Неточные совпадения
Самгин, оглушенный, стоял на дрожащих ногах, очень хотел уйти, но не мог, точно спина пальто примерзла к стене и не позволяла пошевелиться. Не мог он и закрыть
глаз, — все еще падала взметенная взрывом белая пыль, клочья шерсти; раненый полицейский, открыв лицо, тянул на себя
медвежью полость; мелькали люди, почему-то все маленькие, — они выскакивали из ворот, из дверей домов и становились в полукруг; несколько человек стояло рядом с Самгиным, и один из них тихо сказал...
— Господа. Его сиятельс… — старик не договорил слова, оно окончилось тихим удивленным свистом сквозь зубы. Хрипло, по-медвежьи рявкая, на двор вкатился грузовой автомобиль, за шофера сидел солдат с забинтованной шеей, в фуражке, сдвинутой на правое ухо, рядом с ним — студент, в автомобиле двое рабочих с винтовками в руках, штатский в шляпе, надвинутой на
глаза, и толстый, седобородый генерал и еще студент. На улице стало более шумно, даже прокричали ура, а в ограде — тише.
Но, заглянув
медвежьими глазками в
глаза Клима, он хлопнул его по колену и стал рассказывать сам...
Приподымаюсь, смотрю: человек в богатой
медвежьей шубе, в собольей шапке, с черными
глазами, с черными как смоль щегольскими бакенами, с горбатым носом, с белыми оскаленными на меня зубами, белый, румяный, лицо как маска.
Щепки и осколки, как дождь, летели ему в лицо и в голову: он мигал мерно и ровно, не торопясь, всякий раз, когда горсть щепок попадала в
глаза, и не думал отворотить головы, также не заботился вынимать осколков, которые попадали в
медвежью шерсть и там оставались.
Эта встреча произвела на Петра Елисеича неприятное впечатление, хотя он и не видался с Мосеем несколько лет. По своей
медвежьей фигуре Мосей напоминал отца, и старая Василиса Корниловна поэтому питала к Мосею особенную привязанность, хотя он и жил в отделе. Особенностью Мосея, кроме слащавого раскольничьего говора, было то, что он никогда не смотрел прямо в
глаза, а куда-нибудь в угол. По тому, как отнеслись к Мосею набравшиеся в избу соседи, Петр Елисеич видел, что он на Самосадке играет какую-то роль.
Хорошо, что m-me Фатеева, смотревшая почти страстно на Павла, услыша ее
медвежью походку, успела мгновенно опустить
глаза в землю.
На барском месте в пошевнях сидел очень маленького роста мужчина, закутанный в
медвежью шубу, с лицом, гордо приподнятым вверх, с голубыми
глазами, тоже закинутыми к небесам, и с небольшими, торчащими, как у таракана, усиками, — точно он весь стремился упорхнуть куда-то ввысь.
— Ну, батюшка, Никита Романыч, — сказал Михеич, обтирая полою кафтана
медвежью кровь с князя, — набрался ж я страху! Уж я, батюшка, кричал медведю: гу! гу! чтобы бросил он тебя да на меня бы навалился, как этот молодец, дай бог ему здоровья, череп ему раскроил. А ведь все это затеял вон тот голобородый с маслеными
глазами, что с крыльца смотрит, тетка его подкурятина! Да куда мы заехали, — прибавил Михеич шепотом, — виданное ли это дело, чтобы среди царского двора медведей с цепей спускали?
Иногда кочегар казался мне дурачком, но чаще я думал, что он нарочно притворяется глупым. Мне упрямо хотелось выспросить его о том, как он ходил по земле, что видел, но это плохо удавалось; закидывая голову вверх, чуть приоткрыв
медвежьи темные
глаза, он гладил рукою мшистое свое лицо и тянул, вспоминая...
Старичок был весь чистота и благообразие: на лице его и следа нет ни желтых пятен, ни морщин, обыкновенно портящих лица карликов: у него была очень пропорциональная фигура, круглая как шар головка, покрытая совершенно белыми, коротко остриженными волосами, и небольшие коричневые
медвежьи глазки. Карлица лишена была приятности брата, она была одутловата, у нее был глуповатый чувственный рот и тупые
глаза.
