Неточные совпадения
— Или, потом: а я ему,
сестрица, сказал, какие у вас ручки
маленькие, а он,
сестрица, сказал: «вам болтать хочется, так разве не о чем другом, полюбопытнее».
На первой неделе Великого поста отец говел вместе с тетеньками-сестрицами. В чистый понедельник до усадьбы доносился звон
маленького церковного колокола, призывавший к часам и возвещавший конец пошехонскому раздолью…
«Да как же мы поедем зимой, — думал я, — ведь мы с
сестрицей маленькие, ведь мы замерзнем?» Все такие мысли крепко осадили мою голову, и я, встревоженный и огорченный до глубины души, сидел молча, предаваясь печальным картинам моего горячего воображения, которое разыгрывалось у меня час от часу более.
По обыкновению, вследствие природного моего свойства делиться моими впечатлениями с другими, все мои мечты и приятные надежды я рассказал и старался растолковать
маленькой моей
сестрице, а потом объяснять и всем меня окружавшим.
Милая моя
сестрица, не разделявшая со мной некоторых моих летних удовольствий, была зато верной моей подругой и помощницей в собирании трав и цветов, в наблюденьях за гнездами
маленьких птичек, которых много водилось в старых смородинных и барбарисовых кустах, в собиранье червячков, бабочек и разных букашек.
Сестрица с
маленьким братцем остались у бабушки; отец только проводил нас и на другой же день воротился в Багрово, к своим хозяйственным делам.
Только помещались уже не так: с матерью вместе сидела кормилица с нашим
маленьким братцем, а мы с
сестрицей и Парашей ехали в какой-то коляске на пазах, которая вся дребезжала и бренчала, что нас очень забавляло.
После нашего позднего обеда мать ушла к гостям, а мы с
сестрицей принялись устраивать мое
маленькое хозяйство, состоявшее в размещении книжек, бумаги, чернильницы, линейки и проч.
Именно в эту пору житья моего в Багрове я мало проводил времени с моей милой
сестрицей и как будто отдалился от нее, но это нисколько не значило, чтоб я стал
меньше ее любить.
Теперь я стал замечать, что
сестрица моя не все понимает, и потому, перенимая речи у няньки, старался говорить понятным языком для
маленького дитяти.
Нас с
сестрицей поставили у окошка на стулья, а
маленького братца поднесла на руках кормилица.
Итак, все мое детское общество, кроме приезжавших иногда
маленьких гостей Княжевичей и Мансуровых, с которыми мы очень много играли и резвились, ограничивалось обществом моей милой
сестрицы, которая, становясь умнее с каждым днем, могла уже более разделять все мои наклонности, впечатления и забавы.
Мать отвечала, что она желала бы занять гостиную, но боится, чтоб не было беспокойно
сестрице от такого близкого соседства с
маленькими детьми.
Ему дали выпить стакан холодной воды, и Кальпинский увел его к себе в кабинет, где отец мой плакал навзрыд более часу, как
маленькое дитя, повторяя только иногда: «Бог судья тетушке! на ее душе этот грех!» Между тем вокруг него шли уже горячие рассказы и даже споры между моими двоюродными тетушками, Кальпинской и Лупеневской, которая на этот раз гостила у своей
сестрицы.
Мне говорили, что этого нельзя, что я
маленький, что у меня нет кумы, но последнее препятствие я сейчас преодолел, сказав, что кумой будет моя
сестрица.
Как только мы вышли садиться, я пришел в ужас от низенького кожаного возка с
маленькою дверью, в которую трудно было пролезть, — а в возке следовало поместиться мне с
сестрицей, Параше и Аннушке.
«Как переменилась матушка после кончины батюшки, — говорила моя мать, — она даже ростом стала как будто
меньше; ничем от души не занимается, все ей стало словно чужое; беспрестанно поминает покойника, даже об
сестрице Татьяне Степановне мало заботится.
Наконец гости уехали, взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению ехать в Алмантаево; а
сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит
маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Сестрица и
маленький братец поселились в бывшей тетушкиной угольной, а теперь уже в нашей детской комнате.
Я знаю, Захар Иваныч, что все эти операции вы производите при содействии любезнейшей супруги вашей, Зои Филипьевны, и почтеннейшей вашей
сестрицы, Матрены Ивановны (Матрена Ивановна крестится — и говорит тайным советникам: кушайте, батюшки!), но это приносит лишь честь вашей коммерческой прозорливости и показывает, как глубоко вы поняли смысл старинной латинской пословицы: Concordia res parvae crescunt, [при согласии удаются и
малые дела] а без конкордии и magnae res dilabuntur.
