Неточные совпадения
Живя старою жизнью, она
ужасалась на себя, на свое полное непреодолимое равнодушие ко всему своему прошедшему: к вещам, к привычкам, к
людям, любившим и любящим ее, к огорченной этим равнодушием матери, к милому, прежде больше всего на свете любимому нежному отцу.
И если
ужасался, глядясь сам в подставляемое себе беспощадное зеркало зла и темноты, то и неимоверно был счастлив, замечая, что эта внутренняя работа над собой, которой он требовал от Веры, от живой женщины, как
человек, и от статуи, как художник, началась у него самого не с Веры, а давно, прежде когда-то, в минуты такого же раздвоения натуры на реальное и фантастическое.
Сбежал он вниз к воде,
люди видели, сплеснул руками, у самого того места, где паром пристает, да
ужаснулся, что ли, перед водой — стал как вкопанный.
Петру Валерьянычу я, однако, не признался, что еще допреж сего, с лишком тридцать пять лет тому, это самое чудо видел, потому вижу от великого удовольствия показывает
человек, и стал я, напротив, дивиться и
ужасаться.
«Господи! — мыслю про себя, — о почтении
людей думает в такую минуту!» И до того жалко мне стало его тогда, что, кажись, сам бы разделил его участь, лишь бы облегчить его. Вижу, он как исступленный.
Ужаснулся я, поняв уже не умом одним, а живою душой, чего стоит такая решимость.
Был такой у него один взгляд… так что
ужаснулся я в сердце моем мгновенно тому, что уготовляет этот
человек для себя.
— Вы никогда не дойдете, — говорила она, — ни до личного бога, ни до бессмертия души никакой философией, а храбрости быть атеистом и отвергнуть жизнь за гробом у вас у всех нет. Вы слишком
люди, чтобы не
ужаснуться этих последствий, внутреннее отвращение отталкивает их, — вот вы и выдумываете ваши логические чудеса, чтоб отвести глаза, чтоб дойти до того, что просто и детски дано религией.
«Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из
человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, увидя происшедшее, побежали и рассказали в городе и в селениях. И вышли видеть происшедшее и, пришедши к Иисусу, нашли
человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме, и
ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся».
Если мы не удивляемся на то противоречие между нашими верованиями, убеждениями и поступками, то это происходит только оттого, что влияния, скрывающие от
людей это противоречие, действуют и на нас. Стоит только взглянуть на нашу жизнь с точки зрения того индейца, который понял христианство в его истинном значении без всяких уступок и приспособлений, и на те дикие зверства, которыми наполнена наша жизнь, чтобы
ужаснуться перед теми противоречиями, среди которых мы живем, часто не замечая их.
— Так и знал! —
ужаснулся Мойсей Мойсеич, всплескивая руками. — Ах, боже мой! Боже мой! — забормотал он вполголоса. — Уж вы будьте добрые, извините и не серчайте. Это такой
человек, такой
человек! Ах, боже мой! Боже мой! Он мне родной брат, но, кроме горя, я от него ничего не видел. Ведь он, знаете…
В какой мере это портило характер Нестора Игнатьевича, или способствовало лучшей выработке одних его сторон насчет угнетения других — судить было невозможно, потому что Долинский почти не жил с
людьми; но он сам часто вздыхал и
ужасался, считая себя
человеком совершенно неспособным к самостоятельной жизни.
Знаете ли, что можно жизнь самого лучшего
человека изобразить в таких красках — и ничего не прибавляя, заметьте, — что всякий
ужаснется!
Ферапонт. Две тысячи
людей померзло будто. Народ, говорит,
ужасался. Не то в Петербурге, не то в Москве — не упомню.
— Что ты говоришь? —
ужаснулся Самойленко. — С перцем, с перцем! — закричал он отчаянным голосом, заметив, что дьякон ест фаршированные кабачки без перца. — Ты, величайшего ума
человек, что ты говоришь?! Нашего друга, гордого, интеллигентного
человека, отдавать в общественные работы!!
Мы
ужаснулись бы, глядя, как их гнетет и давит спящая их собственная сила; как их дух, ведун немой, томится и целый век все душит
человека.
