Неточные совпадения
С бодрым
чувством надежды на новую,
лучшую жизнь, он в девятом часу ночи подъехал к своему дому.
Этот милый Свияжский, держащий при себе мысли только для общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то, тайные для Левина основы жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий общественным мнением чуждыми ему мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому
лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в
чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
Действительно, мальчик чувствовал, что он не может понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то
чувство, которое он должен иметь к этому человеку. С чуткостью ребенка к проявлению
чувства он ясно видел, что отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на
лучшего друга.
Тревожить эти
чувства ей было больно; но она всё-таки знала, что это была самая
лучшая часть ее души и что эта часть ее души быстро зарастала в той жизни, которую она вела.
Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с собой и светом;
лучшие мои
чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли.
Грустно видеть, когда юноша теряет
лучшие свои надежды и мечты, когда пред ним отдергивается розовый флер, сквозь который он смотрел на дела и
чувства человеческие, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми, не менее проходящими, но зато не менее сладкими…
Поверяя богу в теплой молитве свои
чувства, она искала и находила утешение; но иногда, в минуты слабости, которым мы все подвержены, когда
лучшее утешение для человека доставляют слезы и участие живого существа, она клала себе на постель свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив на нее свои желтые глаза), говорила с ней и тихо плакала, лаская ее. Когда моська начинала жалобно выть, она старалась успокоить ее и говорила: «Полно, я и без тебя знаю, что скоро умру».
— Удивительно неряшливый и уродливый человек. Но, когда о любви говорят такие… неудачные люди, я очень верю в их искренность и… в глубину их
чувства.
Лучшее, что я слышала о любви и женщине, говорил один горбатый.
— Путь к истинной вере лежит через пустыню неверия, — слышал он. — Вера, как удобная привычка, несравнимо вреднее сомнения. Допустимо, что вера, в наиболее ярких ее выражениях,
чувство ненормальное, может быть, даже психическая болезнь: мы видим верующих истериками, фанатиками, как Савонарола или протопоп Аввакум, в
лучшем случае — это слабоумные, как, например, Франциск Ассизский.
— Да, такое
чувство заслуживало
лучшей доли… — тихо сказал Райский. — Но, друг Леонтий, прими это, как болезнь, как величайшее горе… Но все же не поддавайся ему — жизнь еще длинна, ты не стар…
— Вы сказали сейчас, что я добрый; вы не поверите, как я весь изменяюсь у вас к
лучшему и как мне приятно быть у вас, Анна Андреевна, — сказал я с
чувством.
Проснулись
лучшие стороны французского народа — любовь к родине,
чувство гражданства, энтузиазм, великодушие, бесстрашие перед смертью.
И хотя бы мы были заняты самыми важными делами, достигли почестей или впали бы в какое великое несчастье — все равно не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединенным таким хорошим и добрым
чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей к бедному мальчику, может быть,
лучшими, чем мы есть в самом деле.
Самое
лучшее, что было в приемах этого воспитательного режима, — это
чувство какой-то особенной близости, почти товарищества с воспитателями.
В те дни мысли и
чувства о боге были главной пищей моей души, самым красивым в жизни, — все же иные впечатления только обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и грусть. Бог был самым
лучшим и светлым из всего, что окружало меня, — бог бабушки, такой милый друг всему живому. И, конечно, меня не мог не тревожить вопрос: как же это дед не видит доброго бога?
Лучшие люди стремились к восстановлению единства вселенской церкви и несли в себе
чувство вселенскости.
И в этом уменье подмечать натуру, проникать в глубь души человека, уловлять его
чувства, независимо от изображения его внешних, официальных отношений, — в этом мы признаем одно из главных и
лучших свойств таланта Островского.
— Но ведь это логически выходит из всех твоих заявлений! Подумай только: тебя спрашивают, имеет ли право француз любить свое отечество? а ты отвечаешь:"Нет, не имеет, потому что он приобрел привычку анализировать свои
чувства, развешивать их на унцы и граны; а вот чебоксарец — тот имеет, потому что он ничего не анализирует, а просто идет в огонь и в воду!"Стало быть, по-твоему, для патриотизма нет
лучшего помещения, как невежественный и полудикий чебоксарец, который и границ-то своего отечества не знает!
Луша поверяла ему свои задушевные мысли и
чувства, как
лучшему другу, и сама удивлялась, что могла снизойти до таких нежностей.
Свежим он остался, несмотря на заграничную поездку: тревожные
чувства, обуревавшие
лучшую часть тогдашней молодежи, были ему мало известны.
