Неточные совпадения
Присутствие княгини Тверской, и по воспоминаниям, связанным с нею, и потому, что он вообще не любил ее, было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо в детскую. В первой детской Сережа,
лежа грудью на столе и положив ноги на стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле
мальчика, поспешно встала, присела и дернула Сережу.
Два
мальчика в тени ракиты ловили удочками рыбу. Один, старший, только что закинул удочку и старательно выводил поплавок из-за куста, весь поглощенный этим делом; другой, помоложе,
лежал на траве, облокотив спутанную белокурую голову на руки, и смотрел задумчивыми голубыми глазами на воду. О чем он думал?
Притом их связывало детство и школа — две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого
мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова
лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца.
Захар, как, бывало, нянька, натягивает ему чулки, надевает башмаки, а Илюша, уже четырнадцатилетний
мальчик, только и знает, что подставляет ему
лежа то ту, то другую ногу; а чуть что покажется ему не так, то он поддаст Захарке ногой в нос.
«Ишь ведь! снести его к матери; чего он тут на фабрике шлялся?» Два дня потом молчал и опять спросил: «А что
мальчик?» А с
мальчиком вышло худо: заболел, у матери в угле
лежит, та и место по тому случаю у чиновников бросила, и вышло у него воспаление в легких.
Тут и бросили сечь, испугались, не дышит
мальчик,
лежит в бесчувствии.
К нам подъехала недавно лодка: в ней были два гребца, а на носу небрежно
лежал хорошо одетый
мальчик лет тринадцати.
На камине и по углам везде разложены минералы, раковины, чучелы птиц, зверей или змей, вероятно все «с острова Св. Маврикия». В камине
лежало множество сухих цветов, из породы иммортелей, как мне сказали. Они
лежат, не изменяясь по многу лет: через десять лет так же сухи, ярки цветом и так же ничем не пахнут, как и несорванные. Мы спросили инбирного пива и констанского вина, произведения знаменитой Констанской горы. Пиво
мальчик вылил все на барона Крюднера, а констанское вино так сладко, что из рук вон.
Другой был
мальчик лет десяти; он
лежал между двумя арестантами и, подложив руку под щеку, спал на ноге одного из них.
По самой середине ярко освещенного двора, на самом, как говорится, припеке,
лежал, лицом к земле и накрывши голову армяком, как мне показалось,
мальчик.
Я отвернулся и быстрыми шагами стал спускаться с холма, на котором
лежит Колотовка. У подошвы этого холма расстилается широкая равнина; затопленная мглистыми волнами вечернего тумана, она казалась еще необъятней и как будто сливалась с потемневшим небом. Я сходил большими шагами по дороге вдоль оврага, как вдруг где-то далеко в равнине раздался звонкий голос
мальчика. «Антропка! Антропка-а-а!..» — кричал он с упорным и слезливым отчаянием, долго, долго вытягивая последний слог.
Итак, я
лежал под кустиком в стороне и поглядывал на
мальчиков. Небольшой котельчик висел над одним из огней; в нем варились «картошки». Павлуша наблюдал за ним и, стоя на коленях, тыкал щепкой в закипавшую воду. Федя
лежал, опершись на локоть и раскинув полы своего армяка. Ильюша сидел рядом с Костей и все так же напряженно щурился. Костя понурил немного голову и глядел куда-то вдаль. Ваня не шевелился под своей рогожей. Я притворился спящим. Понемногу
мальчики опять разговорились.
Еврейский
мальчик, бежавший в ремесленное училище; сапожный ученик с выпачканным лицом и босой, но с большим сапогом в руке; длинный верзила, шедший с кнутом около воза с глиной; наконец, бродячая собака, пробежавшая мимо меня с опущенной головой, — все они, казалось мне, знают, что я — маленький
мальчик, в первый раз отпущенный матерью без провожатых, у которого, вдобавок, в кармане
лежит огромная сумма в три гроша (полторы копейки).