По обеим сторонам крыльца церковного сидели нищие, прежние его товарищи… они его не узнали или не смели узнать… но Вадим почувствовал неизъяснимое сострадание к этим существам, которые, подобно червям, ползают у ног богатства, которые, без родных и отечества, кажется, созданы только для того, чтобы упражнять в чувствительности проходящих!.. но
люди ко всему привыкают, и если подумаешь, то
ужаснешься; как знать? может быть чувства святейшие одна привычка, и если б зло было так же редко как добро, а последнее — наоборот, то наши преступления считались бы величайшими подвигами добродетели человеческой!
Самое общее из того, что мило
человеку, и самое милое ему на свете — жизнь; ближайшим образом такая жизнь, какую хотелось бы ему вести, какую любит он; потом и всякая жизнь, потому что все-таки лучше жить, чем не жить: все живое уже по самой природе своей
ужасается погибели, небытия и любит жизнь. И кажется, что определение...
— Стало быть, вы и теперь считаете меня, коли так, за благороднейшего
человека? — остановился вдруг Вельчанинов. Он бы сам в другую минуту
ужаснулся наивности своего внезапного вопроса.
«Странные
люди, ей-богу! — подумал он. — Чего ради они напускают на свои лица ученый колер? Дерут с ближнего втридорога, продают мази для ращения волос, а глядя на их лица, можно подумать, что они и в самом деле жрецы науки. Пишут по-латыни, говорят по-немецки… Средневековое из себя что-то корчат… В здоровом состоянии не замечаешь этих сухих, черствых физиономий, а вот как заболеешь, как я теперь, то и
ужаснешься, что святое дело попало в руки этой бесчувственной утюжной фигуры…»
Все виденное и передуманное в последнее время вдруг встало предо мною, и я
ужаснулся, до чего
человек не защищен от случайностей, на каком тонком волоске висит всегда его здоровье.
Стоит только, отрешившись от принимаемого на веру лжеучения, и взглянуть на положение
человека, живущего в государстве, — к какому бы самому деспотическому или самому демократическому государству он ни принадлежал, — чтобы
ужаснуться на ту степень рабства, в котором живут теперь
люди, воображая, что они свободны.
Вот толпа
людей в цепях. Все они приговорены к смерти, и каждый день некоторых из них убивают на глазах у других. Те же, которые остаются, видят эти убийства, ожидают своей очереди и
ужасаются. Такова жизнь для
людей, если они не понимают смысла своей жизни. Если же
человек понимает то, что в нем живет дух божий и он может соединиться с ним, то для такого
человека смерть не только не может быть страшна, но для такого
человека нет смерти.
Тогда было это непонимание и недоумение — как
люди могут не
ужасаться сами перед собою тех жестокостей, которые они делают?
— Не
ужасайтесь, бывают дела гораздо страшнее, и их
люди бестрепетно делают для женщин и за женщин, — это, надеюсь, еще далеко не тот кубок, который пили юноша, царь и пастух в замке Тамары.
Человек без вести пропал в доме! Горданов решительно не знал, что ему думать, и считал себя выданным всеми… Он потребовал к себе следователя, но тот не являлся, хотел позвать к себе врача, так как врач не может отказаться посетить больного, а Горданов был в самом деле нездоров. Но он вспомнил о своем нездоровье только развязав свою руку и
ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла темненькая каемочка, точно бережок из аспидированного серебра.
Какой это
человек был по правилам и по характеру, вы скоро увидите, а имел он в ту пору состояние большое, а на плечах лет под пятьдесят, и был так дурен, так дурен собою, что и рассказать нельзя: маленький, толстый, голова как пивной котел, седой с рыжиною, глаза как у кролика, и рябь от оспы до того, что даже ни усы, ни бакенбарды у него совсем не росли, а так только щетинка между желтых рябин кое-где торчала; простые женщины-крестьянки и те его
ужасались…
Вон он спокойно сидит, этот мальчишка. А он, Токарев, испытывает к нему страх и стыдится его презрения… Сколько в нем мальчишеской уверенности в себе, сколько сознания непогрешимости своих взглядов! Для него все решено, все ясно… А интересно, что бы сказал он, если бы узнал истинную причину Вариной смерти? Признал бы, что это так и должно было случиться? Или и он
ужаснулся бы того, к чему ведет молодая прямолинейность и чрезмерные требования от
людей?