— Что ж так
сестрице меньше дают? достоинством, что ли, они хуже? — продолжала любопытствовать матушка.
— Ну, валяй! Сначала — как надо: любезнейшая моя
сестрица, здравствуйте на много лет — как надо! Теперь пиши: рубль я получил, только этого не надо и благодарю. Мне ничего не надо, мы живем хорошо, — мы живем вовсе не хорошо, а как собаки, ну, ты про то не пиши, а пиши — хорошо! Она —
маленькая, ей четырнадцать лет всего — зачем ей знать? Теперь пиши сам, как тебя учили…
Саша засмеялся смущенно и убежал к себе. А Коковкина думала, что уж очень они,
сестрицы Рутиловы, веселые да ласковые девицы, — и старого, и
малого своею ласкою прельстят.
Вообще у «сердечной простоты», как ее называли
сестрицы, несмотря на ее вдовье положение, несмотря на присутствие
маленьких детей, замечался в доме какой-то прибор и порядок, обличавший исключительно женскую попечительность.
Обе
сестрицы кинулись на шею Алексея Степаныча, просили прощенья, плакали, крестились и божились, что вперед этого никогда не будет что они сами смерть как любят Софью Николавну и что только из жалости к его здоровью, для того, чтобы он
меньше хлопотал, они позволяли себе такие глупые шутки.
Я начал опять вести свою блаженную жизнь подле моей матери; опять начал читать ей вслух мои любимые книжки: «Детское чтение для сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не в первый раз, но всегда с новым удовольствием; опять начал декламировать стихи из трагедии Сумарокова, в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять начал играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с
маленьким братом, валяясь с ними на полу, устланному для теплоты в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять начал учить читать свою
сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
В общественных катаниях, к сожалению моему, мать также не позволяла мне участвовать, и только катаясь с
сестрицей, а иногда и с
маленьким братцем, проезжая мимо, с завистию посматривал я на толпу деревенских мальчиков и девочек, которые, раскрасневшись от движения и холода, смело летели с высокой горы, прямо от гумна, на
маленьких салазках, коньках и ледянках: ледянки были не что иное, как старые решета или круглые лубочные лукошки, подмороженные снизу так же, как и коньки.
Я принялся также доучивать мою милую ученицу,
маленького моего друга, мою
сестрицу, и на этот раз с совершенным успехом.
По камышкам по желтому песочку
Пробегала быстрая речка,
В быстрой речке гуляют две рыбки,
Две рыбки, две
малые плотицы.
А слышала ль ты, рыбка-сестрица,
Про вести-то наши, про речные?
Как вечор у нас краска девица топилась,
Утопая, мила друга проклинала.
И жалко стало Наташе своей девической, беззаботной жизни, с ее простотой и свободою; грустно стало, что мало будет слышать она болтовню своих
маленьких братцев и
сестриц, которые прежде надоедали ей, и жаль стало бесконечных рассказов мадам де Фуасье, также давно ей известных и также давно наскучивших.
— Уж извините, что не роскошно, граф (он чуть было не сказал: ваше сиятельство, — так уж отвык от обращения с важными людьми), домик
сестрицы маленький. А вот это сейчас завесим чем-нибудь, и будет хорошо, — прибавил старичок и под предлогом занавески, но главное, чтоб рассказать поскорее про офицеров, шаркая, вышел из комнаты.
Вечером, в то самое время, как Василий Борисыч с Парашей хоронились у Феклиста Митрича от Манефы, в Осиповку приехала Аксинья Захаровна с Груней да с кумом Иваном Григорьичем. Они ее провожали. Аксинья Захаровна утомилась от поездок и просила Груню съездить на другой день в Комаров за Парашей. Вздумала Груня ехать за богоданной
сестрицей в
маленькой тележке Ивана Григорьича, оттого с вечера Аксинья Захаровна и послала на телеге в Манефину обитель старика Пантелея привезти оттоль пожитки Парашины.
В этой песне поется, как один
маленький мальчик осведомляется у матери: зачем она грустит об умершей его
сестрице,
маленькой Зое, которая, по собственным же словам матери, теперь «уже в лучшем мире, где божьи ангелы живут и ходят розовые зори».
Салфетка попала как раз в тарелку с супом и разлетевшиеся во все стороны брызги залили и нарядный военный мундирчик
маленького Извольцева, и прелестные платьица сидевших по обе его стороны
сестриц.
Пораздумались они
малое время насчет своего опасного положения и говорят
сестрице моей Анютке...
— Мы не
маленькие! — презрительно фыркнула старшая из
сестриц.