Антон Федотыч, вымытый, выбритый, напомаженный и весь, так сказать, по воле супруги, обновленный, то есть в новой фрачной паре, в жилете с иголочки и даже в новых сапогах, не замедлил показать себя новой знакомой, и на особый вопрос, который Варвара Александровна сделала ему о Мари, потому что та нравилась ей более из всего семейства, он не преминул пояснить, что воспитание
Мари стоило им десять тысяч.
Неточные совпадения
При нем мне было бы совестно плакать; притом утреннее солнышко весело светило в окна, а Володя, передразнивая
Марью Ивановну (гувернантку сестры), так весело и звучно смеялся,
стоя над умывальником, что даже серьезный Николай, с полотенцем на плече, с мылом в одной руке и с рукомойником в другой, улыбаясь, говорил...
— Сама
Мари, разумеется… Она в этом случае, я не знаю, какая-то нерешительная, что ли, стыдливая: какого труда, я думаю, ей
стоило самой себе признаться в этом чувстве!.. А по-моему, если полюбила человека — не только уж жениха, а и так называемою преступною любовью — что ж, тут скрываться нечего: не скроешь!..
Не оставалось никакого сомнения, что между ним и всеми этими женщинами
стояла всегда, постоянно и неизменно
Мари — и заслоняла их собой.
У крыльца
стояла уже коляска парою; в нее сели Женичка, Вихров и
Мари, а Симонов поместился на козлах.
Вскоре раздалось довольно нестройное пение священников. Павла точно ножом кольнуло в сердце. Он взглянул на
Мари; она
стояла с полными слез глазами, но ему и это показалось притворством с ее стороны.
Новая, навощенная и — вряд ли не солдатскими руками — обитая мебель; горка с серебром, накупленным на разного рода экономические остатки; горка другая с вещами
Мари, которыми Еспер Иваныч наградил ее очень обильно, подарив ей все вещи своей покойной матери; два — три хорошеньких ковра, карселевская лампа и, наконец, столик молодой с зеркалом, кругом которого на полочках
стояли духи; на самом столе были размещены: красивый бювар, перламутровый нож для разрезания книг и черепаховый ящик для работы.
— Слушайте, Даша, я теперь всё вижу привидения. Один бесенок предлагал мне вчера на мосту зарезать Лебядкина и
Марью Тимофеевну, чтобы порешить с моим законным браком, и концы чтобы в воду. Задатку просил три целковых, но дал ясно знать, что вся операция
стоить будет не меньше как полторы тысячи. Вот это так расчетливый бес! Бухгалтер! Ха-ха!
На дверях комнаты, занятой Долинским,
стояло просто «№ 11», и ничего более. С правой стороны на дверях под № 12 было написано еще «Marie et Augustine—gantieres», [«
Мари и Огюстина—перчаточницы» (франц)] а с левой под № 10 — «Nepomucen Zajonczek—le pretre». [«Непомуцен Зайончек—священник» (франц.).]
— Вот и прекрасно: может быть, он знает, как и с тобой управляться, а то ты мне уже здесь очень дорого
стоишь, да и хлопот с тобой не оберешься, а мне теперь некогда… Бери
Марью Николаевну и поезжайте, — ее из Курска отправь, а сам меня жди у Червева.
Надежда Федоровна почувствовала в своей груди такую теплоту, радость и сострадание к себе, как будто в самом деле воскресла ее мать и
стояла перед ней. Она порывисто обняла
Марью Константиновну и прижалась лицом к ее плечу. Обе заплакали. Они сели на диван и несколько минут всхлипывали, не глядя друг на друга и будучи не в силах выговорить ни одного слова.
Проговоря это, Хозаров обнял и страстно расцеловал жену, которая тотчас же отправилась к матери. Во время прихода
Мари Катерина Архиповна была занята чем-то очень серьезным. Перед ней
стояла отпертая шкатулка, и она пересматривала какие-то бумаги, очень похожие на ломбардные билеты. Услышав скрип двери, она хотела было все спрятать, но не успела.
Марей, пока я шел, всё
стоял с своей кобыленкой и смотрел мне вслед, каждый раз кивая мне головой, когда я оглядывался.
Оборачиваюсь.
Стоит об руку с дочерью горийского судьи, зеленоглазой
Мари Воронковой, адъютант папы, Сергей Владимирович Доуров, армянин по происхождению и самый несносный человек в мире, какого я когда-либо встречала. Упитанное, самодовольное лицо расплылось в фальшивой улыбке. Глаза неприятно щурятся за золотым пенсне.
Солнце поднялось уже над избами и жгло. Ветер стал горячим. В знойном воздухе повисла угнетающая тоска, когда дрожащий народ густой толпой окружил Степана и
Марью… Видели, понимали, что здесь убийство, и глазам не верили. Степан обводил мутными глазами толпу, скрежетал зубами и бормотал бессвязные слова. Никто не брался связать Степана. Максим, Семен и Манафуилов
стояли в толпе и жались друг к другу.
Николай Ростов
стоит в церкви на молебне. «Он тотчас же узнал княжну
Марью не столько по профилю ее, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его».
Палтусов ввел
Марью Орестовну из коридора-галереи через вторую гостиную. Больше гостей не было. Они подошли к закуске. В отдалении
стояли два лакея во фраках, а у столика с тарелками-дворецкий.
Борцов. Голос, движения…
Мари, это я! Сейчас я перестану… быть пьян… Голова кружится… Боже мой!
Постой,
постой… я ничего не понимаю. (Кричит.) Жена! (Падает к ее ногам и рыдает.)
Игуменья Досифея никогда не сажала при себе послушниц, а потому это приказание поразило
Марью Осиповну, и она, покосившись на стоявший недалеко от стула игуменьи табурет, продолжала
стоять.
«
Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну
Марью.