Неточные совпадения
Маленький, желтый человечек в очках, с узким лбом, на мгновение отвлекся от разговора, чтобы поздороваться, и продолжал
речь, не обращая внимания на Левина. Левин сел в ожидании, когда уедет профессор, но скоро заинтересовался предметом разговора.
Алексей Александрович откашлялся и, не глядя на своего противника, но избрав, как он это всегда делал при произнесении
речей, первое сидевшее перед ним лицо —
маленького, смирного старичка, не имевшего никогда никакого мнения в комиссии, начал излагать свои соображения.
Тощий жид, несколько короче Янкеля, но гораздо более покрытый морщинами, с преогромною верхнею губою, приблизился к нетерпеливой толпе, и все жиды наперерыв спешили рассказать ему, причем Мардохай несколько раз поглядывал на
маленькое окошечко, и Тарас догадывался, что
речь шла о нем.
Одинцова произнесла весь этот
маленький спич [Спич (англ.) —
речь, обычно застольная, по поводу какого-либо торжества.] с особенною отчетливостью, словно она наизусть его выучила; потом она обратилась к Аркадию. Оказалось, что мать ее знавала Аркадиеву мать и была даже поверенною ее любви к Николаю Петровичу. Аркадий с жаром заговорил о покойнице; а Базаров между тем принялся рассматривать альбомы. «Какой я смирненький стал», — думал он про себя.
Для гостиной пригодилась мебель из московского дома, в
маленькой приемной он поставил круглый стол, полдюжины венских стульев, повесил чей-то рисунок пером с Гудонова Вольтера, гравюру Матэ, изображавшую сердитого Салтыкова-Щедрина, гравюрку Гаварни — французский адвокат произносит
речь.
В этом настроении он прожил несколько ненастных дней, посещая музеи, веселые кабачки Монпарнаса, и, в один из вечеров, сидя в
маленьком ресторане, услыхал за своей спиною русскую
речь...
«Дурачок», — думал он, спускаясь осторожно по песчаной тропе.
Маленький, но очень яркий осколок луны прорвал облака; среди игол хвои дрожал серебристый свет, тени сосен собрались у корней черными комьями. Самгин шел к реке, внушая себе, что он чувствует честное отвращение к мишурному блеску слов и хорошо умеет понимать надуманные красоты людских
речей.
«Умирает, — решил Самгин. — Умрет, конечно», — повторил он, когда остался один. Неприятно тупое слово «умрет», мешая думать, надоедало, точно осенняя муха. Его прогнал вежливый, коротконогий и кругленький человечек, с
маленькой головкой, блестящей, как биллиардный шар. Войдя бесшумно, точно кошка, он тихо произнес краткую
речь...
Незадолго до этого дня пред Самгиным развернулось поле иных наблюдений. Он заметил, что бархатные глаза Прейса смотрят на него более внимательно, чем смотрели прежде. Его всегда очень интересовал
маленький, изящный студент, не похожий на еврея спокойной уверенностью в себе и на юношу солидностью немногословных
речей. Хотелось понять: что побуждает сына фабриканта шляп заниматься проповедью марксизма? Иногда Прейс, состязаясь с Маракуевым и другими народниками в коридорах университета, говорил очень странно...
— А даже
маленькая победа может принести нам большой вред, — крикнул человек из угла, бесцеремонно перебив
речь Самгина, и заставил его сказать...
Он вообще вел себя загадочно и рассеянно, позволяя Самгину думать, что эта рассеянность — искусственна. Нередко он обрывал
речь свою среди фразы и, вынув из бокового кармана темненького пиджачка
маленькую книжку в коже, прятал ее под стол, на колено свое и там что-то записывал тонким карандашом.
Одну свечку погасили, другая освещала медную голову рыжего плотника, каменные лица слушающих его и
маленькое, в серебряной бородке, лицо Осипа, оно выглядывало из-за самовара, освещенное огоньком свечи более ярко, чем остальные, Осип жевал хлеб, прихлебывая чай, шевелился, все другие сидели неподвижно. Самгин, посмотрев на него несколько секунд, закрыл глаза, но ему помешала дремать, разбудила негромкая четкая
речь Осипа.
Захар не выдержал: слово благодетельствует доконало его! Он начал мигать чаще и чаще. Чем
меньше понимал он, что говорил ему в патетической
речи Илья Ильич, тем грустнее становилось ему.
Маленькая фигурка Николая Парфеновича выразила под конец
речи самую полную сановитость. У Мити мелькнуло было вдруг, что вот этот «мальчик» сейчас возьмет его под руку, уведет в другой угол и там возобновит с ним недавний еще разговор их о «девочках». Но мало ли мелькает совсем посторонних и не идущих к делу мыслей иной раз даже у преступника, ведомого на смертную казнь.
Около фанзы росли две лиственницы. Под ними стояла
маленькая скамеечка. Ли Цун-бин обратился к лиственницам с трогательной
речью. Он говорил, что посадил их собственными руками и они выросли большими деревьями. Здесь много лет он отдыхал на скамейке в часы вечерней прохлады и вот теперь должен расстаться с ними навсегда. Старик прослезился и снова сделал земные поклоны.
