Неточные совпадения
Привалов поддался общему настроению и проигрывал карту за картой, с небольшими перерывами, когда около него на столе образовывалась на несколько минут тоже
маленькая кучка из полуимпериалов.
По такому исключительному случаю был устроен
маленький семейный праздник, на котором разговорам не было конца.
Привалов точно переродился на деревенском воздухе и удивлял Надежду Васильевну своим оживленным, бодрым настроением. Когда вечером начали все прощаться, Нагибин крепко поцеловал руку Надежды Васильевны и проговорил растроганным голосом...
Антонида Ивановна весело засмеялась и провела Привалова в
маленькую голубую гостиную в неизменном русском вкусе. Когда проходили по залу,
Привалов заметил открытое фортепьяно и спросил...
Привалов пожал
маленькую руку дядюшки, который чуть не растаял от удовольствия и несколько раз повторил...
Последняя фраза целиком долетела до
маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели это тот самый Сережа
Привалов, который учился в гимназии вместе с Костей и когда-то жил у них? Один раз она еще укусила его за ухо, когда они играли в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
Катерина Ивановна только слегка кивнула своей красивой головкой и добродушно засмеялась.
Привалов рассматривал эту даму полусвета, стараясь подыскать в ней родственные черты с той скромной старушкой, Павлой Ивановной, с которой он когда-то играл в преферанс у Бахаревых. Он, как сквозь сон, помнил
маленькую Катю Колпакову, которая часто бывала в бахаревском доме, когда
Привалов был еще гимназистом.
Привалов остался и побрел в дальний конец сцены, чтобы не встретиться с Половодовым, который торопливо бежал в уборную вместе с Давидом. Теперь
маленькая грязная и холодная уборная служила продолжением театральной сцены, и публика с такой же жадностью лезла смотреть на последнюю агонию умиравшей певицы, как давеча любовалась ее полными икрами и бесстыдными жестами.
Гости не выходили из дому, и каждый день придумывалось какое-нибудь новое развлечение, так что в конце концов
Привалов почувствовал себя в своем собственном доме тоже гостем, даже немного
меньше — посторонним человеком, который попал в эту веселую компанию совершенно случайно.
Первый факт можно объяснить или тем, что
Привалов навсегда покончил свою веселую жизнь с Блянш и Сюзет и намеревается посвятить себя мудрой экономии, или тем, что он хотел показать себя для первого раза оригиналом, или же, наконец, тем, что он думал сделать себе
маленькое incognito.
Под смех, вызванный этим
маленьким эпизодом, Половодов успел выбраться из комнаты, и
Привалов остался с глазу на глаз с Антонидой Ивановной, потому что Веревкин уплелся в кабинет — «додернуть», как он выразился.
Привалов машинально начертил тут же небольшой флигель в пять окон с
маленьким цветничком впереди.
Привалов покорно последовал за хозяином, который своими бойкими
маленькими ножками вывел его сначала на площадку лестницы, а отсюда провел в парадный громадный зал, устроенный в два света.
Привалов помнил только, что он сидел очень близко к Катерине Ивановне, она беззаботно смеялась и разглаживала ему волосы своими белыми
маленькими руками.
Привалов перезнакомился кое с кем из клубных игроков и, как это бывает со всеми начинающими, нашел, что, право, это были очень хорошие люди и с ними было иногда даже весело; да и самая игра, конечно, по
маленькой, просто для препровождения времени, имела много интересного, а главное, время за сибирским вистом с винтом летело незаметно; не успел оглянуться, а уж на дворе шесть часов утра.
Привалов быстро вошел во вкус этой клубной жизни, весело катившейся в
маленьких комнатах, всегда застланных табачным дымом и плохо освещенных.
Привалов с любопытством неофита наблюдал этот исключительный мирок и незаметно для самого себя втягивался в его интересы. Он играл по
маленькой, без особенно чувствительных результатов в ту или другую сторону. Однажды, когда он особенно сильно углубился в тайны сибирского виста с винтом, осторожный шепот заставил его прислушаться.
Разобраться в этом странном наборе фраз было крайне трудно, и
Привалов чувствовал себя очень тяжело, если бы доктор не облегчал эту трудную задачу своим участием. Какой это был замечательно хороший человек! С каким ангельским терпением выслушивал он влюбленный бред Привалова. Это был настоящий друг, который являлся лучшим посредником во всех недоразумениях и
маленьких размолвках.
— Вы простите меня за то, что я слишком много говорю о самом себе, — говорил
Привалов останавливаясь. — Никому и ничего я не говорил до сих пор и не скажу больше… Мне случалось встречать много очень
маленьких людей, которые вечно ко всем пристают со своим «я», — это очень скучная и глупая история. Но вы выслушайте меня до конца; мне слишком тяжело, больше чем тяжело.
Когда все вышли на террасу и разместились около круглого
маленького столика, на зеленых садовых креслах,
Привалов, взглянув на длинную нескладную фигуру Половодова, подумал: «Эк его, точно сейчас где-то висел на гвозде».
Маленький ключик привел нас к каменистой, заваленной колодником речке Цаони, впадающей в Кумуху с правой стороны. После полуденного
привала мы выбрались из бурелома и к вечеру достигли реки Кумуху, которая здесь шириной немного превосходит Цаони и мало отличается от нее по характеру. Ширина ее в верховьях не более 4–5 м. Если отсюда идти по ней вверх, к Сихотэ-Алиню, то перевал опять будет на реке Мыхе, но уже в самых ее истоках. От устья Цаони до Сихотэ-Алиня туземцы считают один день пути.