Неточные совпадения
Рассчитывая, что Авдотья Романовна, в сущности, ведь нищая (ах, извините, я не то хотел… но ведь не все ли равно, если выражается то же понятие?), одним словом, живет трудами рук своих, что у ней на содержании и
мать и вы (ах, черт, опять морщитесь…), я и решился
предложить ей все мои деньги (тысяч до тридцати я мог и тогда осуществить) с тем, чтоб она бежала со мной хоть сюда, в Петербург.
Она слышала от самой Амалии Ивановны, что
мать даже обиделась приглашением и
предложила вопрос: «Каким образом она могла бы посадить рядом с этой девицейсвою дочь?» Соня предчувствовала, что Катерине Ивановне как-нибудь уже это известно, а обида ей, Соне, значила для Катерины Ивановны более, чем обида ей лично, ее детям, ее папеньке, одним словом, была обидой смертельною, и Соня знала, что уж Катерина Ивановна теперь не успокоится, «пока не докажет этим шлепохвосткам, что они обе» и т. д. и т. д.
Когда
мать спросила Клима,
предлагал ли ему Варавка взять в газете отдел критики и библиографии, она заговорила, не ожидая, что скажет Клим...
— Это разумно, что не пошел, — сказала
мать; сегодня она, в новом голубом капоте, была особенно молода и внушительно красива. Покусав губы, взглянув в зеркало, она
предложила сыну: — Посиди со мной.
Мать мне жаль было, но… «или он, или я» — вот что я хотел
предложить ей и сестре моей.
—
Мать рассказывает, что не знала, брать ли с тебя деньги, которые ты давеча ей
предложил за месячное твое содержание. Ввиду этакого гроба не только не брать, а, напротив, вычет с нас в твою пользу следует сделать! Я здесь никогда не был и… вообразить не могу, что здесь можно жить.
— Вы не желаете ли проводить меня к Павле Ивановне? —
предложила Надежда Васильевна Привалову; она это делала нарочно, чтобы побесить немножко
мать.
— Что же делать, господин офицер. Он
предлагает мне хорошее жалование, три тысячи рублей в год и все готовое. Быть может, я буду счастливее других. У меня старушка
мать, половину жалования буду отсылать ей на пропитание, из остальных денег в пять лет могу скопить маленький капитал, достаточный для будущей моей независимости, и тогда bonsoir, [прощайте (фр.).] еду в Париж и пускаюсь в коммерческие обороты.
Мы
предложили ему оставить школу и перейти в дом моей
матери, с тем чтобы ехать с ней в Италию.
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за угол, из которого его гонят на улицу, голодная
мать, продающая одеяльце и подушку своего ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо
предлагала самовар, чтобы купить еду сидящему в долговом отделении мужу.
Вскоре
мать начала энергично учить меня «гражданской» грамоте: купила книжки, и по одной из них — «Родному слову» — я одолел в несколько дней премудрость чтения гражданской печати, но
мать тотчас же
предложила мне заучивать стихи на память, и с этого начались наши взаимные огорчения.
Заметив из расспросов Лаврецкого, какое впечатление произвела на него Варвара Павловна, он сам
предложил ему познакомить его с нею, прибавив, что он у них, как свой; что генерал человек совсем не гордый, а
мать так глупа, что только тряпки не сосет.
После кофе Дурасов
предложил было нам катанье на лодке с роговой музыкой по Черемшану, приговаривая, что «таких рогов ни у кого нет», но отец с
матерью не согласились, извиняясь тем, что им необходимо завтра рано поутру переправиться через Волгу.
Оставшись наедине с
матерью, я обнял ее и поспешил
предложить множество вопросов обо всем, что видел и слышал.
Потом бабушка
предложила моей
матери выбрать для своего помещенья одну из двух комнат: или залу, или гостиную.
Мать, которой, без сомнения, наскучили наши печальные лица, очень этому обрадовалась и старалась еще более развеселить нас; сама
предложила нам пойти удить на мельницу, которая находилась в нескольких десятках шагов, так что шум воды, падающей с мельничных колес, и даже гуденье жерновов раздавалось в ушах и заставляло нас говорить громче обыкновенного.
