Неточные совпадения
— O ja, — отвечал Немец. — Es ist ein ganz einfaches Ding, [О да, это совсем простая вещь,] — и
начал объяснять устройство
машины.
«Скоро уж час, а только
начали третью копну», подумал Левин, подошел к подавальщику и, перекрикивая грохот
машины, сказал ему, чтоб он реже пускал.
Исполнение плана Левина представляло много трудностей; но он бился, сколько было сил, и достиг хотя и не того, чего он желал, но того, что он мог, не обманывая себя, верить, что дело это стоит работы. Одна из главных трудностей была та, что хозяйство уже шло, что нельзя было остановить всё и
начать всё сначала, а надо было на ходу перелаживать
машину.
Точно он попал клочком одежды в колесо
машины, и его
начало в нее втягивать.
Иногда выражала она желание сама видеть и узнать, что видел и узнал он. И он повторял свою работу: ехал с ней смотреть здание, место,
машину, читать старое событие на стенах, на камнях. Мало-помалу, незаметно, он привык при ней вслух думать, чувствовать, и вдруг однажды, строго поверив себя, узнал, что он
начал жить не один, а вдвоем, и что живет этой жизнью со дня приезда Ольги.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он
начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная
машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как
машина.
У китайцев нет национальности, патриотизма и религии — трех
начал, необходимых для непогрешительного движения государственной
машины. Есть китайцы, но нации нет; в их языке нет даже слова «отечество», как сказывал мне один наш синолог.
Против него два средства: гласность и совершенно другая организация всей
машины, введение снова народных
начал третейского суда, изустного процесса, целовальников и всего того, что так ненавидит петербургское правительство.
У Галактиона сильно билось сердце, когда «Первинка»
начала подходить к пристани, и он скомандовал: «Стоп,
машина!» На пристани уже собралась кучка любопытных. Впереди других стоял Стабровский с Устенькой. Они первые вошли на пароход, и Устенька, заалевшись, подала Галактиону букет из живых цветов!
Командир не сходит с мостика, и механик не выходит из
машины; «Байкал»
начинает идти всё тише и тише и идет точно ощупью.
Карачунский чувствовал, как все
начинает вертеться у него перед глазами, и паровая
машина работала точно у него в голове.
Корпус был заложен с
начала осени, а по первому снежку из Мурмоса привезли готовую
машину и паровик.
При сцеплении общем в этой огромной
машине надо
начать с уменьшения зла там [в России], тогда и здесь будет поселенец не тяжел для старожилов.
Бывало, утром занимаешься в классной комнате и знаешь, что необходимо работать, потому что завтра экзамен из предмета, в котором целых два вопроса еще не прочитаны мной, но вдруг пахнёт из окна каким-нибудь весенним духом, — покажется, будто что-то крайне нужно сейчас вспомнить, руки сами собою опускают книгу, ноги сами собой
начинают двигаться и ходить взад и вперед, а в голове, как будто кто-нибудь пожал пружинку и пустил в ход
машину, в голове так легко и естественно и с такою быстротою
начинают пробегать разные пестрые, веселые мечты, что только успеваешь замечать блеск их.
— Что это такое, скажите вы мне, — говорила она с настойчивостью и
начала затем читать текст старинного перевода книги Сен-Мартена: «Мне могут сделать возражение, что человек и скоты производят действия внешние, из чего следует, что все сии существа имеют нечто в себе и не суть простые
машины, и когда спросят у меня: какая же разница между их
началами действий и
началом, находящимся в человеке, то ответствую: сию разность легко тот усмотрит, кто обратится к ней внимательно.
— Теперича, ежели Петенька и не шибко поедет, — опять
начал Порфирий Владимирыч, — и тут к вечеру легко до станции железной дороги поспеет. Лошади у нас свои, не мученные, часика два в Муравьеве покормят — мигом домчат. А там — фиюю! пошла
машина погромыхивать! Ах, Петька! Петька! недобрый ты! остался бы ты здесь с нами, погостил бы — право! И нам было бы веселее, да и ты бы — смотри, как бы ты здесь в одну неделю поправился!
Остолбеневший хозяин велосипеда уже
начал оглядываться, куда прислонить
машину, чтобы, освободясь, дать выход своему гневу, но полисмен не допустил драки.
