Неточные совпадения
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно стоять в стороне, и раза два-три он посетил митинги
местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но
слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее
местного комитета — бывшим поверенным по делам Марины.
За утренним чаем небрежно просматривал две
местные газеты, — одна из них каждый день истерически кричала о засилии инородцев, безумии левых партий и приглашала Россию «вернуться к национальной правде», другая, ссылаясь на статьи первой, уговаривала «беречь Думу — храм свободного, разумного
слова» и доказывала, что «левые» в Думе говорят неразумно.
По-французски он не знал ни
слова. Пришел зять его, молодой доктор, очень любезный и разговорчивый. Он говорил по-английски и по-немецки; ему отвечали и на том и на другом языке. Он изъявил, как и все почти встречавшиеся с нами иностранцы, удивление, что русские говорят на всех языках. Эту песню мы слышали везде. «Вы не русский, — сказали мы ему, — однако ж вот говорите же по-немецки, по-английски и по-голландски, да еще, вероятно, на каком-нибудь из здешних
местных наречий».
Маньчжурское
слово «Сихотэ-Алинь»
местные китайцы переделали по-своему: «Си-хо-та Линь», то есть Перевал западных больших рек. И действительно, к западу от водораздела текут большие реки: Ваку, Иман, Бикин, Хор и т.д. Гольды называют его Дзуб-Гын, а удэгейцы — Ада-Сололи, причем западный его склон они называют Ада-Цазани, а восточный — Ада-Намузани, от
слова «наму», что значит — море.
В заключение еще остается сказать несколько
слов об одном
местном обывателе, весьма способствовавшем процветанию этого уголка далекой русской окраины.
В верхней части своего течения Арзамасовка течет в меридиональном направлении и по пути принимает в себя речку Менную, потом Лиственничную, а немного ниже — еще 2 речки с правой стороны, которые
местные крестьяне называют Фальи пади (от китайского
слова «фалу», что значит — олень).
Там, среди стариков,
местных жителей, я не раз слыхал это
слово, а
слово это было...
Отец дал нам свое объяснение таинственного события. По его
словам, глупых людей пугал какой-то
местный «гультяй» — поповский племянник, который становился на ходули, драпировался простынями, а на голову надевал горшок с углями, в котором были проделаны отверстия в виде глаз и рта. Солдат будто бы схватил его снизу за ходули, отчего горшок упал, и из него посыпались угли. Шалун заплатил солдату за молчание…
Одним
словом, зажили по-настоящему, как в других прочих местах, особенно когда появились два адвоката, Мышников и Черевинский, забившие сразу
местных доморощенных ходатаев и дельцов.
Кононович приказал нанимать гиляков в надзиратели; в одном из его приказов сказано, что это делается ввиду крайней необходимости в людях, хорошо знакомых с местностью, и для облегчения сношений
местного начальства с инородцами; на
словах же он сообщил мне, что это нововведение имеет целью также и обрусение.
Тут, как и в России в подобных случаях, сказалась досадная мужицкая темнота: просили не школ, не правосудия, не заработков, а разных пустяков: кто казенного довольствия, кто усыновления ребенка, — одним
словом, подавали прошения, которые могли быть удовлетворены и
местным начальством.
Господин этот был
местный исправник Ардальон Васильевич Захаревский, фактотум [Фактотум — название старательного и точного исполнителя приказаний, происходит от соединения двух латинских
слов: fac — сделай и totum — все.]
А то, что
местное население старается всячески повредить победоносному врагу, устроивает ему изменнические засады, бежит в леса, заранее опустошая и предавая огню все, что стоит на его пути, предательски убивает солдат и офицеров,
словом сказать, совершает все, что дикость и варварство могут внушить ему… тогда как теперь…
Словом сказать, Красновы имели все права, чтобы стоять во главе
местной интеллигенции, однако ж, и за всем тем, Живоглотовы почти всегда побеждали.
Матвей Лозинский, разумеется, не знал еще, к своему несчастью,
местных обычаев. Он только шел вперед, с раскрытым сердцем, с какими-то
словами на устах, с надеждой в душе. И когда к нему внезапно повернулся высокий господин в серой шляпе, когда он увидел, что это опять вчерашний полицейский, он излил на него все то чувство, которое его теперь переполняло: чувство огорчения и обиды, беспомощности и надежды на чью-то помощь. Одним
словом, он наклонился и хотел поймать руку мистера Гопкинса своими губами.
Размеры неприятности оказались гораздо значительнее, чем я мог предположить из
слов гордой Олеси. Вчера вечером в избушку на курьих ножках заезжал
местный урядник.
Так, в одной жалобе, посланной им в Петербург на
местного губернатора, он писал без запятых и точек: «в бытность мою в губернском городе на выборах я однажды встретился с господином начальником губернии и был изруган им подлецом и мошенником», а в другой раз, в просьбе, поданной в уголовную палату, устроил, конечно с умыслом, в разных местах подчистки некоторых
слов в таком порядке, что получил возможность в конце прошения написать следующую оговорку: «а что в сем прошении по почищенному написано, что судившие меня, члены, уголовной, палаты, все, до, одного, взяточники, подлецы, и, дураки, то это все верно и прошу в том не сомневаться…»
«Углевка» и «удобка» — два специально
местных пензенских
слова, нигде больше мной не слыханные, — незабвенны!
Дядиных знакомых из
местного дворянства она почитала за ничто и, встречая их в доме мужа в свои редкие гостинки, едва удостаивала их взгляда и самого осторожного
слова.
