Неточные совпадения
Увар Иванович лежал на своей постели. Рубашка без ворота, с крупной запонкой, охватывала его полную шею и расходилась широкими, свободными складками на его почти женской груди, оставляя на виду большой кипарисовый крест и ладанку.
Легкое одеяло покрывало его пространные члены. Свечка тускло горела на ночном
столике, возле кружки с квасом, а в ногах Увара Ивановича, на постели, сидел, подгорюнившись, Шубин.
У ней готов был чай с бриошками [Бриошки — сдобные булочки.], карточный
столик был поставлен в небольшой гостиной, и даже заказан был
легкий ужин.
Тихо теплилась лампада перед стекляным кивотом, блистали золотые и серебряные оклады наследственных икон. Дрожащий свет ее слабо озарял занавешенную кровать и
столик, уставленный склянками с ярлыками. — У печки сидела служанка за самопрялкою, и
легкой шум ее веретена прерывал один тишину светлицы.
По ночам, после спектакля, мы иногда бродили с Нелюбовым по саду. В тихой, освещенной огнями зелени повсюду уютно стояли белые
столики, свечи горели не колеблясь в стеклянных колпачках. Женщины и мужчины как-то по-праздничному, кокетливо и значительно улыбались и наклонялись друг к другу. Шуршал песок под
легкими женскими ножками…
В небольшой и
легкой плетеной беседке, сплошь обвитой побегами павоя и хмеля, на зеленой скамье, перед зеленым садовым
столиком сидела Татьяна Николаевна Стрешнева и шила себе к лету холстинковое платье. Перед нею лежали рабочий баул и недавно сорванные с клумбы две розы. По саду начинали уже летать майские жуки да ночные бабочки, и как-то гуще и сильнее запахло к ночи со всех окружающих клумб ароматом резеды и садового жасмина.
У каждого номера стоял бамбуковый longue chaise (длинное кресло-качалка) и
столик, и многие жильцы в самых
легких костюмах, с туфлями на босые ноги (местными «бабушами», мягкими, плетенными из какой-то травы), полулежали в ленивом far niente.
Володя захватил с собой мохнатое полотенце и вышел на веранду. Она уже была полна жильцами. Каждый сидел в своем лонгшезе у
столика, и все — счастливцы! — были в самых
легких тропических костюмах: мужчины — в блузах и широких шароварах из тонкой ткани, надетой прямо на тело, и в бабушах на босую ногу, а дамы — в просторных кобайо и соронго. Почти все давно уже отпили свой кофе или какао и полулежали в лонгшезах с газетами и книгами в руках или дремали.
За
столиком сидел огромный плечистый господин с окладистой бородою с широким русским лицом, румяный, бодрый, с
легкой проседью в вьющихся черных волосах.
Перед ней, на маленьком, низеньком
столике, стоял серебряный кофейник, такая же сахарница и недопитая чашка севрского фарфора на серебряном подносе. Она по временам пила из нее маленькими глотками, при чем движение ее руки, в откинутом рукаве утреннего капота, давало возможность видеть эту полненькую ручку, покрытую
легким пушком, почти всю до плеча.
Дачники, в разукрашенных, архитектурно вычурных домиках, лениво гуляют под зонтиками, в
легких, чистых, дорогих одеждах по усыпанным песком дорожкам или сидят в тени дерев, беседок, у крашеных
столиков и, томясь от жары, пьют чай или прохладительные напитки.
На этом-то
столике для отца протоиерея и приготовлялась его
легкая вечерняя закуска.
— Наконец, надо подумать и о моем семействе, — сердито отталкивая от себя
столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, — ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не
легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что́ граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?