Целый день дед, бабушка и моя мать ездили по городу, отыскивая сбежавшего, и только к вечеру нашли Сашу у монастыря, в трактире Чиркова, где он увеселял публику пляской. Привезли его домой и даже не били, смущенные упрямым молчанием
мальчика, а он
лежал со мною на полатях, задрав ноги, шаркая подошвами по потолку, и тихонько говорил...
После первой весенней прогулки
мальчик пролежал несколько дней в бреду. Он то
лежал неподвижно и безмолвно в своей постели, то бормотал что-то и к чему-то прислушивался. И во все это время с его лица не сходило характерное выражение недоумения.
Мальчик тихо застонал и откинулся назад на траву. Мать быстро повернулась к нему и тоже вскрикнула: он
лежал на траве, бледный, в глубоком обмороке.
Нетронутыми
лежали где-то в таинственной глубине полученные по наследству и дремавшие в неясном существовании «возможностей» силы, с первым светлым лучом готовые подняться ему навстречу. Но окна остаются закрытыми; судьба
мальчика решена: ему не видать никогда этого луча, его жизнь вся пройдет в темноте!..
Половина скамеек была занята
мальчиками разных возрастов; перед ними
лежали на столах тетрадки, книжки и аспидные доски; ученики были пребольшие, превысокие и очень маленькие, многие в одних рубашках, а многие одетые, как нищие.
— Пан судья! — заговорил он мягко. — Вы человек справедливый… отпустите ребенка. Малый был в «дурном обществе», но, видит бог, он не сделал дурного дела, и если его сердце
лежит к моим оборванным беднягам, то, клянусь богородицей, лучше велите меня повесить, но я не допущу, чтобы
мальчик пострадал из-за этого. Вот твоя кукла, малый!..
В комнате, куда он вбежал вслед за девушкой, на старомодном диване из конского волоса
лежал, весь белый — белый с желтоватыми отливами, как воск или как древний мрамор, —
мальчик лет четырнадцати, поразительно похожий на девушку, очевидно ее брат.
Мальчик съехал с кумача подушки и
лежал на войлоке, синеватый, голенький, рубашка сбилась к шее, обнажив вздутый живот и кривые ножки в язвах, руки странно подложены под поясницу, точно он хотел приподнять себя. Голова чуть склонилась набок.
К концу уроков Хрипач послал за врачом, а сам взял шляпу и отправился в сад, что
лежал меж гимназиею и берегом реки. Сад был обширный и тесный. Маленькие гимназисты любили его. Они в нем широко разбегались на переменах. Поэтому помощники классных наставников не любили этого сада. Они боялись, что с
мальчиками что-нибудь случится. А Хрипач требовал, чтобы
мальчики бывали там на переменах. Это было нужно ему для красоты в отчетах.
В гостиной были низкие потолки. Они давили Передонова. Мебель тесно жалась к стенке. На полу
лежали веревочные маты. Справа и слева из-за стены слышались шопоты и шорохи. Из дверей выглядывали бледные женщины и золотушные
мальчики, все с жадными, блестящими глазами. Из шопота иногда выделялись вопросы и ответы погромче.
Отсюда
мальчик видел весь пустырь, заросли сорных трав, покрытые паутиною пеньки, а позади пустыря, словно застывшие вздохи земли, бесплодной и тоскующей,
лежали холмы, покрытые жёлтыми лютиками и лиловыми колокольчиками на тонких стеблях; по холмам бродили красные и чёрные коровы, серые овцы; в мутном небе таяло тусклое солнце, обливая скудную землю влажным зноем.
