Неточные совпадения
Возвратясь в Москву, он остановился в меблированных комнатах, где жил раньше, пошел к Варваре за вещами своими и был встречен самой Варварой. Жестом
человека, которого толкнули в спину, она протянула ему руки, улыбаясь,
выкрикивая веселые слова. На минуту и Самгин ощутил, что ему приятна эта девица, смущенная несдержанным взрывом своей радости.
— Он —
человек! —
выкрикивал поп, взмахивая рукавами рясы. — Он справедлив! Он поймет правду вашей скорби и скажет
людям, которые живут потом, кровью вашей… скажет им свое слово… слово силы, — верьте!
Климу казалось, что писатель веселится с великим напряжением и даже отчаянно; он подпрыгивал, содрогался и потел. Изображая удалого
человека,
выкрикивая не свои слова, он честно старался рассмешить танцующих и, когда достигал этого, облегченно ухал...
— Там живут Тюхи, дикие рожи, кошмарные подобия
людей, — неожиданно и очень сердито сказал ‹Андреев›. — Не уговаривайте меня идти на службу к ним — не пойду! «
Человек рождается на страдание, как искра, чтоб устремляться вверх» — но я предпочитаю погибать с Наполеоном, который хотел быть императором всей Европы, а не с безграмотным Емелькой Пугачевым. — И, выговорив это, он
выкрикнул латинское...
Так же верил и дьячок и еще тверже, чем священник, потому что совсем забыл сущность догматов этой веры, а знал только, что за теплоту, за поминание, за часы, за молебен простой и за молебен с акафистом, за всё есть определенная цена, которую настоящие христиане охотно платят, и потому
выкрикивал свои: «помилось, помилось», и пел, и читал, что положено, с такой же спокойной уверенностью в необходимости этого, с какой
люди продают дрова, муку, картофель.
— Вот это я люблю! Нет, вот это лучше всего! —
выкрикивал он конвульсивно, чуть не задыхаясь. — Один совсем в бога не верует, а другой уж до того верует, что и
людей режет по молитве… Нет, этого, брат князь, не выдумаешь! Ха-ха-ха! Нет, это лучше всего!..
Подвыпивший Мыльников проявлял необыкновенную гордость. Он бил кулаками себя в грудь и
выкрикивал на всю улицу, что — погодите, покажет он, каков есть
человек Тарас Мыльников, и т. д. Кабацкие завсегдатаи покатывались над Мыльниковым со смеху и при случае подносили стаканчики водки.
— Нет, братцы, так нельзя! —
выкрикивал он своим хриплым кабацким голосом. — Душа ведь в
человеке, а они ремнями к стене… За это, брат, по головке не погладят.
Доктор, старый, опустившийся, грязноватый, ко всему равнодушный
человек, надел криво на нос пенсне, поглядел в список и
выкрикнул...
— Божье говорит! — взволнованно и глухо
выкрикнул кто-то. — Божье,
люди добрые! Слушай!
Этот
человек дошел наконец до такой прострации, что даже слово «пошел!» не мог порядком выговорить, а как-то с присвистом, и быстро
выкрикивал: «п-шёл!» Именно так должен был
выкрикивать, мчась на перекладной, фельдъегерь, когда встречным вихром парусило на нем полы бараньего полушубка и волны снежной пыли залепляли нетрезвые уста.
Он снова с веселой яростью, обезумевший от радости при виде того, как корчились и метались эти
люди под ударами его речей, начал
выкрикивать имена и площадные ругательства, и снова негодующий шум стал тише.
Люди, которых не знал Фома, смотрели на него с жадным любопытством, одобрительно, некоторые даже с радостным удивлением. Один из них, маленький, седой старичок с розовыми щеками и глазками, вдруг обратился к обиженным Фомой купцам и сладким голосом пропел...
В городе Антонушку не любили, он был мордвин или чуваш, и поэтому нельзя было думать, что он юродивый Христа ради, но его боялись, считая предвозвестником несчастий, и когда, в час поминок, он явился на двор Артамоновых и пошёл среди поминальных столов,
выкрикивая нелепые слова: «Куятыр, куятыр, — чёрт на колокольню, ай-яй, дождик будет, мокро будет, каямас чёрненько плачет!» — некоторые из догадливых
людей перешепнулись...
