Неточные совпадения
Мы зашли в лавку с фруктами, лежавшими грудами. Кроме ананасов и
маленьких апельсинов, называемых мандаринами, все остальные были нам неизвестны. Ананасы издавали свой пронзительный аромат, а от продавца несло чесноком, да тут же рядом, из лавки с съестными припасами, примешивался запах почти трупа от развешенных на солнце мяс, лежащей кучами рыбы, внутренностей
животных и еще каких-то предметов, которые не хотелось разглядывать.
— Кабарга! — шепнул Дерсу на мой вопросительный взгляд. Минуты через две я увидел
животное, похожее на козулю, только значительно
меньше ростом и темнее окраской. Изо рта ее книзу торчали два тонких клыка. Отбежав шагов 100, кабарга остановилась, повернула в нашу сторону свою грациозную головку и замерла в выжидательной позе.
Некоторые из них похожи на ворота, другие — на допотопных
животных с
маленькими головами, третьи — на фигурные столбы и т.д.
Дикая кошка ведет одинокий образ жизни и держится в густых сумрачных лесах, где есть скалистые утесы и дуплистые деревья. Это весьма осторожное и трусливое
животное становится способным на яростное нападение при самозащите. Охотники делали опыты приручения молодых котят, но всегда неудачно. Удэгейцы говорят, что котята дикой кошки, даже будучи взяты совсем
малыми, никогда не ручнеют.
Животное это по размерам своим значительно уступает обыкновенному бурому медведю. Максимальная его длина 1,8 м, а высота в плечах 0,7 м при наибольшем весе 160 кг. Окраска его шерсти — черная, блестящая, на груди находится белое пятно, которое захватывает нижнюю часть шеи. Иногда встречаются (правда, очень редко) такие медведи, у которых брюхо и даже лапы белые. Голова зверя конусообразная, с
маленькими глазками и большими ушами. Вокруг нее растут длинные волосы, имеющие вид пышного воротника.
Сивуч относится к отряду ластоногих и к семейству ушастых тюленей. Это довольно крупное
животное и достигает 4 м длины и 3 м в обхвате около плеч при весе 680–800 кг. Он имеет
маленькие ушные раковины, красивые черные глаза, большие челюсти с сильными клыками, длинную сравнительно шею, на которой шерсть несколько длиннее, чем на всем остальном теле, и большие ноги (ласты) с голыми подошвами. Обыкновенно самцы в два раза больше самок.
В верхней части река Сандагоу слагается из 2 рек —
Малой Сандагоу, имеющей истоки у Тазовской горы, и Большой Сандагоу, берущей начало там же, где и Эрлдагоу (приток Вай-Фудзина). Мы вышли на вторую речку почти в самых ее истоках. Пройдя по ней 2–3 км, мы остановились на ночлег около ямы с водою на краю размытой террасы. Ночью снова была тревога. Опять какое-то
животное приближалось к биваку. Собаки страшно беспокоились. Загурский 2 раза стрелял в воздух и отогнал зверя.
Люди могли защищаться от гнуса сетками, но лошадям пришлось плохо. Мошкара разъедала им губы и веки глаз. Бедные
животные трясли головами, но ничего не могли поделать со своими
маленькими мучителями.
Ведь пан Казимир прежде всего глуп, да еще самонадеянно глуп, а потом он получил взамен ума порядочную дозу самой нехорошей мелкой хитрости, и, наконец, он зол, как
маленькое бессильное
животное.
В это время подошла лодка, и мы принялись разгружать ее. Затем стрелки и казаки начали устраивать бивак, ставить палатки и разделывать зверей, а я пошел экскурсировать по окрестностям. Солнце уже готовилось уйти на покой. День близился к концу и до сумерек уже недалеко. По обе стороны речки было множество лосиных следов, больших и
малых, из чего я заключил, что
животные эти приходили сюда и в одиночку, и по несколько голов сразу.
Известно, что все великие исторические люди питали
маленькие слабости к разным
животным, может быть выплачивая этим необходимую дань природе, потратившей на них слишком много ума.
