Неточные совпадения
Катерина Васильевна
любила отца, привыкла уважать его мнение: он никогда не стеснял ее; она знала, что он говорит единственно по любви к ней; а главное, у ней был такой характер больше думать о желании тех, кто
любит ее, чем о
своих прихотях, она была из тех, которые
любят говорить
своим близким: «как вы думаете, так я и сделаю».
В комнате был один человек,
близкий с Чаадаевым, это я. О Чаадаеве я буду еще много говорить, я его всегда
любил и уважал и был
любим им; мне казалось неприличным пропустить дикое замечание. Я сухо спросил его, полагает ли он, что Чаадаев писал
свою статью из видов или неоткровенно.
Толочанов, должно быть, очень
любил ее; он с этого времени впал в задумчивость,
близкую к помешательству, прогуливал ночи и, не имея
своих средств, тратил господские деньги; когда он увидел, что нельзя свести концов, он 31 декабря 1821 года отравился.
На это я ему ответил, что он совершенно напрасно мечтает о политическом
своем значении, что вряд ли кто-нибудь на него смотрит с этой точки зрения, что вообще читающая наша публика благодарит его за всякий литературный подарок, что стихи его приобрели народность во всей России и, наконец, что
близкие и друзья помнят и
любят его, желая искренно, чтоб скорее кончилось его изгнание.
У ней было предчувствие, что она более не увидит
своего сына, и она, даже еще здоровая, постоянно об этом говорила; когда же сделалась больна, то уже не сомневалась в
близкой смерти и сказала: «Не видать мне Алеши!» Впрочем, причина болезни была случайная и, кажется, от жирной и несвежей пищи, которую бабушка
любила.
Дедушка Мартын Лодыжкин
любил свою шарманку так, как можно
любить только живое,
близкое, пожалуй, даже родственное существо.
— Нечистая она, наша бабья любовь!..
Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают, в тюрьмы идут и в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят ночью, одни, по грязи, по снегу, в дождик, — идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает?
Любят они! Вот они — чисто
любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я
люблю свое,
близкое!
Граф (вновь смешивает прошедшее с настоящим).Много у нас этих ахиллесовых пят, mon cher monsieur de Podkhalimoff! и ежели
ближе всмотреться в наше положение… ah, mais vraiment ce n'est pas du tout si trou-la-la qu'on se plait a le dire! [ах, но по-настоящому это совсем не такие пустяки, как об этом
любят говорить!] Сегодня, например, призываю я
своего делопроизводителя (вновь внезапно вспоминает, что он уже не при делах)…тьфу!
Однако ж и он не сразу удовлетворил буржуа (казался слишком трудным), так что романы его долгое время пользовались гораздо большею известностью за границей (особенно в России), нежели во Франции."Ассомуар"[«Западня»] был первым произведением, обратившим на Зола серьезное внимание его соотечественников, да и то едва ли не потому, что в нем на первом плане фигурируют представители тех «новых общественных наслоений»59, о
близком нашествии которых, почти в то же самое время, несколько рискованно возвещал сфинкс Гамбетта (Наполеон III
любил, чтоб его называли сфинксом; Гамбетта — тоже) в одной из
своих речей.
Вы можете себе представить, сколько разных дел прошло в продолжение сорока пяти лет через его руки, и никогда никакое дело не вывело Осипа Евсеича из себя, не привело в негодование, не лишило веселого расположения духа; он отроду не переходил мысленно от делопроизводства на бумаге к действительному существованию обстоятельств и лиц; он на дела смотрел как-то отвлеченно, как на сцепление большого числа отношений, сообщений, рапортов и запросов, в известном порядке расположенных и по известным правилам разросшихся; продолжая дело в
своем столе или сообщая ему движение, как говорят романтики-столоначальники, он имел в виду, само собою разумеется, одну очистку
своего стола и оканчивал дело у себя как удобнее было: справкой в Красноярске, которая не могла
ближе двух лет возвратиться, или заготовлением окончательного решения, или — это он
любил всего больше — пересылкою дела в другую канцелярию, где уже другой столоначальник оканчивал по тем же правилам этот гранпасьянс; он до того был беспристрастен, что вовсе не думал, например, что могут быть лица, которые пойдут по миру прежде, нежели воротится справка из Красноярска, — Фемида должна быть слепа…
Вася. Да это ты верно. Вот еще мне забота: что Параша скажет, коли я у Хлынова запевалой останусь! Э, да что мне на людей смотреть! Коли
любит, так и думай по-моему. Как мне лучше. А то, что слезы-то заводить. Своя-то рубашка к телу
ближе. Так, что ли, дядюшка Аристарх? Ох, да какой же я у вас ухорский песельник буду.
