Неточные совпадения
Аркадий посмотрел на базаровского
ученика. Тревожное и тупое выражение сказывалось в
маленьких, впрочем приятных чертах его прилизанного лица; небольшие, словно вдавленные глаза глядели пристально и беспокойно, и смеялся он беспокойно: каким-то коротким, деревянным смехом.
Климу предшествовала репутация мальчика исключительных способностей, она вызывала обостренное и недоверчивое внимание учителей и любопытство
учеников, которые ожидали увидеть в новом товарище нечто вроде
маленького фокусника.
В углу, на
маленькой полке стояло десятка два книг в однообразных кожаных переплетах. Он прочитал на корешках: Бульвер Литтон «Кенельм Чиллингли», Мюссе «Исповедь сына века», Сенкевич «Без догмата», Бурже «
Ученик», Лихтенберже «Философия Ницше», Чехов «Скучная история». Самгин пожал плечами: странно!
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими
учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут
меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
В 1879 году мальчиком в Пензе при театральном парикмахере Шишкове был
ученик,
маленький Митя. Это был любимец пензенского антрепренера В. П. Далматова, который единственно ему позволял прикасаться к своим волосам и учил его гриму. Раз В. П. Далматов в свой бенефис поставил «Записки сумасшедшего» и приказал Мите приготовить лысый парик. Тот принес на спектакль мокрый бычий пузырь и начал напяливать на выхоленную прическу Далматова… На крик актера в уборную сбежались артисты.
В
учениках у него всегда было не
меньше шести мальчуганов. И работали по хозяйству и на посылушках, и краску терли, и крыши красили, но каждый вечер для них ставился натурщик, и они под руководством самого Грибкова писали с натуры.
С семи часов вечера выходить из квартир тоже воспрещалось, и с закатом солнца
маленький городишко с его улицами и переулками превращался для
учеников в ряд засад, западней, внезапных нападений и более или менее искусных отступлений.
Один из
учеников, Заруцкий, очень хороший, в сущности,
малый, но легко поддававшийся настроениям, встал среди шумевшего класса.
Еще дня через два в класс упало, как петарда, новое сенсационное известие. Был у нас
ученик Доманевич, великовозрастный молодой человек, засидевшийся в гимназии и казавшийся среди мелюзги совсем взрослым. Он был добрый
малый и хороший товарищ, но держал себя высокомерно, как профессор, случайно усевшийся на одну парту с малышами.
Я просто видел все, что описывал автор: и
маленького пастуха в поле, и домик ксендза среди кустов сирени, и длинные коридоры в школьном здании, где Фомка из Сандомира торопливо несет вычищенные сапога учителя, чтобы затем бежать в класс, и взрослую уже девушку, застенчиво встречающую тоже взрослого и «ученого» Фому, бывшего своего
ученика.
Но когда он в первый раз пустился танцовать мазурку, то оказалось, что этот
маленький верткий разбойник сразу затмил всех нас,
учеников мосье Одифре.
Еврейский мальчик, бежавший в ремесленное училище; сапожный
ученик с выпачканным лицом и босой, но с большим сапогом в руке; длинный верзила, шедший с кнутом около воза с глиной; наконец, бродячая собака, пробежавшая мимо меня с опущенной головой, — все они, казалось мне, знают, что я —
маленький мальчик, в первый раз отпущенный матерью без провожатых, у которого, вдобавок, в кармане лежит огромная сумма в три гроша (полторы копейки).
В церковь я ходил охотно, только попросил позволения посещать не собор, где
ученики стоят рядами под надзором начальства, а ближнюю церковь св. Пантелеймона. Тут, стоя невдалеке от отца, я старался уловить настоящее молитвенное настроение, и это удавалось чаще, чем где бы то ни было впоследствии. Я следил за литургией по
маленькому требнику. Молитвенный шелест толпы подхватывал и меня, какое-то широкое общее настроение уносило, баюкая, как плавная река. И я не замечал времени…
Половина скамеек была занята мальчиками разных возрастов; перед ними лежали на столах тетрадки, книжки и аспидные доски;
ученики были пребольшие, превысокие и очень
маленькие, многие в одних рубашках, а многие одетые, как нищие.
Юнкера — великие мастера проникнуть в разные крупные и
малые дела и делишки — знают, что на флейте играет в их оркестре известный Дышман, на корнет-а-пистоне — прославленный Зеленчук, на гобое — Смирнов, на кларнете — Михайловский, на валторне — Чародей-Дудкин, на огромных медных басах — наемные, сверхсрочно служащие музыканты гренадерских московских полков, бывшие
ученики старого требовательного Крейнбринга, и так далее.
Наконец-то Синельниковы собрались уходить. Их провожали: Покорни и
маленький Панков, юный
ученик консерватории, милый, белокурый, веселый мальчуган, который сочинял презабавную музыку к стихам Козьмы Пруткова и к другим юмористическим вещицам. Александров пошел осторожно за ними, стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы не слышать их голосов.
