Неточные совпадения
Знатная
дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой
мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге, — их сила в чувстве, не в самих них.
— Павля все знает, даже больше, чем папа. Бывает, если папа уехал в Москву, Павля с
мамой поют тихонькие песни и плачут обе две, и Павля целует мамины руки.
Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал меня злой». И ей не нравится, что папа знаком с другими
дамами и с твоей
мамой; она не любит никаких
дам, только Павлю, которая ведь не
дама, а солдатова жена.
Но, мимо всего другого, я поражен был вопросом: «Почему она думает, что теперь что-то настало и что он
даст ей покой? Конечно — потому, что он женится на
маме, но что ж она? Радуется ли тому, что он женится на
маме, или, напротив, она оттого и несчастна? Оттого-то и в истерике? Почему я этого не могу разрешить?»
«Однако, — подумал я тогда про себя, уже ложась спать, — выходит, что он
дал Макару Ивановичу свое „дворянское слово“ обвенчаться с
мамой в случае ее вдовства. Он об этом умолчал, когда рассказывал мне прежде о Макаре Ивановиче».
— Вот
мама посылает тебе твои шестьдесят рублей и опять просит извинить ее за то, что сказала про них Андрею Петровичу, да еще двадцать рублей. Ты
дал вчера за содержание свое пятьдесят;
мама говорит, что больше тридцати с тебя никак нельзя взять, потому что пятидесяти на тебя не вышло, и двадцать рублей посылает сдачи.
Правда,
мама все равно не
дала бы ему спокойствия, но это даже тем бы и лучше: таких людей надо судить иначе, и пусть такова и будет их жизнь всегда; и это — вовсе не безобразие; напротив, безобразием было бы то, если б они успокоились или вообще стали бы похожими на всех средних людей.
— Il s'en va, il s'en va! [Он уходит, уходит! (франц.)] — гналась за мною Альфонсина, крича своим разорванным голосом, — mais il me tuera, monsieur, il me tuera! [Но ведь он убьет меня, сударь, убьет! (франц.)] — Но я уже выскочил на лестницу и, несмотря на то, что она даже и по лестнице гналась за мной, успел-таки отворить выходную дверь, выскочить на улицу и броситься на первого извозчика. Я
дал адрес
мамы…
Мама, у меня на совести уже восемь лет, как вы приходили ко мне одна к Тушару посетить меня и как я вас тогда принял, но теперь некогда об этом, Татьяна Павловна не
даст рассказать.
Итак, пусть же знают, что не для того я хотел ее опозорить и собирался быть свидетелем того, как она
даст выкуп Ламберту (о, низость!), — не для того, чтобы спасти безумного Версилова и возвратить его
маме, а для того… что, может быть, сам был влюблен в нее, влюблен и ревновал!
— И ты прав. Я догадался о том, когда уже было все кончено, то есть когда она
дала позволение. Но оставь об этом. Дело не сладилось за смертью Лидии, да, может, если б и осталась в живых, то не сладилось бы, а
маму я и теперь не пускаю к ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся; знаешь ли, как давно? — уже два года мечтал.
— Совсем нет, не приписывайте мне глупостей.
Мама, Андрей Петрович сейчас похвалил меня за то, что я засмеялся;
давайте же смеяться — что так сидеть! Хотите, я вам про себя анекдоты стану рассказывать? Тем более что Андрей Петрович совсем ничего не знает из моих приключений.
— Вы по три, по четыре часа играете на рояле, — говорил он, идя за ней, — потом сидите с
мамой, и нет никакой возможности поговорить с вами.
Дайте мне хоть четверть часа, умоляю вас.
— Пузыри, — обратился Коля к деткам, — эта женщина останется с вами до моего прихода или до прихода вашей
мамы, потому что и той давно бы воротиться надо. Сверх того,
даст вам позавтракать.
Дашь чего-нибудь им, Агафья?
— Ничего не
дам, а ей пуще не
дам! Она его не любила. Она у него тогда пушечку отняла, а он ей по-да-рил, — вдруг в голос прорыдал штабс-капитан при воспоминании о том, как Илюша уступил тогда свою пушечку
маме. Бедная помешанная так и залилась вся тихим плачем, закрыв лицо руками. Мальчики, видя, наконец, что отец не выпускает гроб от себя, а между тем пора нести, вдруг обступили гроб тесною кучкой и стали его подымать.
— Довольно,
мама, довольно о Герценштубе, — весело смеялась Лиза, —
давайте же скорей корпию,
мама, и воду.