Евсеич
предлагал и мне поиграть, и мне самому иногда хотелось; но у меня недоставало для этого смелости, да и
мать, уезжая, запретила нам входить в какие-нибудь игры или разговоры с багровской прислугой.
— Вы отдохнули бы! —
предложила мать.
— Уж он подглядел! — смущенно воскликнула она. И, обеспокоенная обилием радости, наполнявшей ее грудь,
предложила Павлу: — Позвать бы его! Нарочно ушел, чтобы не мешать. У него —
матери нет…
— Садитесь! —
предложила мать, подавая на стол горячее. За обедом Андрей рассказал о Рыбине. И, когда он кончил, Павел с сожалением воскликнул...
Иногда Андрей
предлагал матери с улыбкой в глазах...
— Давайте — я снесу! —
предложил парень, потирая руки.
Мать тихонько засмеялась, не глядя на него.
Он, кашляя, кивнул головой. Людмила заглянула в лицо
матери темными глазами и
предложила...
Пришла Корсунова. Она размахивала руками, кричала, плакала и восторгалась, топала ногами, что-то
предлагала и обещала, грозила кому-то. Все это не трогало
мать.
— Пройдите в комнату, я сейчас оденусь! —
предложила мать.
— Vous voilà comme toujours, belle et parée! [Вот и вы, как всегда, красивая и нарядная! (франц.)] — говорит он, обращаясь к имениннице. И, приятно округлив правую руку,
предлагает ее Агриппине Алексеевне, отрывая ее таким образом от сердца нежно любящей
матери, которая не иначе как со слезами на глазах решается доверить свое дитя когтям этого оплешивевшего от старости коршуна. Лев Михайлыч, без дальнейших церемоний, ведет свою даму прямо к роялю.
Александр прошел по всем комнатам, потом по саду, останавливаясь у каждого куста, у каждой скамьи. Ему сопутствовала
мать. Она, вглядываясь в его бледное лицо, вздыхала, но плакать боялась; ее напугал Антон Иваныч. Она расспрашивала сына о житье-бытье, но никак не могла добиться причины, отчего он стал худ, бледен и куда девались волосы. Она
предлагала ему и покушать и выпить, но он, отказавшись от всего, сказал, что устал с дороги и хочет уснуть.
«Нет, — думала она, — без бога, видно, ни на шаг». Она
предложила Александру поехать с ней к обедне в ближайшее село, но он проспал два раза, а будить она его не решалась. Наконец она позвала его вечером ко всенощной. «Пожалуй», — сказал Александр, и они поехали.
Мать вошла в церковь и стала у самого клироса, Александр остался у дверей.
Воображаю, как, несмотря на то, что папа
предложил ему мировой окончить тяжбу, Петр Васильевич был мрачен и сердит за то, что пожертвовал своей карьерой
матери, а папа подобного ничего не сделал, как ничто не удивляло его и как папа, будто не замечая этой мрачности, был игрив, весел и обращался с ним, как с удивительным шутником, чем иногда обижался Петр Васильевич и чему иногда против своего желания не мог не поддаваться.
«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления… Хотели разорвать его лошадьми — и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это;
предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений;
предлагали много — и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его
мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго...
Незнамов. Господа, я
предлагаю тост за
матерей, которые бросают детей своих.
— Не Елене надобно было
предлагать!.. Она, конечно, у тебя не возьмет, а пошли
матери, и пошли сейчас же. А теперь прощай, — проговорила Анна Юрьевна и сама пошла.
— Князь, князь! вы
предлагаете ей свою руку! вы хотите ее взять у меня, мою Зину! мою милую, моего ангела, Зину! Но я не пущу тебя, Зина! Пусть вырвут ее из рук моих, из рук
матери! — Марья Александровна бросилась к дочери и крепко сжала ее в объятиях, хотя чувствовала, что ее довольно сильно отталкивали… Маменька немного пересаливала. Зина чувствовала это всем существом своим и с невыразимым отвращением смотрела на всю комедию. Однако ж она молчала, а это — все, что было надо Марье Александровне.
Мать моя принуждена была ночевать в Мурзихе; боясь каждой минуты промедления, она сама ходила из дома в дом по деревне и умоляла добрых людей помочь ей, рассказывала свое горе и
предлагала в вознаграждение все, что имела.