Меня, — продолжал рассказ В.М. Дорошевич, — принял судебный следователь Баренцевич, которому я отрекомендовался репортером: «Опоздали, батенька! Гиляровский из „Русских ведомостей“ уже был и все знает. Только сейчас вышел… Вон едет по дороге!» Я был оскорблен в
лучших своих
чувствах, и как я тебя в тот миг ненавидел!
Главное же то, что если бы и допустить, что существующий строй необходим, почему ты именно чувствуешь себя обязанным, попирая все
лучшие человеческие
чувства, поддерживать его?
С каким удовольствием я проверял свои описания природы по
лучшим картинам, сравнивал, исправлял и постепенно доходил до понимания этого захватывающего
чувства природы.
И его досада, его горькое
чувство были так сильны, что он едва не плакал; он даже был рад, что с ним поступают так нелюбезно, что им пренебрегают, что он глупый, скучный муж, золотой мешок, и ему казалось, что он был бы еще больше рад, если бы его жена изменила ему в эту ночь с
лучшим другом и потом созналась бы в этом, глядя на него с ненавистью…
Сохраняйте в целости вкус к благородным мыслям и возвышенным
чувствам, который завещан нам
лучшими преданиями литературы и жизни!
Ничто так не мешало мне жить, как острое
чувство голода, когда мои
лучшие мысли странно мешались с мыслями о гречневой каше, о котлетах, о жареной рыбе.
Думал в ней излить все мои
чувства, всю мою душу, так, что, где бы ты ни была, я все бы был с тобой, беспрерывно бы напоминал о себе моими стихами, и самая
лучшая мечта моя была та, что ты задумаешься наконец и скажешь: «Нет! он не такой дурной человек, как я думала!» Глупо, Зиночка, глупо, не правда ли?
На море в нем всегда поднималось широкое, теплое
чувство, — охватывая всю его душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя
лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют — первые — остроту, вторая — цену. По ночам над морем плавно носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу человека спокойствие и, ласково укрощая ее злые порывы, родит в ней могучие мечты…
— Мисс Полина —
лучшее существо из всех наиболее достойных уважения существ, но, повторяю вам, вы сделаете мне великое удовольствие, если перестанете меня спрашивать о мисс Полине. Вы ее никогда не знали, и ее имя в устах ваших я считаю оскорблением нравственного моего
чувства.
Лагранж. Нет. Вы не имеете права выйти за него. Вы так молоды! Взываю к
лучшим вашим
чувствам!
Он любил ее не только как сын по долгу, но как человек по
чувству, считая ее самою
лучшею, самою умною, доброю и любящею женщиной в мире.
Он смотрел, не возражая ей. В нём бушевало
чувство недовольства собой. Он привык считать глупыми людей, не соглашавшихся с ним; в
лучшем случае он признавал их лишёнными способности развиться дальше той точки, на которой застыл их ум, — к таким людям он относился с презрением и жалостью. Но эта девушка не казалась ему глупой, не возбуждала его обычных
чувств к оппонентам. Почему же это? Он отвечал себе...
И действительно — они заботились: лентяй и плохой работник подвергались порицанию и презрению всего общества, неумеющих учили более искусные,
лучшие мастера пользовались общим почетом; во всей массе работников явилось
чувство живого соревнования, добросовестность в работе водворялась все более и более, вместе с упрочением нравственных начал в Нью-Лэнэрке.
Такого рода ответственность, соединенная с
чувством правильно настроенного, здорового самолюбия, была самым
лучшим двигателем всего хода дел на фабрике.
Но природа нимало не пленяла деревенской девочки; неведомо приятное
чувство, под влиянием которого находилась она, было в ней совершенно безотчетно. Случайно ли избрала она себе эту точку зрения,
лучшую по всей окрестности, или инстинктивно почувствовала обаятельную ее прелесть — неизвестно; дело в том, что она постоянно просиживала тут с рассвета до зари.
Так прошло три года. Кольцову было уже лет 14, когда его поразил внезапный удар, нанесенный его дружбе. Приятель, которого он так полюбил, с которым делил до сих пор
лучшие свои
чувства, которому он обязан, может быть,
лучшими минутами своей отроческой жизни, — умер от болезни. Это было первое несчастие, поразившее чувствительное сердце Кольцова. Он глубоко и тяжело горевал о погибшем друге, с которым находил отраду для своего сердца. К нему, кажется, обращался он в 1828 г, в стихотворении «Ровеснику...
Против этого положения возражают многие, утверждая, что понятия и суждения существуют в человеке при самом рождении, и что иначе он ничем бы не отличался от животных, имеющих внешние
чувства, столь же совершенные, а иногда и
лучшие, чем человек.
— Самое
лучшее… Это обман
чувств, иллюзия… Зачем я вас спрашиваю об этом?