Человек взмахнул руками, вцепился в мою шубу, потряс меня, прильнул и стал тихонько
выкрикивать...
— Служил, служил! при губернаторе! Из Петербурга, самого высшего общества изящнейший молодой
человек! — в решительном восторге
выкрикивал Павел Павлович.
— Убир-райтесь вы к черту, — завопил вдруг не своим голосом Вельчанинов, точно как бы что сорвалось в нем, — убир-райтесь с вашею подпольною дрянью, сам вы подпольная дрянь — пугать меня вздумал — мучитель ребенка, — низкий
человек, — подлец, подлец, подлец! —
выкрикивал он, себя не помня и задыхаясь на каждом слове.
Мы остановились у крайней, очень плохой избушки, в которой жил Спирька Косой. Наш приезд взбудоражил всю деревню — поднялись собаки, в окнах мелькнули наблюдавшие за нами физиономии, за ворота выскочили посмотреть на приехавших какие-то молодые
люди в охотничьих сапогах и кожаных куртках. Какая-то толстая голова кланялась из окна Флегонту Флегонтовичу и старалась что-то
выкрикнуть, приставив руку ко рту трубкой.
— Виноват. Ничего не слышу… Громче! — Он подходит ко мне вплотную. — Вот как надо это произносить… — И горловым козлиным голосом он
выкрикивает на весь летний сад: — О Марк Великолепный, твое повеление… Вот как надо… Помните, молодой
человек, бессмертное изречение одного из великих русских артистов: «На сцене не говорят, а произносят, не ходят, а выступают». — Он самодовольно оглядел кругом. — Повторите.
Человек ходил, по-видимому, взад и вперед за своею дверью,
выкрикивая что-то похожее то на еврейскую молитву, то на горький плач с причитаниями, то на дикую плясовую песню.
— Загулял Тихон! — угрожающе
выкрикнул мельник. — Возобновился
человек! Э-эхма!
Когда моя благородная, убитая мной птица
выкрикивала фразу о муже, убившем свою жену, в моем воображении всегда появлялся на сцену Урбенин. Почему?.. Я знал, что ревнивые мужья часто убивают жен-изменниц, знал в то же время, что Урбенины не убивают
людей… И я отгонял мысль о возможности убийства Ольги мужем, как абсурд.
Но еще больше я встретил голого, правдивого ужаса, и безнадежных горьких слез, и исступленных криков отчаяния, когда сам великий разум в напряжении всех своих сил
выкрикивал из
человека последнюю мольбу, последнее свое проклятие...
Он начал хрипло
выкрикивать слова, словно подсказывал
человеку, крепкому на ухо.
— Не о тебе речь, Никита Иванович, про других прочих… Ты в иноземных государствах пребывал, в Дании, в Швеции, потом при Павлуше состоять начал, его мне блюдешь… Другие, другие… — как-то даже
выкрикнула Екатерина… Или — может сами такими же делами занимались, тоже как с собаками со своими крепостными
людьми обращались… и обращаются… Так пусть это позабудут… Жестокость, криводушие и лихоимство надо теперь оставить… Я не потерплю… Без пахатника нет и бархатника… Пусть зарубят это себе на носу.
И он уже
выкрикнул первый слог этого слова, но вдруг весь этот высокий, красивый коридор с полом, устланным прекрасным ковром, со спускавшимися с потолка изящными газовыми лампами и, наконец, появившиеся на его повороте двое изящных молодых
людей — это были гости Николая Герасимовича — сомкнули уста Мардарьева и выкрикнутое лишь «кар» замерло в воздухе, как зловещее карканье ворона около помещения, занимаемого Николаем Герасимовичем.
Ну, вот я зову его: поди! поди сюда ко мне!» И Глаша, сделав нетерпеливое движение, подняла глаза и, еще раз
выкрикнув со слезами: «поди, я зову тебя!» — вся вздрогнула: по тот бок низенького частокола в соседнем огороде стоял невзрачный молодой
человек лет двадцати двух с тупым румяным лицом и щелушил подсолнух.
Слово «женщина» было огненными буквами выжжено в мозгу Павла; он первым видел его на каждой развернутой странице;
люди говорили тихо, но, когда встречалось слово «женщина», они как будто
выкрикивали его, — и это было для Павла самое непонятное, самое фантастическое и страшное слово.