Неточные совпадения
Знал он тоже, что и Катерине Николавне уже известно, что письмо у Версилова и что она этого-то и
боится, думая, что Версилов тотчас пойдет с письмом к старому князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге, была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее оставалась надежда, что письмо, может быть, не у Версилова, и, в заключение, что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и умоляла там
Марью Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись у ней.
— Окся ужо до тебя доберется, Петр Васильич… Она и то обещает рассчитаться с тобой мелкими. «Это, — грит, — он, кривой черт, настроил тебя». То-то дура… Я и
боялся к тебе подойти все время: пожалуй, как раз вцепится… Ей бы только в башку попало. Тебя да
Марью хочет руками задавить.
Мари очень
боялась, когда она вошла в лодку — и та закачалась.
Однако
Мари все еще
боялась.
Мари села. Лавочка была не совсем длинная и просторная, так что
Мари совсем прижалась к Вихрову, но все-таки
боялась.
Мари на это ничего ему уж и не возразила: она, кажется,
боялась, чтобы он не сказал ей какой-нибудь еще более грубой дерзости.
Ольга Алексеевна. Да! да! Я — не люблю их! Не люблю
Марью Львовну, — зачем она всех так строго судит? Не люблю РЮМИНа, — он все философствует и ничего не смеет, не может. И мужа твоего не люблю: он стал мягкий, как тесто, он
боится тебя; разве это хорошо? А твой брат… влюблен в эту резонерку, в эту злую
Марью Львовну…
— Вам грех это думать, Иван Борисыч. Вы очень хорошо знаете, что мое единственное желание, чтобы
Мари была вашей женой. Может быть, нет дня, в который бы я не молила об этом бога со слезами. Я знаю, что вы сделаете ее счастливой. Но что мне делать? Она еще так молода, что
боится одной мысли быть чьей-либо женой.
—
Мари действительно в него влюблена и действительно дала ему слово, — перебил Рожнов, — только мы-то с вами, маменька, немного поошиблись в расчете:
Мари, видно, не ребенок, и надобно полагать, что не
боится выйти замуж. Я не знаю, чему вы тут удивляетесь; но, по-моему, все это очень в порядке вещей.
Он очень недалек и, кажется, к Лидии Николаевне неравнодушен,
Марью Виссарионовну уважает, а Леонида
боится.
— Нет, друг, нельзя, — решительным голосом сказал Израиль. —
Боюсь. Ну, как вдруг владыка узнает?.. Не тебя и не
Марью Ивановну станет тазать. Так али нет, отец Анатолий?
— Чтò ты пишешь,
Мари? — спросил Николай. Графиня Марья покраснела. Она
боялась, что то, чтò она писала, не будет понято и одобрено мужем.
На
Марью Дмитриевну, хотя и
боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шопотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
— В Петербург! — повторила она, как бы не понимая. Но вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. —
Мари, — сказала она, — научи, что мне делать: я
боюсь быть дурною. Чтò ты скажешь, то я и буду делать; научи меня…
— Ну прощай,
Мари, — сказала Наташа. — Знаешь, я часто
боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы
боимся унизить наше чувство, и забываем.
Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и
боялись ее.