Но уже через десять минут, когда они возвращались домой, Колесников весело шутил по поводу своих гондол; и
слово за
словом, среди шуток и скачков через лужи, рассказал свою мытарственную жизнь в ее «паспортной части», как он выражался. По образованию ветеринар, был он и статистиком, служил на железной дороге, полгода редактировал какой-то журнальчик, за который издатель и до сих пор сидит в тюрьме. И теперь он служит в
местном железнодорожном управлении.
Наутро город встал как громом пораженный, потому что история приняла размеры странные и чудовищные. На Персональной улице к полудню осталось в живых только три курицы, в крайнем домике, где снимал квартиру уездный фининспектор, но и те издохли к часу дня. А к вечеру городок Стекловск гудел и кипел, как улей, и по нем катилось грозное
слово «мор». Фамилия Дроздовой попала в
местную газету «Красный боец» в статье под заголовком: «Неужели куриная чума?», а оттуда пронеслось в Москву.
Василию нужно было выждать часа три. Я тоже не ложился, и мы сидели оба, изредка перекидываясь
словами. Василий, или, как он уже привык называть себя, Багылай, то и дело подкладывал в огонь по одному полену. Это в нем сказывалась
местная привычка, приобретенная в течение длинных вечеров якутской зимы.
Это был
местный уроженец из казаков, человек средних лет, отличный служака, превосходно знавший
местные условия. Из личных его особенностей мы знали его слабость к выпивке — из слободы его иногда увозили, уложив в повозку почти без сознания, — и к книжным
словам, которые он коллекционировал с жадностью любителя и вставлял, не всегда кстати, в свою речь. Человек он, впрочем, был в общем добрый, и все его любили. С нами он был не в близких, но все же в хороших отношениях.
Вольнодумец в отношении религии на
словах, он в то же время перед каждым экзаменом бегал к
местной чудотворной иконе в собор и молился там усерднейшим образом.
А Сусанна Ивановна ему на это: «Батюшка! мы дети ваши! мы любим» и т.д.,
словом, все совершенно так, как бывает в театральных представлениях, для вящего сходства с которыми родитель в конце концов простер над ними руки и очень трогательно произнес: «Дети мои, будьте счастливы» и задал великолепный банкет всему гусарскому полку и всему
местному «благородному дворянству».
Но… если арестуют, да не подержат и выпустят, а вдруг ушлют в какой-нибудь город Кадников или Бугульму, под надзор
местных властей полицейских, —
словом, в какие-нибудь такие допотопные страны, где ни о гражданском мужестве, ни о гражданской скорби еще и не слыхивали…
Это была эстафета от полковника Пшецыньского, который объяснял, что, вследствие возникших недоразумений и волнений между крестьянами деревни Пчелихи и села Коршаны, невзирая на недавний пример энергического укрощения в селе Высокие Снежки, он, Пшецыньский, немедленно, по получении совместного с губернатором донесения
местной власти о сем происшествии, самолично отправился на место и убедился в довольно широких размерах новых беспорядков, причем с его стороны истощены уже все меры кротости, приложены все старания вселить благоразумие, но ни голос совести, ни внушения власти, ни
слова святой религии на мятежных пчелихинских и коршанских крестьян не оказывают достодолжного воздействия, — «а посему, — писал он, — ощущается необходимая и настоятельнейшая надобность в немедленной присылке военной силы; иначе невозможно будет через день уже поручиться за спокойствие и безопасность целого края».
Кругом говорили о недавней смерти
местного архиерея, о том, по каким улицам пойдет ход; о самом предмете молебна — ни
слова; разве только какой-нибудь веселый мастеровой подмигнет соседу на проходящую дряхлую старушонку с трясущеюся головою и сострит...
Когда я еще был совсем маленьким, отец сильно увлекался садоводством, дружил с
местным купцом-садоводом Кондрашовым. Иван Иваныч Кондратов. Сначала я его называл Ананас-Кокок, потом — дядя-Карандаш. Были парники, была маленькая оранжерея. Смутно помню теплый, парной ее воздух, узорчатые листья пальм, стену и потолок из пыльных стекол, горки рыхлой, очень черной земли на столах, ряды горшочков с рассаженными черенками. И еще помню звучное, прочно отпечатавшееся в памяти
слово «рододендрон».
Ямщик в верблюжьем"озяме", с приподнятым большим воротником и в серой барашковой шапке, держался еле-еле на облучке кибитки, то и дело покрикивал:"Эх вы, родимые!" — с
местным"оканьем", которое и у Заплатина еще сохранилось в некоторых
словах, и правой рукой в желтой кожаной рукавице поводил в воздухе, играя концами ременных вожжей.
Местные власти с неутомимой энергией спешили привести в порядок город и завод, в сладкой надежде хотя на одно
слово похвалы полудержавного властелина, хотя на один взгляд одобрения.
У них бывали только мужчины. В своем старанье развлечь жену, Эразм Эразмович старался привлечь к себе в дом интересных лиц,
местных литераторов, артистов,
словом, «умных людей».
Это выражение кратко, но значение его очень широко [Это «и других» внесено на основании следующих
слов закона 8 октября 1835 года: «Кроме духоборцев, иконоборцев, молоканов, иудействующих, должно считать особенно вредными скопцов и не молящихся за царя, и сверх того и тех раскольников, кои, по
местным соображениям, будут в равной степени признаваться вредными для общества; о сих последних испрашивать каждый раз разрешения министерства внутренних дел, описывая обряды, мнения и правила, и означать степень вреда, от них происходящего».].
Восстановление мертвых (а не воскресение, как неправильно переводится это
слово), по верованиям евреев, совершится при наступлении века мессии и установлении царства бога на земле. И вот Христос, встречаясь с этим верованием временного,
местного и плотского воскресения, отрицает его и на место его ставит свое учение о восстановлении вечной жизни в боге.