— Папа,
дайте маме цветок! — подняла вдруг свое смоченное слезами лицо Ниночка.
—
Мама, окрести его, благослови его, поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя кулаком в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз прильнула губами к устам покойного брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому, обратился было к квартирной хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не
дала...
Аня. Дачу свою около Ментоны она уже продала, у нее ничего не осталось, ничего. У меня тоже не осталось ни копейки, едва доехали. И
мама не понимает! Сядем на вокзале обедать, и она требует самое дорогое и на чай лакеям
дает по рублю. Шарлотта тоже. Яша тоже требует себе порцию, просто ужасно. Ведь у
мамы лакей Яша, мы привезли его сюда…
Аня. Приезжаем в Париж, там холодно, снег. По-французски говорю я ужасно.
Мама живет на пятом этаже, прихожу к ней, у нее какие-то французы,
дамы, старый патер с книжкой, и накурено, неуютно. Мне вдруг стало жаль
мамы, так жаль, я обняла ее голову, сжала руками и не могу выпустить.
Мама потом все ласкалась, плакала…
—
Мама, — сказал Павел, — вы сходите, принесите книг. Там знают, что
дать. Скажете — для деревни.
— Ничего,
мама, ничего! только вы подождите! Нам обеим надо подождать. Не спрашивайте ничего до завтра — и
давайте разбирать вишни, пока солнце не село.
— Он спасен,
мама, он жив! — воскликнула она, судорожно обнимая вошедшую
даму.
—
Мама,
мама, милая ма, вы не пугайтесь, если я в самом деле обе ноги сломаю; со мной это так может случиться, сами же говорите, что я каждый день скачу верхом сломя голову. Маврикий Николаевич, будете меня водить хромую? — захохотала она опять. — Если это случится, я никому не
дам себя водить, кроме вас, смело рассчитывайте. Ну, положим, что я только одну ногу сломаю… Ну будьте же любезны, скажите, что почтете за счастье.
Ирина. Бог
даст, все устроится. (Глядя в окно.) Хорошая погода сегодня. Я не знаю, отчего у меня на душе так светло! Сегодня утром вспомнила, что я именинница, и вдруг почувствовала радость, и вспомнила детство, когда еще была жива
мама! И какие чудные мысли волновали меня, какие мысли!
— Не плачь. Чего скучать? Весна будет, поедем с
мамой к тете; будем на качелях качаться с тобой. Григорий садовник опять нас будет качать, вишень нам
даст, веночек тебе совьет…
Маша(делает бесшумно два-три тура вальса). Главное
мама, перед глазами не видеть. Только бы
дали моему Семену перевод, а там, поверьте, в один месяц забуду. Пустяки все это.
Треплев. Ему нездорово жить в деревне. Тоскует. Вот если бы ты,
мама, вдруг расщедрилась и
дала ему взаймы тысячи полторы-две, то он мог бы прожить в городе целый год.
Не полагаясь на собственный суд,
мама тотчас отправила музыканта с запискою во Мценск для испытания к о. Сергию, который отвечал, что посланный вполне может
давать первоначальные уроки. Сказавши, что до приезда мужа она не может
дать окончательного ответа, мать разрешила музыканту, ночуя со слугами в передней, дождаться приезда барина, ожидаемого дня через два.
Татьяна(хрипло кричит). Спасите…
мама… спасите… спасите!.. (Бессеменов и Акулина Ивановна выбегают из комнаты Петра и бегут на крик молча, у двери в комнату они на секунду останавливаются, как бы не решаясь войти, и затем бросаются в дверь оба вместе. Навстречу им несутся крики Татьяны.) Горит… о-о! Больно… пить!
Дайте пить!.. спасите!..
«А что будет, если
мама не
даст двух рублей? Тогда уже, наверное, одними маслянками не отделаешься, — размышлял Буланин. — Да, наконец, как я решусь сказать ей о своей покупке? Конечно, она огорчится. Она и без того часто говорит, что средства у нас уменьшаются, что имение ничего не приносит, что одной пенсии не хватает на такую большую семью, что надо беречь каждую копейку и так далее. Нет, уж лучше послушаться совета Сельского и отвязаться от этого проклятого фонаря».
Буланин и сам не мог бы сказать:
дадут ему дома два рубля или нет. Но соблазн приобрести фонарь был так велик, что ему показалось, будто достать два рубля самое пустое дело. «Ну, у сестер добуду, что ли, если
мама не
даст… Вывернусь как-нибудь», — успокаивал он последние сомнения.
