Неточные совпадения
— Вы дали? — крикнул сзади Облонский и, прижав руку
сестры, прибавил: — Очень мило, очень мило! Неправда ли, славный
малый? Мое почтение, графиня.
Нельзя было не делать дел Сергея Ивановича,
сестры, всех мужиков, ходивших за советами и привыкших к этому, как нельзя бросить ребенка, которого держишь уже на руках. Нужно было позаботиться об удобствах приглашенной свояченицы с детьми и жены с ребенком, и нельзя было не быть с ними хоть
малую часть дня.
— Так вы жену мою увидите. Я писал ей, но вы прежде увидите; пожалуйста, скажите, что меня видели и что all right. [всё в порядке.] Она поймет. А впрочем, скажите ей, будьте добры, что я назначен членом комиссии соединенного… Ну, да она поймет! Знаете, les petites misères de la vie humaine, [
маленькие неприятности человеческой жизни,] — как бы извиняясь, обратился он к княгине. — А Мягкая-то, не Лиза, а Бибиш, посылает-таки тысячу ружей и двенадцать
сестер. Я вам говорил?
Он
малый, говорят, рассудительный (что и фамилия его показывает, семинарист, должно быть), ну так пусть и бережет вашу
сестру.
— Поля? Ах да… Полечка! Это…
маленькая… это ваша
сестра? Так я ей адрес дал?
Месяца полтора назад он вспомнил про адрес; у него были две вещи, годные к закладу: старые отцовские серебряные часы и
маленькое золотое колечко с тремя какими-то красными камешками, подаренное ему при прощании
сестрой, на память.
Знаете, мне всегда было жаль, с самого начала, что судьба не дала родиться вашей
сестре во втором или третьем столетии нашей эры, где-нибудь дочерью владетельного князька или там какого-нибудь правителя или проконсула в
Малой Азии.
Студент разболтался и сообщил, кроме того, что у старухи есть
сестра, Лизавета, которую она, такая
маленькая и гаденькая, бьет поминутно и держит в совершенном порабощении, как
маленького ребенка, тогда как Лизавета, по крайней мере, восьми вершков росту…
— Эк ведь вам Алена-то Ивановна страху задала! — затараторила жена торговца, бойкая бабенка. — Посмотрю я на вас, совсем-то вы как ребенок
малый. И
сестра она вам не родная, а сведенная, а вот какую волю взяла.
— Студент Балмашев. Понимаешь, я, кажется, видела его у Знаменских, его и с ним
сестру или невесту, вероятнее — невесту,
маленькая барышня в боа из перьев, с такой армянской, что ли, фамилией…
Жена, кругленькая, розовая и беременная, была неистощимо ласкова со всеми.
Маленьким, но милым голосом она, вместе с
сестрой своей, пела украинские песни.
Сестра, молчаливая, с длинным носом, жила прикрыв глаза, как будто боясь увидеть нечто пугающее, она молча, аккуратно разливала чай, угощала закусками, и лишь изредка Клим слышал густой голос ее...
— Мне вредно лазить по лестницам, у меня ноги болят, — сказал он и поселился у писателя в
маленькой комнатке, где жила
сестра жены его.
Сестру устроили в чулане. Мать нашла, что со стороны дяди Якова бестактно жить не у нее, Варавка согласился...
Она хорошо сжилась с Варварой, говорила с нею тоном ласковой старшей
сестры, Варвара, будучи весьма скупой, делала ей
маленькие подарки. Как-то при Сомовой Клим пошутил с Варварой слишком насмешливо, — Любаша тотчас же вознегодовала...
Мне бы хотелось побольше
маленьких братьев и
сестер или хоть чужих деточек.
— Если он прав, то я буду виноват, вот и все, а вас я не
меньше люблю. Отчего ты так покраснела,
сестра? Ну вот еще пуще теперь! Ну хорошо, а все-таки я этого князька на дуэль вызову за пощечину Версилову в Эмсе. Если Версилов был прав с Ахмаковой, так тем паче.
На другой день утром мы ушли, не видав ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше по проливу между влажными, цветущими берегами Явы и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с зеленью,
маленькие островки, означенные только на морских картах под именем Двух братьев, Трех
сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и те обросли густою зеленью.
Напротив,
маленькая девочка смотрела совсем мальчишкой: бойко глядела на нас, бегала, шумела.
Сестры сказывали, что она, между прочим, водит любопытных проезжих на гору показывать Алмаз, каскады и вообще пейзажи.
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и
сестру. Может быть, если бы они не были богаты, не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми
маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за
маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате;
маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на
сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
«Они потому из алюминия, — говорит старшая
сестра, — что здесь ведь очень тепло, белое
меньше разгорячается на солнце, что несколько дороже чугуна, но по — здешнему удобнее».
