Неточные совпадения
И опять в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское сердце жестокое воспоминание смерти последнего, грудного
мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и своя разрывающая сердце одинокая
боль пред бледным лобиком с вьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся из гроба в ту минуту, как его закрывали розовою крышечкой с галунным крестом.
Я не сообразил того, что бедняжка плакал, верно, не столько от физической
боли, сколько от той мысли, что пять
мальчиков, которые, может быть, нравились ему, без всякой причины, все согласились ненавидеть и гнать его.
Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил
боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла,
мальчик показал свою руку.
Нахмурив брови,
мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи (сказать кстати, это был суп с бараниной) и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной
боли заставила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек.
— И это мне в наслаждение! И это мне не в
боль, а в наслаж-дение, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, — выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол. Спавший на полу ребенок проснулся и заплакал.
Мальчик в углу не выдержал, задрожал, закричал и бросился к сестре в страшном испуге, почти в припадке. Старшая девочка дрожала со сна, как лист.
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала рассказывать о Корвине тем тоном, каким говорят, думая совершенно о другом, или для того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал в поле приказчик отца Спивак; привез его в усадьбу, и
мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко,
мальчик убежал от него, спрятался в лесу и
заболел, отравившись чем-то или от голода.
«Ишь ведь! снести его к матери; чего он тут на фабрике шлялся?» Два дня потом молчал и опять спросил: «А что
мальчик?» А с
мальчиком вышло худо:
заболел, у матери в угле лежит, та и место по тому случаю у чиновников бросила, и вышло у него воспаление в легких.
— Почему ж не бывают, Lise, точно я глупость сказала. Вашего
мальчика укусила бешеная собака, и он стал бешеный
мальчик и вот кого-нибудь и укусит около себя в свою очередь. Как она вам хорошо перевязала, Алексей Федорович, я бы никогда так не сумела. Чувствуете вы теперь
боль?
Мальчик хоть и старался не показывать, что ему это неприятно, но с
болью сердца сознавал, что отец в обществе унижен, и всегда, неотвязно, вспоминал о «мочалке» и о том «страшном дне».
С тех пор, с самой его смерти, она посвятила всю себя воспитанию этого своего нещечка
мальчика Коли, и хоть любила его все четырнадцать лет без памяти, но уж, конечно, перенесла с ним несравненно больше страданий, чем выжила радостей, трепеща и умирая от страха чуть не каждый день, что он
заболеет, простудится, нашалит, полезет на стул и свалится, и проч., и проч.
Закончилось это большим скандалом: в один прекрасный день баба Люба, уперев руки в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала, что она свою «дытыну» не даст в обиду, что учить, конечно, можно, но не так… Вот посмотрите, добрые люди: исполосовал у
мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал от
боли, как будто у нее в руках был не ее сын, а сам Уляницкий.
Мальчик завыл от
боли и схватился рукой за щеку, а тот ударил по другой щеке и сказал...
А между тем при всяком взгляде на слепого
мальчика сердце матери сжималось от острой
боли.
Ей вспомнилось выражение
боли, вызванное ее игрой на лице
мальчика, и жгучие слезы лились у нее из глаз, и по временам она с трудом сдерживала подступавшие к горлу и готовые вырваться рыдания.
Присутствие в доме слепого
мальчика постепенно и нечувствительно дало деятельной мысли изувеченного бойца другое направление. Он все так же просиживал целые часы, дымя трубкой, но в глазах, вместо глубокой и тупой
боли, виднелось теперь вдумчивое выражение заинтересованного наблюдателя. И чем более присматривался дядя Максим, тем чаще хмурились его густые брови, и он все усиленнее пыхтел своею трубкой. Наконец однажды он решился на вмешательство.
И вдруг вспомнил
мальчик про то, что у него так
болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но на столах пироги, всякие — миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит к ним с улицы много господ.
Глядит
мальчик, дивится, уж и смеется, а у него
болят уже пальчики и на ножках, и на руках стали совсем красные, уж не сгибаются и больно пошевелить.
Присел он и скорчился, а сам отдышаться не может от страху и вдруг, совсем вдруг, стало так ему хорошо: ручки и ножки вдруг перестали
болеть и стало так тепло, так тепло, как на печке; вот он весь вздрогнул: ах, да ведь он было заснул! Как хорошо тут заснуть! «Посижу здесь и пойду опять посмотреть на куколок, — подумал,
мальчик и усмехнулся, вспомнив про них, — совсем как живые!..» И вдруг ему послышалось, что над ним запела его мама песенку. «Мама, я сплю, ах, как тут спать хорошо!»
Мальчики стали снова запираться. Их отвели в чулан — сечь. Не стерпевши
боли, они повинились. Но и признавшись, не хотели было говорить, от кого получили за это деньги.
Они суше горожан, ловчее и храбрее; их отцы и матери чаще и злее бьют, поэтому они привычны к
боли и чувствительны к ней менее, чем
мальчики города.