— Так-то так. А все-таки моему сердцу
ближе эти строки. — И опять обратилась ко мне: — «Скажи мне, ты
любил на родине
своей?…»
— Главное, — снова продолжала она, — что я мужу всем обязана: он взял меня из грязи, из ничтожества; все, что я имею теперь, он сделал; чувство благодарности, которое даже животные имеют, заставляет меня не лишать его пяти миллионов наследства, тем более, что у него
своего теперь ничего нет, кроме как на руках женщина, которую он
любит… Будь я мужчина, я бы возненавидела такую женщину, которая бы на моем месте так жестоко отнеслась к человеку, когда-то
близкому к ней.
На эти слова все засмеялись во весь рот. Все очень
любили кривого Ивана Ивановича за то, что он отпускал шутки совершенно во вкусе нынешнем. Сам высокий, худощавый человек, в байковом сюртуке, с пластырем на носу, который до того сидел в углу и ни разу не переменил движения на
своем лице, даже когда залетела к нему в нос муха, — этот самый господин встал с
своего места и подвинулся
ближе к толпе, обступившей кривого Ивана Ивановича.
Тургенев, например, рассказывает о
своих героях, как о людях,
близких ему, выхватывает из груди их горячее чувство и с нежным участием, с болезненным трепетом следит за ними, сам страдает и радуется вместе с лицами, им созданными, сам увлекается той поэтической обстановкой, которой
любит всегда окружать их…
Утешая Таню, Коврин думал о том, что, кроме этой девушки и ее отца, во всем свете днем с огнем не сыщешь людей, которые
любили бы его как
своего, как родного; если бы не эти два человека, то, пожалуй, он, потерявший отца и мать в раннем детстве, до самой смерти не узнал бы, что такое искренняя ласка и та наивная, нерассуждающая любовь, какую питают только к очень
близким, кровным людям.
Это был местный уроженец из казаков, человек средних лет, отличный служака, превосходно знавший местные условия. Из личных его особенностей мы знали его слабость к выпивке — из слободы его иногда увозили, уложив в повозку почти без сознания, — и к книжным словам, которые он коллекционировал с жадностью любителя и вставлял, не всегда кстати, в
свою речь. Человек он, впрочем, был в общем добрый, и все его
любили. С нами он был не в
близких, но все же в хороших отношениях.
Анна Сергеевна и он
любили друг друга, как очень
близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в
своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих.
Забудь меня, безумец исступленный.
Покоя не губи,
Я создана душой твоей влюбленной,
Ты грезы не
люби.
О, верь и знай, мечтатель малодушный,
Что, мучась и стеня,
Чем
ближе ты к мечте
своей воздушной,
Тем дальше от меня.
— Еще бы! Вы думаете, и я не скучаю? — усмехнулся капитан. — Ведь это только в глупых книжках моряков изображают какими-то «морскими волками», для которых будто бы ничего не существует в мире, кроме корабля и моря. Это клевета на моряков. И они, как и все люди,
любят землю со всеми ее интересами,
любят близких и друзей — словом, интересуются не одним только
своим делом, но и всем, что должно занимать сколько-нибудь образованного и развитого человека… Не правда ли?