Скажем только, что этому чутью автора к живым струнам общества, этому уменью тотчас отозваться на всякую благородную мысль и честное
чувство, только что еще начинающее проникать в сознание
лучших людей, мы приписываем значительную долю того успеха, которым постоянно пользовался г. Тургенев в русской публике.
Певец чистой, идеальной женской любви, г. Тургенев так глубоко заглядывает в юную, девственную душу, так полно охватывает ее и с таким вдохновенным трепетом, с таким жаром любви рисует ее
лучшие мгновения, что нам в его рассказе так и чуется — и колебание девственной груди, и тихий вздох, и увлаженный взгляд, слышится каждое биение взволнованного сердца, и наше собственное сердце млеет и замирает от томного
чувства, и благодатные слезы не раз подступают к глазам, и из груди рвется что-то такое, — как будто мы свиделись с старым другом после долгой разлуки или возвращаемся с чужбины к родимым местам.
Припомним же и сравним с этой тонкостью и гуманностью
чувства грубость какого-нибудь Андрея Колосова, которого гуманные друзья его считают еще
лучшим из многих!..
—
Чувства мои к вам известны, ваше сиятельство… В сегодняшний же день вы столько сделали для меня, что моя любовь к вам является просто прахом… Чем я заслужил такое внимание вашего сиятельства, что вы приняли такое участие в моей радости? Так только графы да банкиры празднуют свои свадьбы! Эта роскошь, собрание именитых гостей… Ах, да что говорить!.. Верьте, ваше сиятельство, что моя память не оставит вас, как не оставит она этот
лучший и счастливейший из дней моей жизни…
«Да, как поляк, я не имел права полюбить русскую женщину. Какое жестокое, ужасное положение!.. Будь проклята и эта пламенная, историческая вражда, и то, чтó породило ее! Благодаря ей, вся моя личная жизнь (да и одна ли моя только!) построена на фальши, на противоестественном умерщвлении в себе самых
лучших, самых святых и заветных
чувств во имя одной идеи.
Таким образом, все высшие карательные меры не дают преступнику вечного успокоения в могиле, именно того, что могло бы мирить мое
чувство со смертною казнью, а с другой стороны, пожизненность, сознание, что надежда на
лучшее невозможна, что во мне гражданин умер навеки и что никакие мои личные усилия не воскресят его во мне, позволяют думать, что смертная казнь в Европе и у нас не отменена, а только облечена в другую, менее отвратительную для человеческого
чувства форму.
С другой стороны, матушка, презирая ничтожный польский характер, отразившийся между прочим в поступках старого Пенькновского, всегда считала обязанностью относиться к полякам с бесконечною снисходительностию, «как к жалкому народу, потерявшему национальную самостоятельность», что, по ее мнению, влекло за собою и потерю
лучших духовных доблестей; но чуть только Альтанский, питавший те же самые
чувства, но скрывавший их, дал волю своему великодушию и с состраданием пожал руку молодому Пенькновскому, который кичился позором своего отца, — матери это стало противно, и она не могла скрывать своего презрения к молодому Кошуту.
Пришел домой. С недобрым
чувством перечитал папино письмо. „Раньше нужно получить гражданские права…“ Иначе сказать — диплом. Получишь бумажку, — тогда станешь гражданином. „Тогда выступишь бойцом за то, что считаешь
лучшим…“ Это глубоко оскорбляло своего фальшью. В каждый момент, всегда, нужно безоглядно выступать бойцом за то, что считаешь
лучшим!
Их
чувства, надо полагать, были еще тоньше, а понимание острее, а потому они сделают, что им следовало сделать, т. е. они сначала избавят свое образцовое воспитательное заведение от француза, который вместо того, чтобы приготовлять из питомцев «русских людей», учил их, что называется, «на собак лаять», а потом поставят на его место
лучшего воспитателя.
Вы не знаете этого
чувства — я, я его знаю и не променяю на
лучшие блага жизни!
С той минуты, как брак с ней оказался невозможным, не обязан ли он был удалиться? Не должен ли он скорее умереть с горя, нежели поддерживать своим присутствием
чувство, могущее сделать несчастной любимую девушку? О борьбе против предрассудков, воли родных, о возможности терпеливо ожидать
лучших дней он и не думал.
Она выбрала Кузьму, потому что он, по ее мнению, был
лучший из тех, в рядах которых ей приходилось выбирать, хотя мечты ее были иные, но благоразумие говорило ей, что они недостижимы. Она привязалась, привыкла к Кузьме, он был для нее необходим, даже дорог, но она не любила его в смысле того
чувства, которое охватывает женщину и под чарами которого она считает своего избранника лучше всех людей и в самом подчинении ему находит более наслаждения, нежели во власти над ним.