«Он постоянно обрызгивается водою, — говорит старшая
сестра: — видишь, из каждой колонны подымается выше полога
маленький фонтан, разлетающийся дождем вокруг, поэтому жить здесь прохладно; ты видишь, они изменяют температуру, как хотят».
У некоторых были старухи родственницы, матери или тетки; две содержали стариков — отцов; у многих были
маленькие братья или
сестры.
И вот я, двадцатилетний
малый, очутился с тринадцатилетней девочкой на руках! В первые дни после смерти отца, при одном звуке моего голоса, ее била лихорадка, ласки мои повергали ее в тоску, и только понемногу, исподволь, привыкла она ко мне. Правда, потом, когда она убедилась, что я точно признаю ее за
сестру и полюбил ее, как
сестру, она страстно ко мне привязалась: у ней ни одно чувство не бывает вполовину.
Я разделся, лег и старался заснуть; но час спустя я опять сидел в постели, облокотившись локтем на подушку, и снова думал об этой «капризной девочке с натянутым смехом…» «Она сложена, как
маленькая рафаэлевская Галатея в Фарнезине, [Знаменитая фреска «Триумф Галатеи» работы Рафаэля.] — шептал я, — да; и она ему не
сестра…»
Нас затискивали (пассажиров было пятеро: отец, матушка,
сестра, я и
маленький брат Коля) в запряженный гусем возок, как сельдей в бочонок, и при этом закутывали так, что дышать было трудно.
Юная особа, пленившая впервые мое сердце, каждый день ездила с
сестрой и братом в
маленькой таратайке на уроки. Я отлично изучил время их проезда, стук колес по шоссе и звякание бубенцов. К тому времени, когда им предстояло возвращаться, я, будто случайно, выходил к своим воротам или на мост. Когда мне удавалось увидеть розовое личико с каштановым локоном, выбивающимся из-под шляпки, уловить взгляд, поклон, благосклонную улыбку, это разливало радостное сияние на весь мой остальной день.
Я опять в первый раз услыхал, что я — «воспитанный молодой человек», притом «из губернии», и это для меня была приятная новость. В это время послышалось звяканье бубенчиков. По мосту и затем мимо нас проехала небольшая тележка, запряженная круглой лошадкой; в тележке сидели обе
сестры Линдгорст, а на козлах, рядом с долговязым кучером, — их
маленький брат. Младшая обернулась в нашу сторону и приветливо раскланялась. Старшая опять надменно кивнула головой…
Я оказался в большом затруднении, так как лица приснившейся мне девочки я совсем не видел… Я мог вспомнить только часть щеки и
маленькое розовое ухо, прятавшееся в кроличий воротник. И тем не менее я чувствовал до осязательности ясно, что она была не такая, как только что виденная девочка, и не «шустрая», как ее младшая
сестра.
Мне было как-то странно думать, что вся эта церемония, музыка, ровный топот огромной толпы, — что все это имеет центром эту
маленькую фигурку и что под балдахином, колеблющимся над морем голов, ведут ту самую Басину внучку, которая разговаривала со мной сквозь щели забора и собиралась рассказать
сестре свои ребяческие секреты.
В особенно погожие дни являются горожане и горожанки. Порой приходит с
сестрой и матерью она, кумир многих сердец, усиленно бьющихся под серыми шинелями. В том числе — увы! — и моего бедного современника… Ей взапуски подают кресло. Счастливейший выхватывает кресло из толпы соперников… Усиленный бег, визг полозьев, морозный ветер с легким запахом духов, а впереди головка, уткнувшаяся в муфту от мороза и от страха… Огромный пруд кажется таким
маленьким и тесным… Вот уже берег…
Некоторое время я бродил ощупью по книге, натыкаясь, точно на улице, на целые вереницы персонажей, на их разговоры, но еще не схватывая главного: струи диккенсовского юмора. Передо мною промелькнула фигурка
маленького Павла, его
сестры Флоренсы, дяди Смоля, капитана Тудля с железным крючком вместо руки… Нет, все еще неинтересно… Тутс с его любовью к жилетам… Дурак… Стоило ли описывать такого болвана?..
— У меня там, — говорил Ипполит, силясь приподнять свою голову, — у меня брат и
сестры, дети,
маленькие, бедные, невинные… Она развратит их! Вы — святая, вы… сами ребенок, — спасите их! Вырвите их от этой… она… стыд… О, помогите им, помогите, вам бог воздаст за это сторицею, ради бога, ради Христа!..
А может быть,
сестры Аглаи и намеренно в чем-нибудь проболтались, чтоб и самим что-нибудь узнать от Варвары Ардалионовны; могло быть, наконец, и то, что и они не хотели отказать себе в женском удовольствии немного подразнить подругу, хотя бы и детства: не могли же они не усмотреть во столько времени хоть
маленького краешка ее намерений.
Ему братьев и
сестер жалко, вот этих маленьких-то.