Один старик, которого сын и теперь еще жив, рассказывал, что однажды зимою, отыскивая
медвежий след, он заплутался и в самую полночь забрел на пустынь; он божился, что своими
глазами видел, как целый ряд монахов, в черных рясах, со свечами в руках, тянулся вдоль ограды и, обойдя кругом всей пустыни, пропал над самым тем местом, где и до сих пор видны могилы.
Опять полетел Комар Комарович и впился медведю прямо в
глаз. Заревел медведь от боли, хватил себя лапой по морде, и опять в лапе ничего, только чуть
глаз себе не вырвал когтем. А Комар Комарович вьется над самым
медвежьим ухом и пищит...
Мигая ласковыми
глазами печального сиреневого цвета, он смотрел на ребят Артамонова, каменно стоявших у двери; все они были очень разные: старший — похож на отца, широкогрудый, брови срослись,
глаза маленькие,
медвежьи, у Никиты
глаза девичьи, большие и синие, как его рубаха, Алексей — кудрявый, румяный красавец, белокож, смотрит прямо и весело.
У Барского на месте лица скупо наляпаны багровые куски мяса, его огромная голова, шея, щёки, руки — весь он густо оброс толстоволосой,
медвежьей шерстью, уши — не видны, ненужные
глаза скрыты в жирных подушечках.
В голосе его, странно глубоком, было что-то потрясающее, раскинутые руки, длинные, как весла, дрожали, обращены ладонями к людям. Дрожало и его
медвежье лицо в косматой бороде, кротовые, слепые
глаза темными шариками выкатились из орбит. Казалось, что невидимая рука вцепилась в горло ему и душит.
Тут и он не мог удержаться от радости и чуть было не закричал и не захлопал руками, но, боясь спугнуть колючего зверька, притаил дыхание и, широко раскрыв счастливые
глаза, в восторге смотрел, как тот, фыркая, обнюхивал своим свиным рыльцем корни розового куста, ища между ними червей, и смешно перебирал толстенькими лапами, похожими на
медвежьи.
Робость моя улетела мгновенно, когда
глазам моим представилась картина Тончи, изображающая Державина посреди снегов, сидящего у водопада в
медвежьей шубе и бобровой шапке…
Диву французы дались, домой отписали: сами-де своими
глазами медвежий баталион видели.
И все трое посмотрели в окно на коляску, в которую садилась знаменитость в большой
медвежьей шубе. Княгиня покраснела от зависти, а Егорушка значительно подмигнул
глазом и свистнул. Маруся не видела коляски. Ей некогда было видеть ее: она рассматривала доктора, который произвел на нее сильнейшее впечатление. На кого не действует новизна?
Но, отворив дверь, она увидела не мужа. Перед ней стоял высокий, красивый мужчина в дорогой
медвежьей шубе и золотых очках. Лоб его был нахмурен и сонные
глаза глядели на мир божий равнодушно-лениво.
Круглый большой обломок стены, упавший на другой большой отрывок, образовал площадку и лестницу о двух ступенях. Тут на разостланной
медвежьей шкуре лежал, обхватив правою рукою барабан, Семен Иванович Кропотов. Голова его упала почти на грудь, так что за шляпой с тремя острыми углами ее и густым, черным париком едва заметен был римский облик его. Можно было подумать, что он дремлет; но, когда приподнимал голову, заметна была в
глазах скорбь, его преодолевавшая.
Я не верил ни своим
глазам, ни своему слуху: удивительный дух этот был, конечно, он — мой дикарь! Теперь в этом нельзя было более ошибаться: вот под ногами его те же самые лыжи, на которых он убежал, за плечами другие; передо мною воткнут в снег его орстель, а на руках у него целая
медвежья ляжка, совсем и с шерстью и со всей когтистой лапой. Но во что он убран, во что он преобразился?