Москвы-реки, в том самом
месте, где Драгомиловский мост соединяет ямскую слободу с городом, стояли и сидели отдельными группами человек пятьдесят, разного состояния, людей; внизу весь мост был усыпан любопытными, и вплоть до самой Смоленской заставы, по всей слободе, как на
гулянье, шумели и пестрелись густые толпы народные.
[Арское поле теперь почти не существует: оно все застроено улицами и домами; даже бывшее на нем стародавнее трехдневное
гулянье, начинавшееся с троицына дня и продолжавшееся всегда дней пять, перенесено на другое
место.]
До сих пор эти
места служат любимым
гуляньем для жителей Казани.
Зато на берегу точно
гулянье стало — погорелые слезы высохли, все поют песни да приплясывают, а на горе у наемных плотников весело топоры стучат и домики, как грибки, растут на погорелом
месте.
В старинных русских городах до сих пор хранится обычай «невест смотреть». Для того взрослых девиц одевают в лучшие платья и отправляются с ними в известный день на условленное
место. Молодые люди приходят на выставку девушек, высматривают суженую. В новом Петербурге такие смотрины бывают на
гулянье в Летнем саду, в старых городах — на крестных ходах. Так и в Казани водится.
Если государства и были когда-то на что-то нужны, то время это уже давно прошло, и государства, особенно теперешние, только вредны. Теперешние государства со своими войсками напоминают того часового, которого, как рассказывают, еще долго продолжали ставить на
место, где когда-то была скамейка, на которой когда-то имела привычку садиться во время
гулянья уже давно умершая императрица.
Таврический сад вошел в моду у петербуржцев и сделался
местом модного и многолюдного
гулянья.
Публика для внимательного наблюдателя разделялась на две категории: одна пришла вынести из театра купленное ею эстетическое наслаждение, и по напряженному вниманию, отражавшемуся в ее глазах, устремленных на сцену, видно было, что она возвращала уплаченные ею в кассе трудовые деньги, другая категория приехала в театр, отдавая долг светским обязанностям, себя показать и людей посмотреть; для них театр —
место сборища, то же, что бал,
гулянье и даже церковная служба — они везде являются в полном сборе, чтобы скучать, лицезрея друг друга.
На этом
месте, которое могло бы быть приятным народным
гуляньем, вы не увидите никого, кроме редких прохожих.
В 1805 году Крестовский остров, ныне второстепенное
место публичных
гуляний, далеко не отличающееся никаким особенным изяществом, был, напротив того, сборным пунктом для самой блестящей петербургской публики, которая под звуки двух или трех военных оркестров, гуляла по широкой, очень широкой, усыпанной красноватым песком и обставленной зелеными деревянными диванчиками, дороге, шедшей по берегу зеркальной Невы, в виду расположенных на противоположном берегу изящных дач камергера Зиновьева, графа Лаваля и Дмитрия Львовича Нарышкина, тогдашнего обер-егермейстера.