— Дома, все, мать,
сестры, отец, князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не
маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
Они жили недалеко, в
маленьком домике;
маленькие дети, брат и
сестра Ипполита, были по крайней мере тем рады даче, что спасались от больного в сад; бедная же капитанша оставалась во всей его воле и вполне его жертвой; князь должен был их делить и мирить ежедневно, и больной продолжал называть его своею «нянькой», в то же время как бы не смея и не презирать его за его роль примирителя.
Авгарь подчинялась своему духовному брату во всем и слушала каждое его слово, как откровение. Когда на нее накатывался тяжелый стих, духовный брат Конон распевал псалмы или читал от писания. Это успокаивало духовную
сестру, и ее молодое лицо точно светлело. Остальное время уходило на
маленького Глеба, который уже начинал бодро ходить около лавки и детским лепетом называл мать
сестрой.
На половине дороги обогнали телегу, в которой ехал старик Основа с двумя
маленькими дочерями, а потом другую телегу, в которой лежали и сидели брательники Гущины. Лошадью правила их
сестра Аграфена, первая заводская красавица.
Маленькой Annette мильон поцелуев от дяди Пу…Еще последняя просьба: не откажите мне помогать советами добрым моим
сестрам, если они будут иметь в них нужду при могущей скоро случиться перемене в их семейных делах.
Начнем с Викторыча. От него я не имею писем, но знаю от
сестер Бестужевых, что он и не думает возвращаться, а хочет действовать на каком-то прииске в Верхнеудинском округе. Что-то не верится. Кажется, это у него
маленькое сумасшествие. Бестужевы видели его в Иркутске — они приехали в Москву в конце октября, простились совсем с Селенгинском, где без Николая уже не приходилось им оставаться. Брат их Михайло покамест там, но, может быть, со временем тоже с семьей своей переселится в Россию.
Иван великий предполагает на будущей неделе двинуться в Москву, там пробудет до 7-го числа — заберет
сестру свою вдову Бароццову, которая к этому дню должна приехать на чугунке, заберет и купчика Ивана
малого и привезет их к 8-му в Марьино, где жена состряпает именинный пирог. Ване можно уехать, потому что гут скопилось несколько праздничных дней. — Он тоже состоит под охраной Иоанна-богослова.
В Одессе у него оставались старушка мать и горбатая
сестра, и он неуклонно высылал им то большие, то
маленькие суммы денег, не регулярно, но довольно часто, почти из всех городов: от Курска до Одессы и от Варшавы до Самары.
— Скажите, ну разве будет для вашей
сестры, матери или для вашего мужа обидно, что вы случайно не пообедали дома, а зашли в ресторан или в кухмистерскую и там насытили свой голод. Так и любовь. Не больше, не
меньше. Физиологическое наслаждение. Может быть, более сильное, более острое, чем всякие другие, но и только. Так, например, сейчас: я хочу вас, как женщину. А вы
Рябая девица была Александра Ивановна Ковригина, двоюродная моя
сестра, круглая сирота, с
малых лет взятая на воспитанье Прасковьей Ивановной; она находилась в должности главной исполнительницы приказаний бабушки, то есть хозяйки дома.
Покойница матушка верила им во всем, на все смотрела их глазами и по слабости своей даже не смела им противиться; вы — также; но вам простительно: если родная мать была на стороне старших
сестер, то где же вам, меньшой дочери, пойти против них? вы с
малых лет привыкли верить и повиноваться им.
В жаркое летнее утро, это было в исходе июля, разбудили нас с
сестрой ранее обыкновенного: напоили чаем за
маленьким нашим столиком; подали карету к крыльцу, и, помолившись богу, мы все пошли садиться.
Две детские комнаты, в которых я жил вместе с
сестрой, выкрашенные по штукатурке голубым цветом, находившиеся возле спальной, выходили окошками в сад, и посаженная под ними малина росла так высоко, что на целую четверть заглядывала к нам в окна, что очень веселило меня и неразлучного моего товарища —
маленькую сестрицу.
У меня был
маленький брат Johann и две
сестры; но я был чужой в своем собственном семействе!
По всему было заметно, что Илариону Захаревскому тяжело было слышать эти слова брата и стыдно меня; он переменил разговор и стал расспрашивать меня об деревне моей и, между прочим, объявил мне, что ему писала обо мне
сестра его, очень милая девушка, с которой, действительно, я встречался несколько раз; а инженер в это время распорядился ужином и в своей
маленькой, но прелестной столовой угостил нас отличными стерлядями и шампанским.
— Родителей лишилась? — повторила она. — Это — ничего! Отец у меня такой грубый, брат тоже. И — пьяница. Старшая
сестра — несчастная… Вышла замуж за человека много старше ее. Очень богатый, скучный, жадный. Маму — жалко! Она у меня простая, как вы.
Маленькая такая, точно мышка, так же быстро бегает и всех боится. Иногда — так хочется видеть ее…