Но только, конечно, Газовый Колокол значительно более совершенный аппарат — с применением различных газов, и затем — тут, конечно, уже не издевательство над
маленьким беззащитным
животным, тут высокая цель — забота о безопасности Единого Государства, другими словами, о счастии миллионов.
И все расходились смущенные, подавленные, избегая глядеть друг на друга. Каждый боялся прочесть в чужих глазах свой собственный ужас, свою рабскую, виноватую тоску, — ужас и тоску
маленьких, злых и грязных
животных, темный разум которых вдруг осветился ярким человеческим сознанием.
Живучи при отце на кучерском дворе, всю жизнь свою я проводил на конюшне, и тут я постиг тайну познания в
животном и, можно сказать, возлюбил коня, потому что
маленьким еще на четвереньках я у лошадей промеж ног полозил, и они меня не увечили, а подрос, так и совсем с ними спознался.
Она пошла дальше. Ближе к носу парохода на свободном пространстве, разделенном пополам коновязью, стояли
маленькие, хорошенькие лошадки с выхоленною шерстью и с подстриженными хвостами и гривами. Их везли в Севастополь в цирк. И жалко и трогательно, было видеть, как бедные умные
животные стойко подавали тело то на передние, то на задние ноги, сопротивляясь качке, как они прищуривали уши и косили недоумевающими глазами назад, на бушующее море.
Сосед привез с собою в кибитке
маленький фальконет и велел выстрелить из него в ознаменование радости; легавая собака Бельтовой, случившаяся при этом, как глупое
животное, никак не могла понять, чтоб можно было без цели стрелять, и исстрадалась вся, бегая и отыскивая зайца или тетерева.
Лаврова я знаю давно. Он сын священника, семинарист, совершенно спившийся с кругу и ставший безвозвратным завсегдатаем «Каторги» и ночлежных притонов. За все посещения мною в продолжение многих лет «Каторги» я никогда не видал Лаврова трезвым… Это — здоровенный двадцатипятилетний
малый, с громадной, всклокоченной головой, вечно босой, с совершенно одичавшим,
животным лицом. Кроме водки, он ничего не признает, и только страшно сильная натура выносит такую беспросыпную, голодную жизнь…
В лавках нам, рабочим, сбывали тухлое мясо, леглую муку и спитой чай; в церкви нас толкала полиция, в больницах нас обирали фельдшера и сиделки, и если мы по бедности не давали им взяток, то нас в отместку кормили из грязной посуды; на почте самый
маленький чиновник считал себя вправе обращаться с нами, как с
животными, и кричать грубо и нагло: «Обожди!
Когда мы пришли в Херсон, я знал моего спутника как
малого наивно-дикого, крайне неразвитого, весёлого — когда он был сыт, унылого — когда голоден, знал его как сильное, добродушное
животное.
По-видимому, и вообще он не был склонен к разговорчивости, и молчал не только с людьми, но и с
животными: молча поил лошадь, молча запрягал ее, медленно и лениво двигаясь вокруг нее
маленькими, неуверенными шажками, а когда лошадь, недовольная молчанием, начинала капризничать и заигрывать, молча бил ее кнутовищем.
Когда весь этот
маленький эпизод закончился благополучно, мы все уселись опять и наш караван двинулся далее, растянувшись под каменистым берегом. Все мы были настроены как-то весело, и все обсуждали смелый подвиг
животного, сумевшего сохранить такое самообладание среди стольких опасностей.
Три черные пятна, точно фантастические многосоставные
животные, шевельнулись по снегу и замелькали между торосьями, становясь все
меньше и
меньше.
И оттого ли, что ее Великан был в большой дружбе с Графом Нулиным, или выходило это случайно, она, как вчера и третьего дня, ехала все время рядом с Никитиным. А он глядел на ее
маленькое стройное тело, сидевшее на белом гордом
животном, на ее тонкий профиль, на цилиндр, который вовсе не шел к ней и делал ее старее, чем она была, глядел с радостью, с умилением, с восторгом, слушал ее, мало понимал и думал...