«И зачем мне было покупать этот фонарь? — думал он с бесполезной досадой. — Ну, пересмотрю я все картинки, а дальше что же? Во второй раз даже и неинтересно будет. Да и
даст ли
мама два рубля? Два рубля! Целых два рубля! А вдруг она рассердится, да и скажет: знать ничего не знаю, разделывайся сам, как хочешь. Эх, дернуло же меня сунуться!»
Впрочем, мы зато имели в виду изготовить на туалет
мамы два большие букета из лучших ландышей, а из остальных сделать душистый перегон, который во все предстоящее лето будет
давать превосходное умыванье от загара.
Лариосик. Здравствуйте, Николай Васильевич, я так много о вас слышал. (Всем.) Вы удивлены, я вижу? Позвольте вам вручить письмо, оно вам все объяснит.
Мама сказала мне, чтобы я, даже не раздеваясь,
дал вам прочитать письмо.
Яков. Вот что, дети,
давайте скроем от
мамы этот случай, чтобы не волновать её…
Пётр (тихо). Ты,
мама, скажи отцу, что я не буду ходить в гимназию. Мне говорить с ним… трудно, мы плохо понимаем друг друга… Скажи — я
дал пощёчину Максимову, когда он назвал отца зверем и подлецом… Теперь я понимаю, что незаслуженно обидел этого мальчика… Хотя он не прав — какой же зверь отец? (Медленно и задумчиво.) Какой он зверь…
И я ушел из усадьбы тою же дорогой, какой пришел сюда в первый раз, только в обратном порядке: сначала со двора в сад, мимо дома, потом по липовой аллее… Тут догнал меня мальчишка и подал записку. «Я рассказала все сестре, и она требует, чтобы я рассталась с вами, — прочел я. — Я была бы не в силах огорчить ее своим неповиновением. Бог
даст вам счастья, простите меня. Если бы вы знали, как я и
мама горько плачем!»
— Я люблю все то, дорогая
мама, что ты
даешь мне по твоей доброте, — ответил Петечка.
— Но просить прощения — значит делать вид, что мы поступили дурно. Для успокоения
мамы я готова солгать, но ведь это ни к чему не поведет. Я знаю
маму. Ну, что будет, то будет! — сказала Зина, повеселевшая оттого, что самое неприятное было уже сказано. — Подождем пять, десять лет, потерпим, а там что бог
даст.
А мне тогда,
мама, что?» — уже дятлом надалбливала Ася, не
давая мне услышать ответа.
Ну, так
давайте играть, Томми: вы будете папой, а я
мамой, а это будут наши дети.
Мальчишка едва папу с
мамой выговаривает,
давай гувернантку; ну, а это еще нынче легко: есть и няньки, и гувернантки недорогие; а в то время трудно было и найти; а уж коли нашел, так
давай большую цену.
— Батюшка-доктор, все соромилась девка, — вздохнула старуха. — Месяц целый хворает, — думала, бог
даст, пройдет: сначала вот какой всего желвачок был… Говорила я ей: «Танюша, вон у нас доктор теперь живет, все за него бога молят, за помощь его, — сходи к нему». — «Мне, — говорит, —
мама, стыдно…» Известно, девичье дело, глупое… Вот и долежалась!
Надя Зеленина, вернувшись с
мамой из театра, где
давали «Евгения Онегина», и придя к себе в комнату, быстро сбросила платье, распустила косу и в одной юбке и в белой кофточке поскорее села за стол, чтобы написать такое письмо, как Татьяна.
— И вы думаете, что вашей maman доставит удовольствие читать эти безграмотные каракули? Я подчеркну вам синим карандашом ошибки, постарайтесь их запомнить. И потом, что за нелепые названия
даете вы вашей
маме?.. Непочтительно и неделикатно. Душа моя, вы напишете другое письмо и принесете мне.
— А как же я
дам денег? Присланные мне
мамой десять рублей находятся у Fraulein? — искренно взволновалась я.
— На, прочти! — протянула я ей письмо, так как давно уже
давала ей читать мою корреспонденцию с
мамой.
До заутрени нас повели в дортуар, где мы тотчас же принялись за устройство пасхального стола. Сдвинув, с позволения классной
дамы, несколько ночных столиков, мы накрыли их совершенно чистой простыней и уставили присланными мне
мамой яствами. Затем улеглись спать, чтобы бодро встретить наступающий Светлый праздник.
— Ах, есть! — мяло краснея, воскликнула Тася, — y меня есть большое, сильное желание! Я хочу видеть
маму, и это желание скоро исполнится,
даст Бог!