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув карты под подушку, он прибавил: — вот на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я родила: вот мой сын…» На большой пуховой подушке, тоже в щегольской наволочке, под кисейным, на розовом атласе, одеяльцем в самом деле
лежал новорожденный, крепкий
мальчик; возле кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
— Ну, ступай в избу! — сказал рыбак после молчка, сопровождавшегося долгим и нетерпеливым почесыванием затылка. — Теперь мне недосуг… Эх ты! Во тоске живу, на печи
лежу! — добавил он, бросив полупрезрительный-полунасмешливый взгляд на Акима, который поспешно направился к избе вместе со своим
мальчиком, преследуемый старухой и ее сыном.
Илья улыбался, глядя на рябое лицо и широкий, постоянно вздрагивающий нос. Вечером, закрыв магазин, Илья уходил в маленькую комнатку за прилавком. Там на столе уже кипел самовар, приготовленный
мальчиком,
лежал хлеб, колбаса. Гаврик выпивал стакан чаю с хлебом и уходил в магазин спать, а Илья сидел за самоваром долго, иногда часа два кряду.
Лёжа на спине,
мальчик смотрел в небо, не видя конца высоте его. Грусть и дрёма овладевали им, какие-то неясные образы зарождались в его воображении. Казалось ему, что в небе, неуловимо глазу, плавает кто-то огромный, прозрачно светлый, ласково греющий, добрый и строгий и что он,
мальчик, вместе с дедом и всею землёй поднимается к нему туда, в бездонную высь, в голубое сиянье, в чистоту и свет… И сердце его сладко замирало в чувстве тихой радости.
— Нужно очень долго учить его! — сказал хозяин, внушительно взглянув на кузнеца. — Теперь,
мальчик, обойди лавку и заметь себе на память, что где
лежит…
В будни я бываю занят с раннего утра до вечера. А по праздникам, в хорошую погоду, я беру на руки свою крошечную племянницу (сестра ожидала
мальчика, но родилась у нее девочка) и иду не спеша на кладбище. Там я стою или сижу и подолгу смотрю на дорогую мне могилу и говорю девочке, что тут
лежит ее мама.
Желтое, сонное лицо, вялый взгляд и зевота, которые бывали у Надежды Федоровны после лихорадочных припадков, и то, что она во время припадка
лежала под пледом и была похожа больше на
мальчика, чем на женщину, и что в ее комнате было душно и нехорошо пахло, — все это, по его мнению, разрушало иллюзию и было протестом против любви и брака.
Расчеты тети Сони на действие свежего воздуха, на перемещение в карету нисколько не оправдались; затруднения только возросли. Верочка,
лежа на ее коленях, продолжала, правда, рыдать, по-прежнему вскрикивая поминутно: «Ай,
мальчик!
Мальчик!!» — но Зизи стала жаловаться на судорогу в ноге, а Паф плакал, не закрывая рта, валился на всех и говорил, что ему спать хочется… Первым делом тети, как только приехали домой, было раздеть скорее детей и уложить их в постель. Но этим испытания ее не кончились.
Купцы спустили очи и пошли с благоговением и в этом же «бедном обозе» подошли к одной повозке, у которой стояла у хрептуга совсем дохлая клячонка, а на передке сидел маленький золотушный
мальчик и забавлял себя, перекидывая с руки на руку ощипанные плоднички желтых пупавок. На этой повозке под липовым лубком
лежал человек средних лет, с лицом самих пупавок желтее, и руки тоже желтые, все вытянутые и как мягкие плети валяются.
Застонал Яков, я встал и пошел посмотреть на него: он
лежал вверх грудью, нахмуря брови, открыв рот, руки его вытянуты вдоль тела, что-то прямое, воинственное было в этом
мальчике.
— Эта еще не так велика… Посмотрите, какое славное лицо у старика, — отвечала Лидия Николаевна, показывая узор, на котором был изображен старик с седою бородою, с арфою в руках, возле его сидел курчавый
мальчик и
лежала собака; вдали был известный ландшафт с деревцами, горами и облаками.