Мужик рассказывал нам все это с усмешкой, словно о другом
речь шла, но на
маленькие и съеженные его глазки навертывалась слезинка, губы его подергивало.
Полуграмотный кустарь-ящичник,
маленький, вихрастый, в неизменной поддевке и смазных сапогах, когда уже кончились прения, попросил слова; и его звонкий резкий тенор сменил повествование врача Попандополо, рисовавшего ужасы Охотного ряда. Миазмы, бациллы, бактерии, антисанитария, аммиак… украшали
речь врача.
Он стал говорить с матерью мягче и
меньше, ее
речи слушал внимательно, поблескивая глазами, как дядя Петр, и ворчал, отмахиваясь...
Различение двух сознаний, о которых идет
речь, и есть различение рассудка и разума, или
малого и большого разума.
Лемм произнес всю эту
речь связно и с жаром, расхаживая
маленькими шагами взад и вперед перед чайным столиком и бегая глазами по земле.
Но Петр Васильич не ограничился этой неудачной попыткой. Махнув рукой на самого Мыльникова, он обратил внимание на его сотрудников. Яшка
Малый был ближе других, да глуп, Прокопий, пожалуй, и поумнее, да трус — только телята его не лижут… Оставался один Семеныч, который был чужим человеком. Петр Васильич зазвал его как-то в воскресенье к себе, велел Марье поставить самовар, купил наливки и завел тихие любовные
речи.
Он так был проникнут ощущением этого дня и в особенности
речью Куницына, что в тот же вечер, возвратясь домой, перевел ее на немецкий язык, написал
маленькую статью и все отослал в дерптский журнал.
Теперь я стал замечать, что сестрица моя не все понимает, и потому, перенимая
речи у няньки, старался говорить понятным языком для
маленького дитяти.
Потом Нина Леонтьевна очень картинно описала приезд Лаптева в Кукарский завод, сделанную ему торжественную встречу и те впечатления, какие вынес из нее главный виновник всего торжества. В коротких чертах были сделаны меткие характеристики всех действующих лиц «
малого двора». Тетюеву оставалось только удивляться проницательности Нины Леонтьевны, которая по первому взгляду необыкновенно метко очертила Вершинина, Майзеля и всех остальных, причем пересыпала свою
речь самой крупной солью.
И, встречая колющий взгляд
маленьких глаз, она робко двигала бровями. Андрей вел себя беспокойно, — вдруг начинал говорить, смеялся и, внезапно обрывая
речь, свистал.
Мать любила слушать его
речи, и она вынесла из них странное впечатление — самыми хитрыми врагами народа, которые наиболее жестоко и часто обманывали его, были
маленькие, пузатые, краснорожие человечки, бессовестные и жадные, хитрые и жестокие.
Встал адвокат, которого мать видела у Николая. Лицо у него было добродушное, широкое, его
маленькие глазки лучисто улыбались, — казалось, из-под рыжеватых бровей высовываются два острия и, точно ножницы, стригут что-то в воздухе. Заговорил он неторопливо, звучно и ясно, но мать не могла вслушиваться в его
речь — Сизов шептал ей на ухо...
Ей казалось, что с течением времени сын говорит все
меньше, и, в то же время, она замечала, что порою он употребляет какие-то новые слова, непонятные ей, а привычные для нее грубые и резкие выражения — выпадают из его
речи.
Суконным языком он произнес суконную
речь, которая продолжалась не
меньше трех часов и каждый период которой вызывал в слушателе только одну мысль: никого, братец, ты разглагольствиями своими не удивишь!
В день моих именин мастерская подарила мне
маленький, красиво написанный образ Алексия — божия человека, и Жихарев внушительно сказал длинную
речь, очень памятную мне.
Матвея поражало обилие позорных слов в
речах людей, поражала лёгкость, с которой люди старались обидеть друг друга, и
малая восприимчивость их к этим обидам.
Часто, слушая её
речь, он прикрывал глаза, и ему грезилось, что он снова
маленький, а с ним беседует отец, — только другим голосом, — так похоже на отцовы истории изображала она эту жизнь.
Была она
маленькая, худая, а ноги толстые; лицо имела острое и злые, чёрные, как у мыши, глаза. Она нравилась ему: было в ней что-то крепкое, честное, и он настойчиво уговаривал её, но Саша смеялась над его
речами нехорошим смехом.
Постоялка сидит согнувшись, спрятав лицо, слушает
речь Тиверцева, смотрит, как трясётся его ненужная бородка, как он передвигает с уха на ухо изжёванный картуз; порою она спросит о чём-нибудь и снова долго молчит, легонько шлёпая себя
маленькой ладонью по лбу, по шее и по щекам.
Однажды зашла
речь о пожарах, и некоторый веселый собеседник выразил предположение, что новый начальник, судя по его действиям, должен быть, по
малой мере, скрытный член народового жонда.