Когда
мать опомнилась, то сделалась очень слаба, и добрый Упадышевский сам
предложил отпустить меня ночевать домой.
Наконец, обратились к самому известному лекарству, которое было в большом употреблении у нас в доме еще при дедушке и бабушке, но на которое
мать моя смотрела с предубеждением и до этих пор не хотела о нем слышать, хотя тетка давно
предлагала его.
Камашев не изменил себе до конца; он
предложил совету взыскать с моей
матери за пятимесячное пребывание мое в гимназии все издержки, употребленные на мое содержанье и ученье.
Если же Самойленко, находящийся под очевидным влиянием фон Корена, совершенно откажет в деньгах или
предложит какие-нибудь новые условия, то он, Лаевский, сегодня же уедет на грузовом пароходе или даже на паруснике, в Новый Афон или Новороссийск, пошлет оттуда
матери унизительную телеграмму и будет жить там до тех пор, пока
мать не вышлет ему на дорогу.
— Погоди, — говорила она, и Алексей исчезал, потный, усталый. Приходила Наталья, робко и жалостливо
предлагала матери выпить чаю, поесть; внимательно выслушав её,
мать говорила...
Из-за нее виднелась другая дама, тоже словно рассерженная, ее
мать. Владимир Сергеич отворил дверцы кареты,
предложил жене руку. Помпонский пошел с его тещей, и обе четы отправились по Невскому в сопровождении невысокого черноволосого лакея в гороховых штиблетах и с большой кокардой на шляпе.
Гоголь сказал нам, что ему надобно скоро ехать в Петербург, чтоб взять сестер своих из Патриотического института, где они воспитывались на казенном содержании.
Мать Гоголя должна была весною приехать за дочерьми в Москву. Я сам вместе с Верой сбирался ехать в Петербург, чтоб отвезть моего Мишу в Пажеский корпус, где он был давно кандидатом. Я сейчас
предложил Гоголю ехать вместе, и он очень был тому рад.
— Что же ты, Леонид, Ивану Кузьмичу не
предложишь трубку? — сказала
мать.
Молодой человек
предложил руку Наташе; она изумилась, взглянула на
мать и, прочитав в ее глазах согласие, подала свою руку.
Он говорил очень много: нежно с Наташей и почтительно со стариками; между прочим, он
предложил, чтоб настоящее событие, то есть данное слово и благословение, остались покуда для всех неизвестными; что он воротится через несколько дней, привезет кольцо своей
матери, которое бережет и чтит, как святыню, и надеется, что обожаемая его невеста наденет это колечко на свой пальчик и подарит его таким же кольцом.
Я
предложил ей вдруг раздать всё бедным, кроме основных трех тысяч, полученных от крестной
матери, на которые и съездили бы в Булонь, а потом воротимся и начнем новую трудовую жизнь.
— Другое желаю еще
предложить вам, отцы,
матери, — сказала Манефа. — Великие беды угрожают нашему обстоянию. Грех ради наших презельная буря хощет погубить жительство наше и всех нас распу́дить, яко овец, пастыря неимущих. Получила я письма от благодетелей из Питера, извещают: начальство-де хочет все наши скиты разорить… И тому делу не миновать. И быть разорению вскоре, в нынешнем же году.
Матери хлопотали вкруг начальницы, каждая
предлагала свои лекарства.
— И вот вздумала я
предложить вам, отцы,
матери, на соборное обсужденье: как поступить при таких обстоятельствах?
И Володя всегда охотно откликался на зов Степана Ильича, а гостеприимный старый штурман всегда
предлагал какое-нибудь угощение: или стаканчик эля, до которого он сам был большой охотник, или чего-нибудь сладенького, к которому Володя, в свою очередь, был далеко не равнодушен и давным-давно проел и проугощал изрядный запас варенья, которым снабдила его
мать.
После ужина Чикамасова показала мне епитрахиль, которую собственноручно вышивал Егор Семеныч, чтобы потом пожертвовать в церковь. Манечка сбросила с себя на минуту робость и показала мне кисет, который она вышивала для своего папаши. Когда я сделал вид, что поражен ее работой, она вспыхнула и шепнула что-то на ухо
матери. Та просияла и
предложила мне пойти с ней в кладовую. В кладовой я увидел штук пять больших сундуков и множество сундучков и ящичков.