Капельмейстер, державший первую скрипку, был ленивейшее в мире
животное: вместо того, чтобы упражнять оркестр и совершенствоваться самому в музыке, он или спал, или удил рыбу, или, наконец, играл с барской собакой на дворе; про прочую братию и говорить нечего: мальчишка-валторнист был такой шалун, что его следовало бы непременно раз по семи в день сечь: в валторну свою он насыпал песку, наливал щей и даже засовывал в широкое отверстие ее
маленьких котят.
Глубоко внизу на мостовой грохотали экипажи, казавшиеся сверху
маленькими и странными
животными, тротуары блестели после дождя, и в лужах колебались отражения уличных фонарей.
У него был ангельский характер. Его все любили в цирке: лошади, артисты, конюхи, ламповщики и все цирковые
животные. Он был всегда верным товарищем, добрым помощником, и как часто заступался он за
маленьких людей перед папашей Суром, который, надо сказать, был старик скуповатый и прижимистый. Все это я так подробно рассказываю потому, что дальше расскажу о том, как я однажды решил зарезать Альберта перочинным ножом…
Деревья, травы и все растения тоже дышат, только они не втягивают в себя воздух, как мы втягиваем грудью, а вбирают его всеми листочками и молодою корой. И из всех листочков тоже незаметно выдыхается воздух; и этот воздух тоже не такой, как обыкновенный: в нем
меньше углекислоты и больше кислорода. Стало быть, растениям нужна углекислота, которая не нужна и вредна
животным. И вот отчего в лесу воздух Такой здоровый: там углекислоты
меньше и кислорода больше.
Человек же сознает в себе в одно и то же время и
животное и бога, и потому не может быть безгрешным. Мы называем безгрешными детей, это — неверно. Ребенок не безгрешен. В нем
меньше грехов, чем во взрослом, но уже есть грехи тела. Также не безгрешен человек самой святой жизни. В святом
меньше грехов, но грехи есть — без грехов нет жизни.
Маленьких узников выпускали из ящика только в часы прогулок. За это время они могли бегать и резвиться вволю. Девочки караулили «своих «деток», как они называли котят, чтобы последние не попались на глаза надзирательницам или, еще того хуже, «самой» (начальнице приюта), так как присутствие домашних
животных, как переносителей заразы, всевозможных болезней (так было написано в приютском уставе), строго воспрещалось здесь.
И девочки, большие и
маленькие, теснились вокруг тумбы, на которой по-прежнему важно, без малейшего признака движения лежал красавец-кот. Они наперерыв гладили и ласкали очаровательное
животное. Дуня и Любочка особенно нежно льнули к своему давнишнему любимцу.
Мельком является еще в «Бесах» «скверная, старая
маленькая собачонка Земирка», в «Двойнике» — паршивая уличная собачонка. Вот чуть ли и не все
животные, которых мы встречаем в чисто художественных произведениях Достоевского.
Мне рассказывала одна моя знакомая: до семнадцати лет она безвыездно жила в городе,
животных, как все горожане, видела мало и знала еще
меньше. Когда она в первый раз стала читать Толстого и через него почувствовала
животных, ее охватил непередаваемый, странный, почти мистический ужас. Этот ужас она сравнивает с ощущением человека, который бы увидел, что все неодушевленные предметы вокруг него вдруг зашевелились, зашептались и зажили неожиданною, тайною жизнью.
Среди них я узнал лисий, — он тянулся цепочкой и был с поволокой в сторону движения
животного, затем кабарожий, оставленный ее
маленькими острыми копытцами, а рядом другой, весьма похожий на медвежий, но значительно меньший размерами.
Пусть читатель не подумает, что нерпа имеет большие уши: наоборот, они
маленькие и едва выдаются в виде двух кожаных придатков. Взрослое
животное весит от 50 до 80 килограммов и имеет длину 1,5–2 метра.
Не иди на военную службу, какие бы тебе за это ни грозили кары; отказывайся от присяги, не судись ни с кем; не будь даже самым
маленьким колесиком государственного механизма, который только уродует и разрушает жизнь; откажись от всех привилегий, не пользуйся удобствами и комфортом, которые для тебя создает трудовой народ, сам ими не пользуясь; люби всех людей, служи им своею любовью, кротостью и непротивлением; люби даже
животных, не проливай их крови и не употребляй в пищу.