— Дурочка твоя Феня! — задумчиво произнесла Дуня и с явным обожаньем взглянула на подругу. — А для меня ты дороже стала еще больше после болезни. Тебя я
люблю, а не красоту твою. И больная, худая, бледная ты мне во сто крат еще
ближе, роднее. Жальче тогда мне тебя. Ну вот, словно вросла ты мне в сердце. И спроси кто-нибудь меня, красивая ты либо дурная, ей-богу же, не сумею рассказать! — со
своей застенчивой милой улыбкой заключила простодушно девочка.
Шопен был им
ближе, и Балакирев всегда
любил его играть. Но в Казани, где мы с ним расстались, он еще не выяснил себе
своей музыкальной"платформы". Это сделалось в кружке его друзей и-на первых порах — руководителей, в кружке Стасовых.
Она перешла в
свой кабинет, комнату строгого стиля, с темно-фиолетовым штофом в черных рамах, с бронзой Louis XVI [Людовика XVI (фр.).]. Шкап с книгами и письменный стол — также черного дерева. Картин она не
любила, и стены стояли голыми. Только на одной висело богатейшее венецианское резное зеркало. В этой комнате сидели у Марьи Орестовны ее
близкие знакомые — мужчины; после обеда сюда подавались ликеры и кофе с сигарами. Евлампия Григорьевича редко приглашали сюда.
Кто из живых людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного, и чаще всего только в самом раннем детстве, когда душа не была еще засорена всей той ложью, которая заглушает в нас жизнь, того блаженного чувства умиления, при котором хочется
любить всех: и
близких, и отца, и мать, и братьев, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку; хочется одного — чтоб всем было хорошо, чтоб все были счастливы, и еще больше хочется того, чтобы самому сделать так, чтоб всем было хорошо, самому отдать себя, всю
свою жизнь на то, чтобы всегда всем было хорошо и радостно.
Графиня Конкордия, повторяем,
любила своего мужа, если не настоящею любовью, то, по крайней мере, той сердечной привязанностью к человеку
близкому, который резко не расходился с нарисованным ею еще в девичестве идеалом мужчины.
Страннее всего то, что Афимья не переставала, по-прежнему, первое время
любить свою барышню, а затем и барыню, ни на минуту не сомневаясь в ее гораздо большем праве стать
близким существом к Глебу Алексеевичу Салтыкову.
Я
люблю вас,
люблю до того, что выбился из колеи, бросил дело и
близких людей, забыл
своего бога!
Были на то две причины: он знал, что Аристотель, слуга ему столь полезный, столь необходимый,
любил Антона, как сына, и старался в этом случае показать
свое доброе расположение художнику на
близких ему...
Первое время он не замечал, не понимал этого, но мало-помалу он ознакомился
ближе с душевными свойствами, характером и темпераментом молодой женщины, начал вникать в ее оригинальную натуру и к ужасу
своему убедился, что они друг друга не понимают, а главное
любят друг друга совершенно различно.
Словам этим муж не придал никакого значения. Он не верит ни в какие предчувствия и к тому же отлично знает, что женщины в интересном положении
любят капризничать и вообще предаваться мрачным мыслям. Прошел день, и жена опять ему о том, что умрет тотчас же после родов, и потом каждый день всё о том же, а он смеялся и обзывал ее бабой, гадалкой, кликушей.
Близкая смерть стала idee fixe жены. Когда муж не слушал ее, она шла в кухню и говорила там о
своей смерти с няней и кухаркой...
Ему хотелось только иметь на
своей стороне Глафиру Петровну — до остальных родственников, и
близких, и дальних, ему не было никакого дела. Он не лицемерил, говоря
своей тетке, что
любит ее, как мать. Он знал также, что и она
любит его, и огорчать ее ему не хотелось бы.
Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда иди скрытности в самой Элен, то дело бы ее несомненно было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотою и добродушною наивностью рассказывала
своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложения и принц и вельможа, и что она
любит обоих и боится огорчить того и другого.