Скрепя сердце Арина Васильевна должна была подлаживаться к его
речам и, не смея не только спрашивать, но даже и вздыхать, напрасно старалась разгадать мысли своего супруга; напрасно устремляла вопрошающие взгляды
маленьких своих каштановых глазок, заплывших жиром, — темноголубые, открытые и веселые глаза Степана Михайловича ничего не отвечали.
Арина Васильевна, любившая единственного сынка без памяти, но привыкшая думать, что он всё еще
малое дитя, и предубежденная, что это дитя полюбило опасную игрушку, встретила признание сына в сильном чувстве такими словами, какими встречают желание ребенка, просящего дать ему в руки раскаленное железо; когда же он, слыша такие
речи, залился слезами, она утешала его, опять-таки, как ребенка, у которого отнимают любимую игрушку.
Крискент заявился в пятовский дом, когда не было самого Нила Поликарпыча, и повел душеспасительную
речь о значении и святости брака вообще как таинства, потом о браке как неизбежной форме нескверного гражданского жития и, наконец, о браке как христианском подвиге, в котором человек
меньше всего должен думать о себе, а только о своем ближнем.
— Бог весть! Послушник его Финоген мне сказывал, что он пишет какое-то сказание об осаде нашего монастыря и будто бы в нем говорится что-то и обо мне; да я плохо верю: иная
речь о наших воеводах князе Долгорукове и Голохвастове — их дело боярское; а мы люди
малые, что о нас писать?.. Сюда, боярин, на это крылечко.
— Благоразумие не робость, Тимофей Федорович, — отвечал Туренин. — И ради чего господь одарил нас умом и мыслию, если мы и с седыми волосами будем поступать, как
малые дети? Дозволь себе сказать: ты уж не в меру малоопасен; да вот хоть например: для какой потребы эти два пострела торчат у дверей? Разве для того, чтоб подслушивать наши
речи.
В странах, где мягкий климат,
меньше тратится сил на борьбу с природой, и потому там мягче и нежнее человек; там люди красивы, гибки, легко возбудимы,
речь их изящна, движения грациозны.
Илья слушал её тонкий, сухой голос и крепко тёр себе лоб. Несколько раз в течение её
речи он поглядывал в угол, где блестела золочёная риза иконы с венчальными свечами по бокам её. Он не удивлялся, но ему было как-то неловко, даже боязно. Это предложение, осуществляя его давнюю мечту, ошеломило его, обрадовало. Растерянно улыбаясь, он смотрел на
маленькую женщину и думал...
Стоя на дворе
маленькими кучками, люди разговаривали, сумрачно поглядывая на тело убитой, кто-то прикрыл голову её мешком из-под углей. В дверях кузни, на место, где сидел Савелий, сел городовой с трубкой в зубах. Он курил, сплёвывал слюну и, мутными глазами глядя на деда Еремея, слушал его
речь.
Среди
маленькой, чисто убранной комнаты стоял стол, покрытый белой скатертью; на столе шумно кипел самовар, всё вокруг было свежо и молодо. Чашки, бутылка вина, тарелки с колбасой и хлебом — всё нравилось Илье, возбуждая в нём зависть к Павлу. А Павел сидел радостный и говорил складной
речью...
Впоследствии Селиванов, уже будучи в славе, на московском съезде сценических деятелей в 1886 году произнес с огромным успехом
речь о положении провинциальных актеров. Только из-за этого смелого, по тогдашнему времени, выступления он не был принят в
Малый театр, где ему был уже назначен дебют, кажется, в Чацком Селиванову отказали в дебюте после его
речей...
Как-то после одной из первых репетиций устроился общий завтрак в саду, которым мы чествовали московских гостей и на котором присутствовал завсегдатай театра, местный адвокат, не раз удачно выступавший в столичных судах, большой поклонник
Малого театра и член Московского артистического кружка. Его
речь имела за столом огромный успех. Он начал так...
Он слушал кипучую
речь маленького человека молча, не стараясь понять ее смысла, не желая знать, против кого она направлена, — глотая лишь одну ее силу.
Она говорила быстро, большая часть ее слов исчезала в свисте и шипении; выделялись лишь те слова, которые она выкрикивала визгливым, раздраженным голосом. Концы платка торчали на голове у нее, как
маленькие рожки, и тряслись от движения ее челюсти, Фома при виде ее взволнованной и смешной фигуры опустился на диван. Ежов стоял и, потирая лоб, с напряжением вслушивался в ее
речь…
Он снова с веселой яростью, обезумевший от радости при виде того, как корчились и метались эти люди под ударами его
речей, начал выкрикивать имена и площадные ругательства, и снова негодующий шум стал тише. Люди, которых не знал Фома, смотрели на него с жадным любопытством, одобрительно, некоторые даже с радостным удивлением. Один из них,
маленький, седой старичок с розовыми щеками и глазками, вдруг обратился к обиженным Фомой купцам и сладким голосом пропел...
Его
речь полилась плавнее, голос окреп, события жизни связно потянулись одно за другим, развиваясь, точно клубок серых ниток, и освобождая
маленькую, хилую душу от грязных и тяжёлых лохмотьев пережитого ею.