Неточные совпадения
Слушая от няни
сказки о нашем золотом руне — Жар-птице, о преградах и тайниках волшебного замка,
мальчик то бодрился, воображая себя героем подвига, — и мурашки бегали у него по спине, то страдал за неудачи храбреца.
Возвращаясь же в комнату, начинал обыкновенно чем-нибудь развлекать и утешать своего дорогого
мальчика, рассказывал ему
сказки, смешные анекдоты или представлял из себя разных смешных людей, которых ему удавалось встречать, даже подражал животным, как они смешно воют или кричат.
— А! Толкуй больной с подлекарем! — сказал отец. — Забобоны и бабьи
сказки.
Мальчик умер от болезни, а жук ни при чем. Мало ли летает жуков?
Во время большой перемены я разделил с
мальчиками хлеб и колбасу, и мы начали читать удивительную
сказку «Соловей» — она сразу взяла всех за сердце.
Нашлось еще несколько
мальчиков, читавших Робинзона, все хвалили эту книгу, я был обижен, что бабушкина
сказка не понравилась, и тогда же решил прочитать Робинзона, чтобы тоже сказать о нем — это чушь!
Каково было ей утешать этого
мальчика, сидеть над ним, выслушать его признание и выдумать ему, наивному эгоисту, для спокойствия его,
сказку о скором браке.
Старик и
мальчик легли рядом на траве, подмостив под головы свои старые пиджаки. Над их головами шумела темная листва корявых, раскидистых дубов. Сквозь нее синело чистое голубое небо. Ручей, сбегавший с камня на камень, журчал так однообразно и так вкрадчиво, точно завораживал кого-то своим усыпительным лепетом. Дедушка некоторое время ворочался, кряхтел и говорил что-то, но Сергею казалось, что голос его звучит из какой-то мягкой и сонной дали, а слова были непонятны, как в
сказке.
Слушая чудесные
сказки отца,
мальчик вспоминал его замкнутую жизнь: кроме лекаря Маркова и молодого дьячка Коренева, никто из горожан не ходил в гости, а старик Кожемякин почти никогда не гулял по городу, как гуляют все другие жители, нарядно одетые, с жёнами и детьми.
Вскоре после того, как пропала мать, отец взял в дом ласковую слободскую старушку Макарьевну, у неё были ловкие и тёплые руки, она певучим голосом рассказывала
мальчику славные жуткие
сказки и особенно хорошо длинную историю о том, как живёт бог на небесах...
Тот день вечером у постели
мальчика сидела Власьевна, и вместо тихих
сказок он слышал жирные, слащавые поучения.
В ярких речах отца жизнь рисовалась подобной игре и
сказке, в словах солдата она смотрела сурово, требовала терпения и покорности, —
мальчик не мог примирить это явное противоречие.
Матвей кинулся в амбар и зарылся там в серебристо-серой куче пеньки, невольно вспоминая жуткие
сказки Макарьевны: в них вот так же неожиданно являлось страшное. Но в
сказках добрая баба-яга всегда выручала заплутавшегося
мальчика, а здесь, наяву, — только Власьевна, от которой всегда душно пахнет пригорелым маслом.
Потом явилась дородная баба Секлетея, с гладким лицом, тёмными усами над губой и бородавкой на левой щеке. Большеротая, сонная, она не умела сказывать
сказки, знала только песни и говорила их быстро, сухо, точно сорока стрекотала. Встречаясь с нею, отец хитро подмигивал, шлёпал ладонью по её широкой спине, называл гренадёром, и не раз
мальчик видел, как он, прижав её где-нибудь в угол, мял и тискал, а она шипела, как прокисшее тесто.
Скучно ему стало на пароходе, и все чаще и чаще из разноцветного тумана новых впечатлений выплывал пред Фомой затемненный ими образ ласковой тетки Анфисы с ее
сказками, улыбками и мягким смехом, от которого на душу
мальчика веяло радостным теплом.
Он все еще жил в мире
сказок, но безжалостная рука действительности уже ревностно рвала красивую паутину чудесного, сквозь которую
мальчик смотрел на все вокруг него.
Целые дни Фома проводил на капитанском мостике рядом с отцом. Молча, широко раскрытыми глазами смотрел он на бесконечную панораму берегов, и ему казалось, что он движется по широкой серебряной тропе в те чудесные царства, где живут чародеи и богатыри
сказок. Порой он начинал расспрашивать отца о том, что видел. Игнат охотно и подробно отвечал ему, но
мальчику не нравились ответы: ничего интересного и понятного ему не было в них, и не слышал он того, что желал бы услышать. Однажды он со вздохом заявил отцу...
Неиссякаемы были сокровища памяти и фантазии у этой старухи; она часто, сквозь дрему, казалась
мальчику то похожей на бабу-ягу
сказки, — добрую и милую бабу-ягу, — то на красавицу Василису Премудрую.
При жизни мать рассказала Евсею несколько
сказок. Рассказывала она их зимними ночами, когда метель, толкая избу в стены, бегала по крыше и всё ощупывала, как будто искала чего-то, залезала в трубу и плачевно выла там на разные голоса. Мать говорила
сказки тихим сонным голосом, он у неё рвался, путался, часто она повторяла много раз одно и то же слово —
мальчику казалось, что всё, о чём она говорит, она видит во тьме, только — неясно видит.
Но однажды хозяин привёл его в дом, где было собрано бесчисленное количество красивых вещей, удивительное оружие, одежды из шёлка и парчи; в душе
мальчика вдруг всколыхнулись забытые
сказки матери, радостно вздрогнула окрылённая надежда, он долго ходил по комнатам, растерянно мигая глазами, а когда возвратились домой, спросил хозяина...
Еще когда читал он наши лубочные
сказки, и тогда уже воображение его разыгрывалось, независимо от этих
сказок, и в мечтах
мальчика являлись разные чудесные происшествия, сцепление которых составляло цельные картины и истории, но которые никогда им не были записаны и скоро позабыты.
Сказки эти, совершенно далекие от действительного быта, изображающие какой-то фантастический, неясный мир чудес и мечтаний, где все делается не по естественным законам, а по щучьему веленью да по «заветному» слову, — эти
сказки, не требуя для понимания их особенного научного приготовления, пришлись как раз по плечу
мальчику Кольцову.
В низших классах он заставлял кого-нибудь из
мальчиков диктовать и, пока дети писали, сидел на подоконнике с закрытыми глазами и мечтал; мечтал ли он о будущем, вспоминал ли о прошлом, — все у него выходило одинаково прекрасно, похоже на
сказку.
Иловайская удивленно вглядывалась в потемки и видела только красное пятно на образе и мелькание печного света на лице Лихарева. Потемки, колокольный звон, рев метели, хромой
мальчик, ропщущая Саша, несчастный Лихарев и его речи — всё это мешалось, вырастало в одно громадное впечатление, и мир божий казался ей фантастичным, полным чудес и чарующих сил. Всё только что слышанное звучало в ее ушах, и жизнь человеческая представлялась ей прекрасной, поэтической
сказкой, в которой нет конца.