Никита. Почем я знаю… может, у меня есть!.. Настоящим-то манером вы, видно, больны-то еще не бывали, — да-с! А вон как я в Москве, в
мальчиках, в горячке
лежал, так вот уж
лежал: оглох совсем, ни руки, ни ноги не владели; доктора говорили, что беспременно умру, а после через месяц, по милости божией, так начал кашицу уписывать, только давай; харч ей-то только исправных не было.
Если же никого не было дома, то я оставался и ждал, разговаривал с няней, играл с ребенком или же в кабинете
лежал на турецком диване и читал газету, а когда Анна Алексеевна возвращалась, то я встречал ее в передней, брал от нее все ее покупки, и почему-то всякий раз эти покупки я нес с такою любовью, с таким торжеством, точно
мальчик.
На ней сидел один больной
мальчик лет девяти и жадно ел пирог с творогом; другой
лежал, укрывшись шинелью, и не обращал ни на что внимания; по его раскрасневшемуся лицу и по глазам, горевшим болезненным светом, можно было полагать, что у него лихорадка, а может быть тиф.
Раз, когда Левка
лежал на песке у реки, крестьянский
мальчик вынес щенка, привязал ему камень на шею и, подойдя к крутому берегу, где река была поглубже, бросил туда собачонку; в один миг Левка отправился за нею, нырнул и через минуту явился на поверхности с щенком; с тех пор они не разлучались.
Над одной степной балкой, недалеко от станицы, стали кружиться стаи ворон, и когда пошли посмотреть туда, нашли
мальчика, который
лежал, раскинув руки и лицом вниз, в жидкой грязи, оставшейся после дождя на дне балки.
А у людоеда было 7 девочек, такие же маленькие, как мальчиковы братья. Девочки все
лежали и спали на одной кровати, и у каждой девочки на голове была золотая шапочка.
Мальчик с пальчик приметил это, и, когда людоед с женой ушли, он потихоньку спял шапочки с людоедовых дочерей и надел их на себя и на братьев, а свою и братнины шапочки надел на девочек.
На кровати, у самого окна,
лежал мальчик с открытыми глазами и удивленным выражением лица.
—
Мальчик тут один
лежал. Семен. Семен Ерофеев. Вот на этом месте. — Сазонка указал пальцем на пустую постель.
Заходящее солнце освещало восковое исхудалое лицо
мальчика; он
лежал, наморщив брови, как будто скорбно думая о чем-то, — а я, его убийца, смотрел на него…
Я разделся и вошел в комнату. Отец сидел на кровати; на коленях его
лежал бледный
мальчик.
В больнице, где я впоследствии работал, произошел однажды такой случай:
лежал у нас
мальчик лет пяти с брюшным тифом; у него появились признаки прободения кишечника; в таких случаях прежде всего необходим абсолютный покой больного.
Плакали и другие, целовали руки матросам и просили пить. Один дико захохотал. Некоторые
лежали без чувств. Юнга,
мальчик лет пятнадцати, сидевший около Володи, с воспаленными глазами умолял его дать еще глоток… один глоток…
Бастрюков с первого же дня взял этого
мальчика под свое покровительство и ухаживал за ним, когда тот первые дни
лежал в койке.
«И Наташа уходила в детскую кормить своего единственного
мальчика Петю. Никто ничего не мог ей сказать столько успокоительного, разумного, сколько это трехмесячное маленькое существо, когда оно
лежало у ее груди, и она чувствовала его движение и сопение носиком. Существо это говорило: «Ты сердишься, ты ревнуешь, ты хотела бы ему отомстить, ты боишься, а я вот он. А я вот он»… И отвечать нечего было. Это было больше, чем правда».
Говорили, что покойник, выйдя из дому, позвал своего
мальчика, сел на дрожки и поехал по направлению к горящей фабрике, где ему
лежала дорога домой, и благополучно достиг узкого моста через крутой, глубочайший овраг, усеянный острыми камнями. Но здесь лошадь его чего-то испугалась, взвилась на дыбы, кинулась в сторону; перила ее не удержали, и она слетела вниз и убилась, и убила и седоков.