Всматриваясь во тьму пристально, до
боли в глазах,
мальчик различал в ней черные груды и огоньки, еле горевшие высоко над ними…
Ему было приятно слышать крик страха и
боли, исходивший из груди весёлого, всеми любимого
мальчика, и он попросил хозяина...
И потухло злобное, и что-то очень похожее на любовь смутило жестокое сердце, одичавшее в одиночестве, омертвевшее в
боли собственных ран: «Бедный ты мой
мальчик, да за что же такое наказание!
Но когда акробат неожиданно поставил
мальчика на колена, повернул его к себе спиною и начал выгибать ему назад плечи, снова надавливая пальцами между лопатками, когда голая худенькая грудь ребенка вдруг выпучилась ребром вперед, голова его опрокинулась назад и весь он как бы замер от
боли и ужаса, — Варвара не могла уже выдержать; она бросилась отнимать его. Прежде, однако ж, чем успела она это сделать, Беккер передал ей Петю, который тотчас же очнулся и только продолжал дрожать, захлебываясь от слез.
Наконец набегал себе Федя ветряную оспу, а к ней привязалась еще простудная
боль в груди, и
мальчик слег. Лечили его сначала травками да муравками, а потом и за лекарем послали.
Рассказывает,
болели у нее зубы, да лекарь велел ей поставить пиявицу врачебную к зубу, а фершалов
мальчик ей эту пиявицу к языку припустил, и пошел у нее с тех пор в языке опух.
Дети волновались и шумели, нетерпеливо ожидая елки. Опыт с ружьем, проделанный
мальчиком, внушавшим к себе уважение ростом и репутацией испорченного, нашел себе подражателей, и несколько кругленьких носиков уже покраснело. Девочки смеялись, прижимая обе руки к груди и перегибаясь, когда их рыцари, с презрением к страху и
боли, но морщась от ожидания, получали удары пробкой.
Двое из них умерли от скарлатины в больнице; вскоре после их смерти
заболел и последний — худой, некрасивый
мальчик лет восьми.
Мальчик Харитонов, «с
болью в тазобедренном суставе», был привезен родителями в клинику; при исследовании
мальчика ассистентом клиники, д-ром Траяновым, произошло вот что...
Мальчик жаловался на
боли в суставе, но никаких наружных признаков поражения в суставе не замечалось; были основания подозревать туберкулез тазобедренного сустава (коксит).
Вымыть полы! Ей, Тасе Стогунцевой, мыть полы в этом грязном закоптелом домишке! Она пришла в ужас от этой мысли. Но долго раздумывать ей не было времени. Андрюша с трудом притащил ведро в горницу и показал Тасе, что надо делать. Добрый
мальчик очень охотно исполнил бы за нее работу, но едва он опустился на пол, как страшная
боль в пояснице заставила его громко вскрикнуть.
Он напомнил ей, как она
заболела, а его по делам услали в Екатеринбург. — Верно, верно. Потом я об вас часто вспоминала… честно/й человек! Видите, сейчас вас узнала, вспомнила и фамилию, — а память у меня прескверная становится. Как же вы ко мне-то попали? Это очень, очень мило! Пай-мальчик! За это можно вас поцеловать.
"Болезный!" — подумал Теркин крестьянским словом, каким, бывало, его приемная мать жалела его, когда он,
мальчиком,
заболевал. Но ему отрадно стало от этого, — конечно, предсмертного — свидания с Аршауловым. Ничто не сокрушило веры энтузиаста: ни последний градус чахотки, ни та вечная кладенецкая сумятица, про какую он сейчас так самоотверженно и пылко высказался.
Голова
мальчика кружилась и
болела, в ушах звенело…
— Кто ж виноват, что не пришлось и тебе повеселиться в гостях! Шалил бы поменьше, так и не
болел бы зря-то! — заворчала на
мальчика Ирина Степановна, которую после всех ее хлопот и забот по хозяйству так и тянуло уснуть где-нибудь хорошенько в уютном и теплом уголку.
Плечо вправили, но бедный
мальчик страдал при этом невыносимо. Его непослушание обошлось очень дорого на этот раз. Бедный Юрик
заболел и должен был оставаться несколько дней в постели.
Пятый день лежал уже Юрик. Вывихнутое плечо нестерпимо
болело.
Мальчик все время ныл и капризничал вследствие своей болезни.
Мальчик совсем опешил при звуке этого странного, дрожащего от
боли голоса, который он слышал в первый раз. Горячая речь, готовая уже снова политься, замерла на его устах.
Приставленные к ним слуги обоего пола, наблюдали за их воспитанием лишь в смысле питания, а потому девочка и
мальчик поневоле только друг с другом делились своей начинавшей пробуждаться духовной жизнью. Это не преувеличение, ушиб одного из детей отзывался на другом, как ни странно, чисто физической
болью. Такая близость с детского возраста была, конечно, только инстинктивна, и много лет доставляла им лишь нравственное удовлетворение.
Так прожили они пять лет. Но вдруг обрушилось на них неожиданное, страшное горе.
Заболела сначала девочка, через два дня
заболел мальчик: горел три дня и, без помощи врачей (никого нельзя было найти), на четвертый день умер. Через два дня после него умерла и девочка.