Пробежав спальню и узкий шинельный коридорчик, Александров с разбега ворвался в дежурную комнату; она же была и учительской. Там сидели двое: дежурный поручик Михин, он же отделенный начальник Александрова, и пришедший на вечернюю репетицию для
учеников, слабых по тригонометрии и по приложению алгебры, штатский учитель Отте,
маленький, веселый человек, с корпусом Геркулеса и с жалкими ножками карлика.
Егор Егорыч, не
меньше своих собратий сознавая свой проступок, до того вознегодовал на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка
учеников ложи, лет пять после того не пускал к себе на глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню, на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его бросила и убежала с другим офицером, вызвал сего последнего на дуэль и, быв за то исключен из службы, прислал обо всех этих своих несчастиях дяде письмо, полное отчаяния и раскаяния, в котором просил позволения приехать, — Марфин не выдержал характера и разрешил ему это.
Учение это было принято тогда только самым
малым числом
учеников, большинство же людей, в особенности все те, которые властвовали над людьми, и после номинального принятия христианства продолжало для себя держаться правила противления насилием тому, что ими считалось злом. Так шло это при римских и византийских императорах, так продолжалось это и после.
Это Келлер, только что переведенный в наказание сюда из военной гимназии, единственный, который знал французский язык во всей прогимназии, собрал
маленькую группу
учеников и в свободное время обучал их по-французски, конечно, без ведома начальства.
— Наконец, уже в исходе сентября (через шесть недель после начала учения)
маленькая татарская фигурка Ибрагимова, прошед несколько раз по длинному классу с тетрадкою в руке, вместо обыкновенной диктовки вдруг приблизилась к отдельным скамьям новых
учеников.
По отношению образования крепостных людей, отец всю жизнь неизменно держался правила: всякий крестьянин или дворовый по достижении сыном соответственных лет обязан был испросить позволения отдать его на обучение известному ремеслу, и бывший
ученик обязан был принести барину на показ собственного изделия: овчину, рукавицы, подкову, полушубок или валенки, и только в случае одобрения работы, отцу дозволялось просить о женитьбе
малого.
Но теперь о Сашкиной судьбе гораздо
меньше беспокоились, чем в первый раз, и гораздо скорее забыли о нем. Через два месяца на его месте сидел новый скрипач (между прочим, Сашкин
ученик), которого разыскал аккомпаниатор.
Что касается до внешнего порядка и так называемого поведенья
учеников, то Овэн никогда не считал нарушением порядка и дурным поведением —
маленькие детские шалости, неистребимые притом никакими строгостями.
Класс наполнялся вдруг разноголосными жужжаниями: авдиторы [Авдиторы —
ученики старших классов, которым доверялась проверка знаний
учеников младших классов.] выслушивали своих
учеников; звонкий дискант грамматика попадал как раз в звон стекла, вставленного в
маленькие окна, и стекло отвечало почти тем же звуком; в углу гудел ритор, которого рот и толстые губы должны бы принадлежать, по крайней мере, философии.
Никто из
учеников не заметил, когда впервые оказался около Христа этот рыжий и безобразный иудей, но уж давно неотступно шел он по ихнему пути, вмешивался в разговоры, оказывал
маленькие услуги, кланялся, улыбался и заискивал.
Он был тогда в шестом классе и собирался в университет через полтора года. Отцу его, Ивану Прокофьичу, приходилось уж больно жутко от односельчан. Пошли на него наветы и форменные доносы, из-за которых он, два года спустя, угодил на поселение. Дела тоже приходили в расстройство.
Маленькое спичечное заведение отца еле — еле держалось. Надо было искать уроков. От платы он был давно освобожден, как хороший
ученик, ни в чем еще не попадавшийся.
Лично я познакомился с ним впервые на каком-то масленичном пикнике по подписке в заведении Излера. Он оказался добродушным
малым, не без начитанности, с высокими идеалами по части театра и литературы. Как товарища — его любили. Для меня он был типичным представителем николаевской эпохи, когда известные
ученики Театрального училища выходили оттуда с искренней любовью к"просвещению"и сами себя развивали впоследствии.
В Бург-театре его
ученики и ученицы могли видеть хорошее исполнение комедии, но в классическом репертуаре и там царствовал патетический декламационный стиль и тон, за самыми
малыми исключениями.
В дверях каждого класса, на высоте человеческого роста, у нас были прорезаны
маленькие оконца для подглядывания за
учениками.
— Mon cher comte; vous êtes l’un de mes meilleurs écoliers, il faut que vous dansiez, — сказал
маленький Иогель, подходя к Николаю. — Voyez combien de jolies demoiselles. [ — Любезный граф, вы один из лучших моих
учеников. Вы должны танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] — Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему
ученику.
Да, несмотря на свою почтительность, несмотря на то, что он доставлял мне хлопот
меньше, чем какой-либо из моих
учеников, настолько мало, что как будто его самого не было и совсем, он мне не нравился.