Чтобы поправить свою неловкость с первой рюмкой, я выпил залпом вторую и сразу почувствовал себя как-то необыкновенно легко и почувствовал, что люблю всю «академию» и что меня все любят. Главное, все такие хорошие… А
машина продолжала играть, у меня
начинала сладко кружиться голова, и я помню только полковника Фрея, который сидел с своей трубочкой на одном месте, точно бронзовый памятник.
Лунёв
начал горячиться. Все эти истории — Павлова,
Машина — возбуждали в нём злобу. И, не зная, куда направить это чувство, он направил его на товарища…
Даже когда «
машина» в трактире
начинала играть что-нибудь заунывное, он ощущал в груди тоскливое томление и просил остановить «
машину» или уходил от нее подальше, чувствуя, что не может спокойно слушать этих речей без слов, но полных слез и жалоб.
Прокатилась длинная волна стриженых голов; это ученики двух городских училищ; тяжёлой, серой
машиной продвинулась полурота солдат, её вёл знаменитый в городе хладнокровный поручик Маврин: он ежедневно купался в Оке,
начиная с половодья и кончая заморозками, и, как было известно, жил на деньги Помяловой, находясь с нею в незаконной связи.
Размышляя таким образом, швейцар все еще как бы не решался, пока не удалось ему случайно купить за очень дешевую цену самовар на Апраксином дворе. Колебания его при этом
начали устанавливаться на более твердую почву. Возиться с самоваром действительно было как-то не мужским делом;
машина, очевидно, требовала другого двигателя: хозяйка как бы сама собою напрашивалась.
Собравшиеся (в числе их присутствовал старый буфетчик, по прозвищу Дядя Хвост, к которому все с почтением обращались за советом, хотя только и слышали от него, что: вот оно как, да; да, да, да)
начали с того, что на всякий случай для безопасности заперли Капитона в чуланчик с водоочистительной
машиной и принялись думать крепкую думу.
И когда убийство было совершено, у Раскольникова осталось впечатление, «как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неизвестною силой, без возражений. Точно он попал клочком одежды в колесо
машины, и его
начало в нее втягивать».
Это было уже в
начале 1901 года. Весною этого года я был выслан из Петербурга. Поселился в Туле. Изредка получал письма от Александры Ивановны. Писала она о своей жизни очень сдержанно. Раз, после долгих извинений, попросила у меня взаймы полтораста рублей на покупку вязальной
машины, — что будет выплачивать долг частями. А еще через год я получил от нее такое письмо...
Разумеется, что столь много терпевший от тещи Копцевич тоже ее ненавидел и рвался как бы поскорее оттерпеться здесь у нее на деревенской эпитимии без всяких утешений власти, но потом вознаградить себя, — вырваться и
начать управлять грозно и величественно, пособлять двигать огромное колесо государственной
машины, у которой тогда уже пристроилось много таких же почетных лиц, как Копцевич.
— Я, конечно, не ошибся, —
начинал он, когда собеседник выражал желание слышать окончание «казуса», — месяца три прошло с отправки последнего письма, все шло по-прежнему, вдруг наехала ревизия, стала всюду шарить да нюхать, да ничего не пришлось найти,
машина у меня по управлению шла как по маслу, без сучка и задоринки.
Приученная, старая, крепостная прислуга делала незаметным отсутствие Екатерины Петровны как хозяйки — раз заведенная хозяйственная
машина шла без сучка и задоринки, никакие хозяйственные заботы не касались больного барина, боготворимого всеми дворовыми людьми,
начиная с Устиньи и Никанора, специально ходившей за ним пожилой женщины и преданного старого камердинера и кончая последним казачком и девочкой для посылок.
Гаярина гораздо больше интересовал граф Заваров. Когда-то он его ненавидел, считал одним из главных гасильников, не признавал в нем ничего, кроме непомерного властолюбия и мастерства запутывать нити самых беспощадных интриг. Но с тех пор, как этот некогда могущественный"случайный"человек очутился в стороне от главной
машины внутреннего управления и сам Александр Ильич
начал свою"эволюцию", личность графа представилась ему в другом свете.
То десятирублевая бумажка
начнет дрожать в глазах, да так ясно, и раздается голос Аннушки:"Ах, вы — сочинитель! где уж вам
машину купить!"