Человек начинает жить истинной жизнью, т. е. поднимается на некоторую высоту над жизнью животной, и с этой высоты видит призрачность своего животного существования, неизбежно кончающегося смертью, видит, что существование его в плоскости обрывается со всех сторон пропастями, и, не признавая, что этот подъем в высоту и есть сама жизнь,
ужасается перед тем, что он увидал с высоты.
Ведь ничего нет похожего ни в теле, ни в сознании, и
человек не
ужасался тех перемен, которые привели его к теперешнему состоянию, а только приветствовал их.
А между тем всякий
человек возрощен страданиями, вся жизнь его есть ряд страданий, испытываемых им и налагаемых им на другие существа, и, казалось, пора бы ему привыкнуть к страданиям, не
ужасаться перед ними и не спрашивать себя, зачем и за что страдания?
Человек не боится перемен в своем теле и не только не
ужасается, но очень часто только и желает ускорения этих перемен, желает вырости, возмужать, вылечиться.
Так что надо не
ужасаться и удивляться на то, что, как это мы слышим и читаем, ограбили, убили
человека с целью ограбления, а понимать и помнить то, что если это так редко случается, то обязаны мы этим только той бескорыстной помощи, которую оказывает крестьянство этому несчастному, бродячему населению.
— Не может этого быть! —
ужаснулась графиня. — Просто зря
люди языками треплют.
С летами он понял отношения его матери к старому еврею, понял и
ужаснулся своей еще чистой душой. Ненависть и злоба к властелину его матери — презренному жиду — росла все более и более в сердце молодого
человека, жившего за счет этого жида и обязанного ему графским достоинством. Это сказала ему сама мать.
Он остановился, вдохнул полною грудью морозный воздух и, убедившись, что весь разговор этих двух
людей, из которого он не проронил ни единого слова, он слышал наяву,
ужаснулся.
Больше нельзя
ужасаться своего окаянства, как я теперь
ужасаюсь; а все-таки исходу пока нет. Неужели Степа только из любви ко мне говорит, что у меня натура недурна? Не может быть. Он не такой
человек. Но коли так, я не хочу никаких пауз. Мне нужно сейчас же дать что-нибудь в руку. Я должна если не поверить, так хоть затвердить что-нибудь. Дайте мне два, три правила! Дайте мне одно верование! Будет с меня. Не давайте мне только вашей философии!
Убегая из Москвы,
люди этого войска захватили с собой всё, чтò было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный trésor. [сокровище.] Увидав обоз, загромождавший армию, Наполеон
ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своею опытностью войны, не велел сжечь все лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве; он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Если же они вместо того, чтобы
ужаснуться на свое кощунство, называют кощунством обличение их обмана, то это только доказывает силу их обмана и должно только увеличивать усилия
людей, верующих в бога и в учение Христа, для того, чтобы уничтожить этот обман, скрывающий от
людей истинного бога.
— Человек-зверь! Человек-зверь! — кричат про какого-нибудь насильника, и
ужасаются, и обижаются — и спокойно идут в дома терпимости в полной уверенности, что совершают чисто человеческий, а не зверский акт.
Слышал ли он или сам вел ничтожные разговоры, читал ли он или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не
ужасался как прежде: не спрашивал себя из чего хлопочут
люди, когда всё так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить.
Баранщиков опять
ужаснулся, как турецкие власти строго за всем смотрят, и узнал, что полиция даже нередко подсылает таких разузнавщиков, которые все подсматривают и подслушивают: как мусульманин ведет себя в
людях и дома, и нет ли в ком чего беззаконного и утаенного, и если что-либо таковое окажется, то тогда тому нет пощады.
Что ж это такое? До чего я объюродивел! Я и каждый из нас, живущий в нашем обществе, если только призадумывался над участью
людей,
ужасался пред теми страданиями и тем злом, которое вносят в жизнь
людей уголовные законы человеческие — зло и для судимых, и для судящих: от казней Чингис-хана и казней революции до казней наших дней.
Э! вот если бы вы это послушали, так вы и увидали бы, что это уже не Овечке чета, а
ужаснулись бы, что настоящая поэзия с
человеком делает!