Если родители его в нужде, он узнает от них, что цель жизни — приобретение побольше хлеба и денег и как можно
меньше работы, для того, чтобы
животной личности было как можно лучше. Если он родился в роскоши, он узнает, что цель жизни — богатство и почести, чтобы как можно приятнее и веселее проводить время.
Вопросы: зачем? и за что?, возникающие в душе человека при испытывании или воображении страдания, показывают только то, что человек не познал той деятельности, которая должна быть вызвана в нем страданием, и которая освобождает страдание от его мучительности. И действительно, для человека, признающего свою жизнь в
животном существовании, не может быть этой, освобождающей страдание деятельности, и тем
меньше, чем уже он понимает свою жизнь.
Еще далее от себя, за
животными и растениями, в пространстве и времени, человек видит неживые тела и уже мало или совсем не различающиеся формы вещества. Вещество он понимает уже
меньше всего. Познание форм вещества для него уже совсем безразлично, и он не только не знает его, но он только воображает себе его, — тем более, что вещество уже представляется ему в пространстве и времени бесконечным.
Допустив это, человек не может не видеть, что люди, поедавшие друг друга, перестают поедать; убивавшие пленных и своих детей, перестают их убивать; что военные, гордившиеся убийством, перестают этим гордиться; учреждавшие рабство, уничтожают его; что люди, убивавшие
животных, начинают приручать их и
меньше убивать; начинают питаться, вместо тела
животных, их яйцами и молоком; начинают и в мире растений уменьшать их уничтожение.
На передке лежат мешки с овсом, прикрытые брезентом, а орудие всё завешано чайниками, солдатскими сумками, мешочками и имеет вид
маленького безвредного
животного, которое неизвестно для чего окружили люди и лошади.
— Грозное
животное, — прибавил младший путник, — легло с покорностью у ног своей
маленькой госпожи, махая униженно хвостом. Тогда-то слепой друг мой захотел увидеть поближе дитя; он взял ее за руку и осязал долго эту руку. Тут закричала на нее хозяйка дома, грозясь… даже побить ее за то, что впустила побродяг. Товарищ мой, сам прикрикнув на пасторшу, сказал то же, что он теперь говорил вам, держа вашу руку.
У входа в опустошенное местечко стоял на часах солдат из рекрут, недавно прибывший на службу, а как фельдмаршал приехал только накануне из Пскова, то новобранец и не имел случая видеть его карлу. Долго всматривался он издали в
маленькое ползущее
животное, на котором развевались павлиньи перья; наконец, приметив галун на шляпе, украшения на груди и шпагу, он закричал...
Пропадай они гривенники!.. Его-то превосходительство, Александр-от Иваныч, что могут про меня сказать! «Неблагодарное
животное», вот что могут сказать!.. Как же это в самом деле?.. Без
малого два года и ни одного почтения!., господи, господи!..
Бойкое
животное выглядывало по временам из-за
маленькой, едва согнутой дуги на свою повелительницу и потом нетерпеливо ударяло копытом в землю, но с места тронуться не смело, хотя и не было на привязи.
Так огромный зверь, со всех сторон окруженный
маленькими, разъяренными
животными и выбившийся из сил, в бегстве влечет их с собою до тех пор, пока сам падет или их утомит.
Вот выступает огромный слон — сильное, мудрое
животное из числа четвероногих, которое, однако ж, повинуется, как вы видите,
маленькому двуногому
животному, может быть и довольно глупому.
В общем, прибывшая, со стройной, умеренно полной фигурой, красиво затянутой в черное бархатное платье,
маленькими ручками в черных перчатках и миниатюрными ножками, обутыми в изящные ботинки, обладала всецело той возбуждающей,
животной красотой, которая так нравится уже пожившим мужчинам.
И когда Валя, молчаливый и строгий, как истый сын богини Кали, сидел у отца на плечах и постукивал молоточком по его розовой лысине, он действительно напоминал собою
маленького восточного князька, деспотически царящего над людьми и
животными.
Чем выше то мирское счастье, которого они достигли, тем
меньше они видят свет солнца, поля и леса, диких и домашних
животных.