Неточные совпадения
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе,
Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью
правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Самгин пошел и дорогой подумал, что он утверждает в
правах наследства не Турчанинова, молодого, наивного иностранца, а вдову купца первой гильдии
Марину Петровну Зотову.
Ему вспомнилось, как однажды, войдя в столовую, он увидал, что
Марина, стоя в своей комнате против Кутузова, бьет кулаком своей
правой руки по ладони левой, говоря в лицо бородатого студента...
В приемной Самгина
Марина объяснила, что вот Всеволод Павлович предлагает взять на себя его дело по утверждению в
правах наследства.
Через несколько дней он должен был ехать в один из городов на Волге утверждать
Марину в
правах на имущество, отказанное ей по завещанию какой-то старой девой.
Ушел в спальню, разделся, лег, забыв погасить лампу, и, полулежа, как больной, пристально глядя на золотое лезвие огня, подумал, что
Марина —
права, когда она говорит о разнузданности разума.
Кучер, благообразный, усатый старик, похожий на переодетого генерала, пошевелил вожжами, — крупные лошади стали осторожно спускать коляску по размытой дождем дороге; у выезда из аллеи обогнали мужиков, — они шли гуськом друг за другом, и никто из них не снял шапки, а солдат, приостановясь, развертывая кисет, проводил коляску сердитым взглядом исподлобья.
Марина, прищурясь, покусывая губы, оглядывалась по сторонам, измеряя поля;
правая бровь ее была поднята выше левой, казалось, что и глаза смотрят различно.
Ушел он в настроении, не совсем понятном ему: эта беседа взволновала его гораздо более, чем все другие беседы с
Мариной; сегодня она дала ему
право считать себя обиженным ею, но обиды он не чувствовал.
— Тетка
права, — сочным голосом, громко и с интонациями деревенской девицы говорила
Марина, — город — гнилой, а люди в нем — сухие. И скупы, лимон к чаю режут на двенадцать кусков.
— А-а, приехал, — ненужно громко сказала
Марина и, встряхнув какими-то бумагами в левой руке,
правую быстро вскинула к подбородку Клима. Она никогда раньше не давала ему целовать руку, и в этом ее жесте Самгин почувствовал нечто.
«Действительно, — когда она говорит, она кажется старше своих лет», — подумал он, наблюдая за блеском ее рыжих глаз; прикрыв глаза ресницами,
Марина рассматривала ладонь своей
правой руки. Самгин чувствовал, что она обезоруживает его, а она, сложив руки на груди, вытянув ноги, глубоко вздохнула, говоря...
Возможно, что
Марина —
права, интеллигенция не знает подлинной духовной жизни народа.
— Продолжай, — предложила
Марина. Она была уже одета к выходу — в шляпке, в перчатке по локоть на левой руке, а в
правой кожаный портфель, свернутый в трубку; стоя пред нею, Попов лепил пальцами в воздухе различные фигуры, точно беседуя с глухонемой.
Самгин чувствовал себя в потоке мелких мыслей, они проносились, как пыльный ветер по комнате, в которой открыты окна и двери. Он подумал, что лицо
Марины мало подвижно, яркие губы ее улыбаются всегда снисходительно и насмешливо; главное в этом лице — игра бровей, она поднимает и опускает их, то — обе сразу, то — одну
правую, и тогда левый глаз ее блестит хитро. То, что говорит
Марина, не так заразительно, как мотив: почему она так говорит?
Татьяна Марковна не совсем была
права, сравнив ее с
Мариной. Полина Карповна была покойного темперамента: она не искала так называемого «падения» и измены своим обязанностям на совести не имела.
Виновен я; гордыней обуянный,
Обманывал я бога и царей,
Я миру лгал; но не тебе,
Марина,
Меня казнить; я
прав перед тобою.
Нет, я не мог обманывать тебя.
Ты мне была единственной святыней,
Пред ней же я притворствовать не смел.
Любовь, любовь ревнивая, слепая,
Одна любовь принудила меня
Все высказать.
Герцог Ларошфуко и граф Бюсси, приезжавшие в Оберштейн к скучавшему по своей подруге князю Лимбургу, уверяли его, что в парижских салонах много толкуют о принцессе и представляют будущность ее в самом блестящем виде, ибо полагают за несомненное, что она, по законно ей принадлежащему
праву, рано или поздно, наденет корону Российской империи [Де-Марин писал об этом принцессе в Рагузу.].
Федор Карлович не забывал и
Марину Владиславовну и состязался с Колесиным в выражении ей всякого вещественного внимания и даже одержал верх, так как Аркадий Александрович, по
праву старого знакомства, полагал, что положение его в семье Гранпа упрочено, иногда неглижировал исполнением желаний стареющей красавицы, Гофтреппе же умел исполнить малейшую ее прихоть.